- Вета – это от какого имени? Светлана?

- Нет, - мотает она головой, - Елизавета. Ветой меня при оформлении в распределительный лагерь переименовали. Нам же не положены «королевские» имена. Ну, я и решила, что Вета – всё же лучше, чем Лиза. Хотя то ещё имечко получилось… Ветка Листова! Ты ведь не знаешь русского?

Я признаюсь, что не знаю. Вета разъясняет мне, как звучит её имя в переводе, и я соглашаюсь: действительно, получилось забавно.

- Но мне всё равно нравится, - тут же добавляю я.

Она пожимает плечами.

- Елизаветой меня решил назвать отец, в честь прабабушки. А Ветой меня мама раньше называла.

- А где сейчас твоя мама? – спрашиваю я.

- Мама умерла, когда я была ещё маленькой,  - просто отвечает она. – Я её почти совсем не помню.

У меня в горле словно набухает тугой шероховатый комок, я делаю усилие, чтобы его проглотить. Это мне удаётся, но голос становится чуть осипшим, когда я говорю:

- У меня тоже мамы нет. Уже два года.

Наша медицина – самая лучшая на всей Периферии, наши врачи могут вылечить почти любую болезнь. Почти любую.

Вета протягивает руку и осторожно касается моего плеча. Словно протягивается ещё одна тонкая, прочная ниточка, делающая ещё крепче возникшую между нами связь

- Кстати, я до сих пор не знаю, как вас зовут. Или мне не положено об этом спрашивать?

- Нет, конечно же, можно. Меня зовут Людовиг. Но не вздумай ко мне так обращаться! Для друзей я Люк.

Смотрю на неё – будет смеяться или нет. Вроде, выглядит серьёзной.

- Ну, могло быть и хуже, - говорит она. Я вижу, что в её глазах всё же светятся искры тщательно скрываемого веселья.

- Могло, - соглашаюсь я. – У нас в школе есть Гамлет и Хеопс.

- Это закон такой у вас, давать детям исключительно царские и королевские имена?

- Нет. Просто глупая старинная традиция.

Пусть глупая, пусть нелепая, но наша. И мы не имеем права её обсуждать, тем более с гостями.

Я поворачиваюсь на бок, подпираю голову рукой и разглядываю гостью. Определённо, она мне нравится. И я ей, похоже, тоже нравлюсь.

- Так ты со славянской планеты? – Спрашиваю я. - С какой именно – Славия, Сибирия?

- Нет. Новая Арктика. Слышал про такую?

- Разве что название.

- Не удивительно. Это на самом краю сектора. Периферия Периферии, можно сказать.

- Расскажи мне про свою планету, - прошу я.

- О! – девочка сразу оживляется. Рука её тянется к коммуникатору. – У меня куча панорамных фотографий есть и голографическое видео…

- Не надо никаких фоток, - останавливаю её я. – Просто расскажи.

И Вета начинает рассказывать.

Новая Арктика начала заселяться совсем недавно, во время Третьей Волны, когда все более или менее пригодные для жизни планеты были уже разобраны. Повышенная гравитация, скованный льдами океан, непригодный для дыхания воздух. Русские колонисты высадились в районе экватора, и стали постепенно продвигаться в сторону южного полюса, километр за километром отвоёвывая землю у вековых льдов. Должен отметить, что сделать им удалось немало. По словам Веты, преобразование атмосферы сейчас полностью завершено, даже озоновый слой создан, так что летом, которое продолжается на экваторе около трёх недель, можно загорать, не рискуя остаться без кожи. А вот купаться нельзя – океан по-прежнему холодный и ядовитый.

Листовы жили в Новомурманске, втором по величине городе планеты. Квартира у них была совсем маленькая, пятикомнатная всего, но по местным меркам это считалось очень престижным жильём. Отец Веты заведовал отделением в филиале федерального госпиталя,  преподавал в университете, часто ездил в командировки, - словом, общались они мало.

- Наверное, все отцы такие, - понимающе вставил я. – Я своего тоже вижу только за завтраком, да и то не каждый день.

- Ну, мы выходные обычно вместе проводили, и каникулы тоже, - ответила девочка, и продолжила рассказ. Престижная школа, собственный гравифлаер – на их планете сдавать на права можно было с двенадцати лет, а не с шестнадцати, как у нас.

- Что у вас там произошло? – спросил я. – Почему вам пришлось бежать с планеты?

Вета вздохнула.

- Ну, у нас гражданская война началась. На Новой Арктике с момента начала колонизации большинство в парламенте всегда было у партии терраформаторов. Планета нам та ещё досталось, поэтому все средства бюджета шли на преобразования климата и развитие промышленности, а социальным программам уделялось не слишком большое внимание, они по остаточному принципу финансировались… Я не слишком сложно объясняю? – спохватилась Вета.

- Нет, я разбираюсь в политике. Продолжай.

Вета кивнула.

- Так вот, не все жители Новой Арктики были готовы жить и работать ради будущих поколений. Высказывания «у нас всего одна жизнь» звучали всё чаще, и не только в личных разговорах, но и с экранов телевизоров и со страниц газет. Сторонники преобразований создали Партию Социальных Реформ, в противовес Партии Терраформирования, и благодаря щедро раздаваемым обещаниям смогли сначала войти в парламент, а созыв спустя заполучить там большинство. Тогда и начался период реформ. Они сократили рабочую неделю, уменьшили пенсионный возраст, наводили новых социальных льгот. Большие деньги выделялись из бюджета на возведение новых спортивных и культурных центров, строительство жилья. Жизнь и правда стала лучше… у тех, кто обитал в крупных городах. А вот на Юге, где терраформаторы бились с природой, отвоёвывая земли у вечных льдов, всё было по-другому. Социальные реформы требовали денег, и статьи, из которых финансировались программы по изменению климата, были существенно урезаны. Природа тут же начала отвоёвывать то, что люди у неё отобрали. Мы вынуждены были отступать на Север, отдавая обратно во власть льдов один посёлок за другим. Терраформаторы пытались сначала действовать через парламент, а когда это не удалось, предприняли попытку переворота. Он был неудачным, организаторов арестовали и казнили. Вот тогда-то и началась гражданская война…

Вета вздохнула, когда она продолжила свой рассказ, голос её звучал глухо и бесстрастно.

- Мятежники сожгли шесть самых крупных городов Новой Арктики – применили орбитальные излучатели, которые предназначались для растапливания полярных льдов. Миллионы человек погибли одновременно. Мы с отцом в то время были в отъезде, потому и не смогли спастись. Все наши накопления сгорели вместе с банками. К счастью, у отца оказался вклад в банке на Эллурии – как оказалось, он открыл его, чтобы накопить мне на учёбу. Этих средств хватило, чтобы заплатить пилоту челнока, который вывез нас с охваченной войной планеты.

Девочка замолчала, погрузившись в мрачные воспоминания.

Что ж, недальновидные политики есть везде. У нас в Сенате тоже есть малочисленная  фракция реформаторов-радикалов, периодически выходящая с разными идиотскими законодательными инициативами – ну, типа, разрешить «гостям» работать учителями и полицейскими, или позволить женщинам получать водительские права.

Некоторое время мы лежим молча. В просвете между покосившимися небоскрёбами видны вдалеке утопающие в зелени кварталы частного сектора. С расположенного за городом космодрома бесшумно взмывает ввысь межпланетный гравитоплан, на мгновенье зависает в небе сияющей яркой звездой, прежде чем унестись в просторы космоса. Надвигается вечер, по небу разливается розово-лиловый закат.  Я слышал, что закаты на Оазисе – самые красивые во всей вселенной. Не берусь об этом судить, мне ещё не доводилось бывать на других планетах.

- Ну и как тебе здесь? - я делаю рукой жест, охватывающий окрестности, потом соображаю, что показываю на подлежащие сносу руины, и поправляюсь. – Я имею в виду, на Оазисе?

- Ну, могло быть и хуже. С учётом обстоятельств – терпимо.

- Терпимо?! – я не ожидал такого ответа. Собственно, а что я хотел услышать? Наверное, что Вета скажет, как она счастлива попасть в наш мир со своей дикой умирающей планеты. – Но почему? У тебя же всё есть – еда, жильё, школа, медицинская страховка, стипендия. Конечно, мы не даём вам роскошную жизнь. Всего лишь спокойную и безопасную. Но всё это мы предоставляем вам совершенно бесплатно! Хочется большего – всегда есть возможность подработать.