ГЛАВА I

Вторая экспедиция в Пещеру команчей принесла мне глубокое разочарование как ученому, и тем не менее я вернулся домой счастливейшим человеком. Благодарить за это приключение следует не кого иного, как моего друга Роджера Энсона. Роджер был одним из тех богатых и влиятельных наших сограждан, что постоянно финансируют самые различные инициативы во имя научного прогресса. Говоря по правде, его любительский энтузиазм был так велик, что Роджер, следуй он всегда собственным наклонностям, мог бы принести больше вреда, чем пользы. Моя должность помощника куратора Колорадского музея западной и индейской культуры позволила мне в свое время завязать с ним знакомство. Он был старше меня на пятнадцать лет, но настаивал, чтобы я называл его просто по имени. Если верить Роджеру, я всегда выглядел старше и умудренней его, а он-то уж без сомнения казался Томом Сойером, который никогда не состарится.

Когда в то солнечное июньское утро его впустили ко мне в кабинет, я сразу же понял, что затевается какой-то новый проект, и был готов ко всему — от охоты за сокровищами в южных морях до путешествия к эскимосам, сопряженного с поисками останков Руаля Амундсена. Роджер был невысоким, румяным и на вид довольно упитанным, но на самом деле весь состоял из крепких мускулов и мог бы оставить позади многих гораздо более молодых людей, если бы те вздумали повторить его смертоубийственные эскапады во всех уголках дикой природы мира. Сейчас он был вне себя от волнения, которое едва скрывал, а значит, напоминал электрический двигатель, готовый вот-вот взорваться. Его проницательные голубые глаза, никогда не нуждавшиеся в очках, положительно сверкали. Он уселся в резное кресло из буйволиного рога и оглядел кабинет, заваленный причудливыми трофеями и диковинками — атрибутами моей профессии.

— Боб, — начал он, — прекрасные новости, и я не могу держать их при себе. Вы помните, что я никогда не был доволен результатами наших первых исследований Пещеры команчей. Мне все время казалось, что мы осмотрели ее недостаточно тщательно, и теперь Эд Стратерс и Чарли Ван Мар вернулись из охотничьей поездки в Миддл-Парк и подтвердили мои подозрения.

— Надо понимать, они побывали в пещере?

— Да.

Роджер сменил позу с тем затаенным нервным нетерпением, что всегда предшествовало у него вдохновенной вспышке красноречия.

— Я ведь один из лучших друзей Стратерса, своего рода духовник. Он рассказал мне то, о чем никогда бы не поведал кому-то, кому не доверял бы абсолютно. Кроме того, Ван Мар клятвенно заверил, что все это полная правда, и оба были трезвы, как судьи.

— Вы хотите сказать, что они нашли новые залы, которые мы не нанесли на карту?

— Возможно… да, помимо прочего… — он подался вперед, и я понял, что через секунду последует настоящее откровение. — Но меня заинтересовало не это. Они утверждают, что в зале, названном нами Гамлет-холл, слышали какие-то звуки — звуки, похожие на человеческий голос. Более того, они обнаружили след, схожий со следом человека. Должно быть, мы его не заметили. Погодите возражать: я понимаю, что само по себе это ровно ничего не значит. Если бы дело было только в этом, я первым сказал бы, что там прошел современный индеец. Но, по словам Стратерса, тот след был лишь частично человеческим и представлял собой отпечаток, сохранившийся на твердом камне, что говорит о его древнем происхождении. Думаю, это ключ к забытому прошлому, если такой ключ вообще существует.

— Любопытно, — согласился я, — но вряд ли след может принадлежать доисторическому человеку. Вы же знаете, что у нас мало или совсем нет свидетельств существования первобытных людей в Северной Америке.

— А как насчет черепа из Калавераса?[1] — выпалил он в меня давним аргументом. Не успел я ответить, что в отношении черепа из Калавераса не меньше «против», чем «за», как он продолжал:

— Это стоит исследовать, Боб. Если мы сможем найти следы первобытного человека, мы опровергнем множество научных догм, распространенных в Соединенных Штатах. Вас будет ждать слава. Поймите, Стратерс не из тех, кто легко обманывается, а Ван Мар немного разбирается в геологии. Я чувствую, что в их рассказе о следе достаточно данных, чтобы оправдать еще одну экспедицию. И вдобавок ко всему — те голоса. Стратерс и Ван Мар так и не разобрались, откуда они исходили. Как вы помните, Гамлет-холл обладает свойствами огромного вогнутого резонатора. Звуки, издаваемые под землей, часто отдавались эхом или резонировали в тонких слоях этого места, и в то же время мы доказали, что никакие наружные звуки не слышны так глубоко в пещере.

— Вы уверены, что в пещере никто не заблудился? — поспешил предположить я.

— Вот теперь вы добрались до сути, — мгновенно ответил Роджер. — Стратерс уверен, что в голосе было нечто человеческое и вместе с тем неестественное, то есть он отличался от любого звука, который на памяти Стратерса когда-либо исходил из горла человека. Стратерс и Ван Мар принялись кричать, но говоривший не смог дать внятный ответ. Он просто лепетал или причитал, как я понимаю. Они попытались выяснить, откуда он там взялся, но потерпели полную неудачу. В последний раз голос прозвучал словно бы глубоко из-под толщи земли. Сами понимаете, что в таких обстоятельствах два наших сыщика-любителя чувствовали себя не в своей тарелке. Они решили ничего не говорить остальным о том, что услышали. До сих пор они не рассказывали об этом ни единой живой душе, кроме меня, и очень не хотят, чтобы эта история стала известна, так как боятся прослыть парочкой суеверных простофиль.

— Может быть, кто-то из друзей подшутил над ними? — высказал я новое предположение.

— Нет, остальные, то есть проводник и двое других, отправились на охоту, и оба, Стратерс и Ван Мар, уверены, что те не приближались к пещере. Собственно, проводник отказался войти в пещеру из суеверного страха, а другие охотники опасались заблудиться под землей. Они пробовали отговорить и Ван Мара со Стратерсом. Что касается кого-нибудь еще, кто мог оказаться рядом с пещерой, то вы знаете, какое это уединенное место. Даже охотники или трапперы не забредают туда чаще раза в год. Я считаю, что мы должны совершить еще одну поездку в пещеру и изучить этот след, а также углубиться в проходы, которые вы в прошлом году посчитали малозначительными.

— Ну… я мог бы поехать, конечно, — задумался я, — но вы же видите, сколько у меня работы… Вот около пятисот образцов из раскопанных нами курганов близ Оленьей реки, которые мне предстоит классифицировать.

В старых и вечно молодых глазах Роджера загорелся озорной огонек.

— Кстати, Боб, — мягко сказал он, — Уилла безумно хочет поехать со мной.

Я смущенно рассмеялся. Роджер хорошо знал, что я уже давно испытывал особый интерес к его дочери и вряд ли отказался бы сопровождать Уиллу в приключении, которое отдалит ее от всех моих соперников. А их было немало, и не только по причине будущего наследства — Уилла была очаровательна. В ее компании я был готов на любую авантюру, и Роджер это отлично понимал.

— Я подумаю, мистер Эн… Роджер, — поправился я. Несмотря на его протесты, я никак не мог привыкнуть называть его по имени. — Но боюсь, куратор потребует, чтобы я остался, пока эта работа не будет закончена.

— Чушь. Я оплачу все экспедиционные расходы. Этот аргумент всегда на него действует.

Роджер вскочил на ноги, собираясь уходить. Он был в крайнем волнении и так выпячивал бочкообразную грудь, что пуговицы на жилете трещали.

— Я отправлю припасы в Антлерс, — решительно сказал он. — Пакуйте свое снаряжение, Роберт.

— Из-за вас классификация образцов начинает казаться мне совершенно пресной, — сказал я, провожая его к двери. — В любом случае, Уилле поездка понравится вне зависимости от того, присоединюсь я к вам или нет. Она ведь обожает походы. Будь она мужчиной, я сказал бы, что яблоко от яблони недалеко падает.

Роджер рассмеялся и хлопнул меня по спине.

— С тех пор, как умерла ее мать, она стала больше напоминать сына, чем дочь. Остается надеяться, что вы, Боб, не позволите ей вернуться в райское состояние, когда Адам еще не потерял ребро.

— Звучит так, словно это вы ухаживаете за ней, а я — ее отец, — пробормотал я ему вслед. Из-за двери вновь донесся дружелюбный смех Роджера: уходя, он бросил какую-то шутку секретарше.

Все мои планы работы над коллекцией находок с Оленьей реки были полностью разрушены визитом Роджера Энсона. Я никак не мог сосредоточиться, и причиной был не столько рассказ о следе и потусторонних голосах в Пещере команчей, сколько Уилла. Я обладал достаточным опытом полевых исследований и привык с подозрением относиться к сообщениям непрофессионалов. Мне доводилось сталкиваться с таким количеством диких слухов, основанных на самых тривиальных фактах, что я никак не мог разделить энтузиазм Роджера и поверить, будто пещера действительно таила что-то необычное. Но одна мысль о долгой экспедиции в дебри Скалистых гор бок о бок с Уиллой Энсон придавала этому проекту в моих глазах несказанную важность.

Все еще вздыхая по Уилле и задаваясь вопросом, смогу ли я когда-нибудь преодолеть свой комплекс неполноценности и попросить богатую наследницу стать женой скромного ученого, я зарылся в свои папки и извлек карты Пещеры команчей, а также ящичек с образцами, собранными в прошлом году, когда Роджер Энсон финансировал мои первые исследования этого места.

Согласно карте, к Гамлет-холлу вел лишь один проход, который мы окрестили Радужным проспектом. Я вспомнил Гамлет-холл, колоссальную полость со стенами, почерневшими от окиси марганца; мрачное величие каверны и подсказало Роджеру Энсону ее название.

Я подобрал в пещере кремневые орудия, скребки и каменные топоры, но все они были обнаружены вдалеке от Гамлет-холла, находившегося в несколько сотнях футов под землей и более чем в двух милях от входа в пещеру. Тем не менее, я был склонен думать, что след, о котором сообщили охотники, принадлежал индейцу современной эпохи. Вероятно, его нога соскользнула, когда он ступал по не окончательно отвердевшей грязи, и оттого отпечаток был смазанным и выглядел несколько непривычно.