ЧЕРТОВА ДЮЖИНА
Тишина повисла над предвечерней Даугавой. На рейдовых постах появились тревожные сигналы: «Движение судов по рейдам, гаваням и реке запрещено». Жизнь на реке замерла.
— Что случилось?
Этот вопрос задала Алексютовичу жена, когда за ним неожиданно приехала машина. Она хлопотала около стола, приготавливая ужин. Ей помогала шестилетняя Лидочка.
— Поел бы… Не успеешь прийти со службы, как опять…
— Потом, Валюша, потом! Самолет ждет, лечу в Ригу, — весело ответил Алексютович и потрепал по голове двухгодовалого сынишку, который, пыхтя и отдуваясь, с шумом передвигал тяжелый стул. — Скоро вернусь, не скучайте. Кстати, меня переводят в Ригу, вот и слетаю на разведку…
— Всегда у тебя так. Какие-то секреты и тайны…
В голосе Валентины чувствовалась обида и неподдельная тревога. Раньше ее смущали частые отлучки. Теперь она боялась их.
Через час полета показались ровные квадраты Риги. Заблестела полноводная Даугава. На внешнем рейде, около входа в реку, скопилось несколько советских и иностранных транспортов, ожидавших разрешения на вход в порт. Это разрешение могло поступить только после того, как будет обезврежена мина, поднятая землечерпалкой со дна реки. Алексютович отыскал глазами землечерпалку. Прямоугольной коробочкой она вырисовывалась вблизи причалов Экспортной гавани. Поблизости от нее не было ни одного корабля. Все они отошли к деревянному мосту, к причалам Андреевской гавани.
На аэродроме инженер-подполковника ждала «победа», а на берегу реки — катер. Пока катер подходил к землечерпалке, Алексютович проверял приготовленные инструменты. Ключи, штанги, отвертки лежали на месте. Алексютовича встретил багермейстер землечерпалки и повел к мине. Черный почти квадратный металлический ящик боком лежал в огромном ковше, тускло поблескивая на свету. Верхняя часть ящика была покрыта мелкими речными раковинками, а нижняя — совершенно чиста: очевидно, мина лежала в песчаном грунте. «Немецкая магнитная», — безошибочно определил Алексютович.
Такой тип мины ему был хорошо знаком. Он не раз обезвреживал их. Но сейчас работа затруднялась тем, что нельзя было вынуть запальный стакан. Он находился снизу, в ковше с песком, и не было никакой возможности подлезть туда. Оставалось одно: начать разоружение сверху, с обезвреживания механизмов. Такое приходилось делать впервые. Работа со сложными и высокочувствительными приборами требовала особенной осторожности и точности. Малейшее нарушение положения приборов, легкий толчок — и кто знает, что может случиться.
— Ну и легла! Надо же… — буркнул Алексютович.
Он быстро взобрался на ковш и приложил ухо к горловине мины. Слух уловил знакомое тиканье часового механизма. Так и есть! Заработал прибор срочности, мина ожила. Сколько времени будет работать этот прибор?! Ведь он рассчитывается на период от считанных минут до нескольких часов и даже суток. Точно такую же мину он разоружил в Таллине. Тогда, после обезвреживания, удалось определить, что часовой механизм прибора срочности был установлен на два с половиной часа. А мины совершенно одинаковые, вероятно, и установка часового механизма одна и та же. По крайней мере, так следует считать. Выходит тогда, через два часа тридцать минут после подъема из воды чудовище взорвется и разнесет в щепки землечерпалку.
— Время подъема мины? — спросил у багермейстера Алексютович.
— Девятнадцать часов двадцать минут по вахтенному журналу.
Инженер-подполковник посмотрел на свои ручные часы: стрелки показывали двадцать один час тридцать семь минут. А прибор срочности сработает в двадцать один пятьдесят. В его распоряжении осталось только тринадцать минут. Вынуть запальный стакан он успел бы. Но иметь дело с горловиной сложнее, тем более что под ней обязательно должна быть ловушка — хитроумный механизм, не позволяющий снимать крышку с приборов срочности и кратности.
Мгновение минер колебался. Потом строго сказал ничего не понимающему багермейстеру:
— Оставьте землечерпалку. Немедленно уходите на катере…
Алексютович не видел и не слышал, как отходил катер, все внимание его было приковано к мине. Еще раз поднес к глазам часы — тринадцать минут до взрыва. Чертова дюжина! Почему именно тринадцать? Могло бы быть двенадцать, четырнадцать. Совпадение, простое совпадение. Ему ли, разоружившему более одной тысячи четырехсот мин, верить в приметы! И все же неприятно…
«Ну и черт с ней, с этой чертовой дюжиной! Кто об этом будет знать, если мина взорвется?»
Алексютович сбросил с себя китель. С чего начать? Ну конечно, с отыскания ловушки. А где она может быть?
Взгляд невольно упал на часы— оставалось двенадцать минут. Дорогая минута прошла, а он еще не приступил к работе!
Быстрыми, короткими движениями минер очистил часть горловины от раковинок и краски, нашел тщательно зашлифованный винт, прикрывающий доступ к механизму ловушки. Теперь нужно выбрать шлиц, вывернуть винт. Это несложно, но требует времени. А большая стрелка ручных часов неудержимо бежит по циферблату.
«Не буду смотреть», — решил Алексютович, но все же не сдержался и, когда вынутый винт скатился в ковш, а ловушка была застопорена, взглянул на часы: стрелки показывали двадцать один час сорок три минуты. Осталось всего семь минут, а надо было отвернуть еще двадцать четыре винта. Для этой работы в нормальных условиях потребовалось бы полтора — два часа, а ему оставалось несколько минут.
Винты проржавели, одно резкое неточное движение — и головка винта развалится, тогда трудно будет вывернуть его.
Ловкими, умелыми движениями пальцев Алексютович быстро начал вращать отвертку, и вскоре первый винт покатился в ковш. Взгляд скользнул на циферблат— затрачена целая минута! Много! Ужасно много! А ведь осталось еще двадцать три…
Руки минера начали быстрее вращать отвертку. Второй винт полетел в ковш, пятый, шестнадцатый… Взгляд опять уперся в циферблат—большой стрелке не хватало двух маленьких делений, чтобы достичь заветной десятки.
«Не успеть! — мелькнула страшная мысль, но ее тут же сменила вторая, упрямая и настойчивая: — Успеть! Во что бы то ни стало успеть!»
Рывком правой руки Алексютович повернул часы на тыльную сторону. Так будет лучше, свободнее. Все равно он отсюда никуда не уйдет. Просто не успеет уйти, даже если захочет.
Уже двадцать три винта валяются в ковше, остался последний — двадцать четвертый. Нестерпимо заныла спина, точно в нее вгоняли тупой кол. И еще это назойливое тиканье часового механизма…
Последний, двадцать четвертый винт вывернут — и горловина слетела в ковш. Перед глазами минера — пульсирующий часовой механизм прибора срочности. Но он не интересует сейчас Алексютовича. Рука ухватила толстый серый провод, идущий к запалу, и рванула его на себя.
Алексютович посмотрел внутрь мины. Часовой механизм прибора остановился. Значит, он не ошибся в расчетах и принял правильное решение.
Минер встал, с усмешкой взглянул на притихшую мину, слез с ковша и подал сигнал на катер.
Солнце уже давно скрылось за горизонтом, наступала светлая июльская ночь.
Из протоков вышли на широкую гладь реки темные буксиры. Из бухточек выплыли стройные яхты, а в устье Даугавы неповоротливый громада-транспорт загремел цепью, снимаясь с якоря.
Жизнь на реке и в порту продолжалась.