— Возможно, — улыбнулся Войцех, — и чего же?

Юноша огляделся, в темных блестящих глазах отразилась тревога. Взгляд его упал на позабытый кем-то веер, и счастливая улыбка озарила лицо. Войцеха, привыкшего к светской сдержанности чувств, поразила та беспечная искренность, с которой незнакомец выражал их, почти детская наивность и трогательная беззащитность юности.

Незнакомец отщипнул от веера перо, с виноватой улыбкой застигнутого на шалости мальчишки оторвал нитку от бахромы на оконной занавеси и принялся сооружать нечто, пока непонятное Войцеху.

— Позвольте представиться, мсье лейтенант, — произнес он, не отрываясь от своего занятия, — я — Алессио Ринальди, из Равенны. Путешествую в поисках новых впечатлений. Петербург покорил меня.

— Граф Войцех Шемет, — с учтивым поклоном ответил Войцех, — я рад знакомству, хоть и состоялось оно там, где все стремятся сохранить инкогнито. Вы еще долго намерены пробыть в Петербурге, синьор Ринальди?

— Ах, нет, к сожалению, нет… — с некоторым испугом ответил Алессио, — но возможно, мы еще встретимся, господин граф. Да, конечно…

Он закончил свою работу и, выдернув одну из звездочек, украшавших его наряд, приколол к груди Войцеха. На синем сукне мундира ярко засияла белизна маленьких крыльев.

— Так-то лучше, — с удовлетворением кивнул он, — до встречи, господин граф.

— Погодите! — окликнул Войцех уже теряющегося меж танцующими Алессио. — Что это?

— Твоя мечта! — ответил Алессио и скрылся из виду.

Войцех в задумчивости глядел на танцующих, пытаясь разобраться со странными чувствами, которые вызвал у него этот разговор. Он даже не заметил, что Сенин подошел к нему, пока тот не тронул его за плечо.

— Прекрасная незнакомка скрылась, не оставив следа?— подмигнул он. — У тебя такой вид, словно ты встретил свою судьбу.

— Прекрасный незнакомец, — пожал плечами Войцех, — загадочный и таинственный. Пожалуй, это было приключение. Не все же о любви грезить, Миша. Как он мог угадать?

— Что угадать?

— Неважно, — отмахнулся Шемет, — а ты нашел ли, что искал?

— Одна досада, — вздохнул Сенин, — маски пошлы, разговоры глупы, ни стиля, ни чувства — все сплошь жеманство.

— Так уж и все? Погляди-ка, к примеру на Диану, вон там, у колонны. Какой гордый поворот головы! Как небрежно скользит мех с обнаженного плеча! Какая царственная грация в каждом движении! Разве не хороша? А ее глаза? Так и сияют черным огнем из-под маски!

— Я узнал бы ее из тысячи… — Сенин побледнел, — моя богиня! Но что ей бедный поручик, когда князья у ее ног? Женни…

— Неужто Колосова? — удивился Войцех. — Вот уж кого не ждал тут увидеть. Спору нет, хороша. И танцует божественно. Мы же видели ее третьего дня в «Федре»…

Он с подозрением поглядел на друга.

— Так вот кому ты букет посылал…

— Что толку в букете? Князь Юсупов ее бриллиантами осыпает, рысаков орловских давеча подарил.

— А муж?

— А что муж? Он в оркестре числится, для светского приличия.

— Слушай, Сенин, — Войцех сжал руку друга, — она — балерина, танцорка. Какими бы талантами ни блистала, а своего места примы без покровителя не удержит. Не нам ее судить. Но ежели она за бриллианты князя любит, то чем она лучше любой девки, которой ты рубль платишь?

— Не смей!

— Ты не дослушал, Миша. А вот ежели в ней сердце есть, так смирись. И с мужем, и с князем, и с кем еще придется. Иди за ней. Люби, и ни о чем не думай.

— Тебе легко говорить…

Сенин так и не сдвинулся с места, пожирая глазами красавицу. Она заметила его взгляд и отошла от колонны, направляясь к ним. Сенин замер, не в силах вымолвить ни слова. Диана отколола от корсажа привядшую алую розу, бросила поручику и, приложив палец к губам, двинулась в направлении сцены.

— Беги же! Что медлишь? — воскликнул Шемет.

Уговаривать Сенина не пришлось, и поручик вихрем сорвался с места, преследуя ускользающую богиню.

На этот раз возвращения Сенина не предвиделось. Войцех прошелся в польском, пронесся в вальсе, дождался мазурки, в которой, как всегда, отличился, сорвав аплодисменты не слишком обеспокоенной светскими условностями публики, и решил ехать домой на извозчике, оставив сани другу.

У самой гардеробной отвратительная сцена привлекла внимание Шемета. Мужчина в наряде Арлекина прижал к стене Коломбину, одной рукой зажимая ей рот, а другой пытаясь влезть за корсаж. Войцех кинулся к ним.

— Вы оскорбили даму, сударь!

— Это не дама, — хрипло рассмеялся Арлекин, — это девка. Мне плевать на ее титьки, но половина денег, которые она там прячет, — мои.

Коломбина шмыгнула носом, утираясь клетчатым рукавом.

— Вы оскорбили даму, — холодно повторил Войцех, — немедленно извинитесь, не то…

— Не то что? — презрительно ответил Арлекин. — На дуэль вызовете, ваше благородие? Не по сеньке шапка, много чести для меня. Дурак ты, ваше благородие.

— Дурак, — неожиданно согласился Шемет, с размаху ударяя Арлекина кулаком в нос.

Кровь брызнула на широкие крахмальные брыжи, и Войцеха словно опалило огнем. Красная пелена снова застелила ему взор, и кровь бросилась в голову. Арлекин вскрикнул, заслоняясь от следующего удара, Коломбина испуганно ойкнула и бросилась наутек. Шемет скрежетнул зубами и снова занес руку, ненависть и ярость вырвали из его горла тихое рычание.

Чья-то рука стальной хваткой остановила его.

— Довольно, граф, — спокойный голос отрезвил Войцеха и он обернулся. Арлекин, воспользовавшись моментом, кинулся бежать.

— Я вас знаю? — спросил Войцех, разглядывая высокую фигуру, закутанную в домино с головы до ног. Судя по голосу, это был мужчина, но черты его целиком скрывала фарфоровая маска, бесстрастное кукольное лицо, расписанное павлиньими перьями вокруг левой глазницы. Лишь черные глаза в прорезях маски горели живым огнем.

— Нет, господин граф, — ответил незнакомец, — но я знаю вас. Я знаю, что вы сейчас чувствовали. Я знаю, к чему это ведет… Что вы думаете о вечной жизни?

Вопрос застал Войцеха врасплох.

— Я в нее не верю, — он покачал головой, — ни в рай, ни в ад, ни в бога, ни в черта. А вы?

— Я не верю, — тихо ответил незнакомец, — я знаю. Но вы к ней еще не готовы, господин граф. До встречи.

Он словно растаял в полумраке алькова, и Войцех утер выступившую на лбу испарину.

— Что за черт! Пожалуй, и впрямь пора домой, приключений на сегодня было довольно.

* — При французском дворе 18-го века «шипом на розе» называли сифилис, весьма распространенный даже в самом высшем обществе.

С началом Святок неразлучная троица перебралась в казармы. Последние дни перед парадом прошли в лихорадочных приготовлениях. Утро проводили в учениях, послеобеденное время в чистке ремней, пуговиц, седел и прочей амуниции. Вахмистры сорвали голос, гоняя своих подопечных, поручики и корнеты сбились с ног, проверяя готовность.

Побудку протрубили в три часа пополуночи, эскадроны строились для последнего смотра перед парадом, фонарей натащили столько, что на плацу было почти по-утреннему светло. Корнет Шемет довольно улыбался своим молодцам — гусары не подкачали, каждый шнурок, каждая петличка были подогнаны по уставу, кони лоснились, оружие сверкало. Он уж собрался скомандовать «в седло», в ожидании прибытия шефа полка, генерал-лейтенанта Шевича, но его насторожил странный блеск в темных глазах Онищенки, лихого гусара пятого года службы, всегда отличавшегося примерным поведением и отменной выправкой.

— Ты что же, братец? — тихо спросил Войцех, подзывая к себе гусара. — Загулял ввечеру? Нашел время.

— Никак нет, ваше благородие! — хрипловатым басом отрапортовал Онищенко. — Ни боже ты мой.

— А ну, дыхни!

Войцех едва удержался, чтобы не зажать нос, когда на него пахнуло густым духом лука, нафабренных усов и еще чего-то, не поддающегося определению. Но сивухой от гусара определенно не разило, и корнет велел ему вернуться в строй. Подъехавшие на плац старшие офицеры заняли все его внимание, и Войцех с головой ушел в насущные дела ранжирования взвода.