Войцех, на полном скаку врезавшийся в пехотные ряды, рубил с коня, не глядя, не останавливаясь. Сабля взлетала и опускалась в его руке, кровь кипела, алая пелена ярости застилала взор. Сеча кипела вокруг него, штандарт дважды падал с убитыми под ним унтер-офицерами, пока Окунев не подхватил его, не понесся вперед, врубаясь во вражеские ряды.

В это время авангард, теснимый неприятелем, был принужден продолжать отступление. Орудия снялись с позиции, и снова спасение отряда было вверено Гродненским гусарам. От полка рассыпалась густая цепь фланкеров, частыми атаками сдерживавшая наступление пехоты. Но с фланга показалась конница Думерка. Заметив слабое прикрытие конной батареи, кирасиры устремились к орудиям. Гусары в едином порыве бросились на нового врага, завязалась отчаянная свалка.

В тяжелом бою кирасиры были отброшены, и полк, составлявший арьергард Кульневского отряда, продолжил тяжелое отступление. Кульнев спешился, и пошел, вместе с Ридигером, в последних рядах полка. Шеф остановился всего на мгновение у одного из орудий, чтобы отдать приказ, когда шальное ядро, залетевшее от неприятеля, ударило в него, оторвав обе ноги выше колена. Истекающий кровью Кульнев рухнул на землю, последним движением срывая с груди Георгиевский Крест, который он вложил в руку Ридигера.

— Увезите его! — слабеющим голосом сказал Кульнев. — Пусть неприятель не знает, что убил русского генерала.

Труп Шефа подхватили на руки гусары и понесли к пехотной колонне, где находились санитарные фургоны.

Между тем кирасиры Думерка, до того отброшенные полком, не замедлили вернуться. Заметив приближающихся латников, Ридигер воскликнул:

— Братцы, отомстим за нашего начальника!

Не дожидаясь команды, полк ринулся в бой. Мчащийся к батарее неприятель был принят в сабли, опрокинут и изрублен взбешенным полком. Войцех, одним из первых ворвавшийся в ряды кирасир, рубил врага с лютой, неистовой яростью, словно заговоренный уворачиваясь от встречных ударов. Кровь алыми каплями орошала его побледневшее лицо, затекала в рукава доломана, густыми дорожками сбегала по кривому клинку. Крики умирающих тонули в лязге сабель, пощады не было никому. Да и не услышал бы он воплей о пощаде, алая пелена застилала его взор, и клинок алой молнией пылал в окровавленной руке.

Горы трупов, множество коней, скачущих без всадников — таков был ответ полка на смерть своего командира.

В это время подошедший корпус Витгенштейна со свежими силами устремился на неприятеля. Разбитые французы отступили к Полоцку. Завершилось Клястицкое сражение — первая победа русского оружия в этой войне.

После смерти Кульнева командование полком принял решительный и храбрый подполковник Ридигер, хотя утверждение его в должности Шефа произошло только в октябре. Командира же у полка до конца похода не было вовсе, поскольку в военное время фрунтом и учениями заниматься не приходилось.

Войцех, за храбрость и распорядительность, с которой он вывел свой взвод из засады под Боярщиным, был произведен в поручики, каковое назначение с радостью было встречено не только офицерами эскадрона, но и поступившими под его командование нижними чинами. Заветный ковенский мед, ревниво оберегаемый Онищенкой, был извлечен из баула и пущен по кругу во время походной дружеской пирушки по поводу повышения.

Граф Витгенштейн, получив сведения об отступлении Удино за Двину и появлении у Динабурга корпуса Макдональда, угрожавшего наступлением на Ригу, перевел свой корпус к деревне Расицы, откуда мог обратиться против одного или другого французского маршала. Половина Гродненского полка была оставлена для наблюдения за рекой Дриссой, от Волынец до Сивошина, в то время, как остальные четыре эскадрона сильными партиями высылались во все стороны для захвата пленных и французских обозов.

С началом августа русские войска продолжили теснить неприятеля к Полоцку. Но последним успехом этой кампании стало сражение на берегах Свольны. К Полоцку подошел корпус маршала Сен-Сира, принявшего на себя командование французскими войсками. По получении подкреплений число войск противника в полтора раза превосходило корпус Витгенштейна. Французы перешли в контрнаступление, завершившееся отходом русских частей к мызе Белой. Сен-Сир остался в укрепленном Полоцке, и 10 августа военные действия, по причине утомления обеих противоборствующих сторон и великой нужды в фураже и продовольствии, временно прекратились.

Седьмого сентября поручик Шемет в сопровождении двух десятков гусар отправился на фуражировку. Край был разорен еще до войны, послужив главным источником продовольствия для армейских магазинов, сожженных и уничтоженных при отступлении русских войск. Зерно и сено не достались неприятелю, но и русская кавалерия, при затруднении в доставке транспортов и бедности края, пришла в тяжелое состояние. Ротмистр Кемпферт, командир эскадрона, уже не в первый раз поручал Войцеху это ответственное дело, знание польского и приятные манеры поручика часто облегчали отряду задачу, позволяя мирно договориться там, где другим фуражирам приходилось действовать угрозами, а то и силой.

Размокшая от вчерашнего дождя лесная дорога вилась среди светлых березовых стволов, тонкими колоннами тянувшихся ввысь, в косматое небо, проглядывающее сквозь усыпанные золотыми монетками листьев кроны. Солнце, изредка выглядывающее из набухших влагой облаков, прорывалось узкими снопами лучей к тропе, поблескивая в мелких лужицах, и снова пряталось, и тогда лес полнился удушливым сырым полумраком.

Кони ступали мерным шагом, втаптывая в чавкающую под копытами землю первые упавшие листья. Войцех настороженно прислушивался, но, кроме щебета незнакомых птиц да шумного дыхания лошадей, в лесу слышался только шелест ветвей под легким ветерком.

За лесной опушкой неожиданно открылась неширокая пологая поляна, на краю которой ютилась крохотная, но чистая деревенька в десять домов. За ней виднелась господская мыза, с четырьмя белеными колонами по фасаду, деревянным портиком с полукруглой розеткой и балкончиком под ним. Приближение отряда вызвало общую суматоху, девки и бабы с визгом повыскакивали из изб и стремглав помчались к хозяйскому дому, мужики похватали прислоненные к стенам вилы и косы, на крыльце показался одетый в польский кафтан и красные сапоги с загнутыми носами усатый мужчина со старинным мушкетом в руке.

Недоразумение, впрочем, вскоре разрешилось, гусар приняли настороженно, но мирно. Приказчик, отложив в сторону мушкет, повел переговоры. Фуражиров тут ожидали, хотя и без радости. Войцех приказал грузить сено и овес на подводы, клятвенно пообещав приказчику, что вернет их, как только фураж разгрузят в лагере. Но с отправкой вышла задержка. Пан Смушкевич наотрез отказался принимать расписку до возвращения отсутствующей хозяйки.

Вот тут-то и стало ясно, с чего так всполошились крестьяне — пани Каролина Жолкевская еще вчера уехала со двора, навестить в Гамзелево больную тетку. Несмотря на уговоры приказчика, в путь она отправилась только с кучером, да горничной Маришкой. И вернуться обещалась до полудня, а солнце уже перевалило на два часа, и дворню охватило волнение, перекинувшееся и на деревню. Пани Каролину почитали, как хозяйку добрую и ласковую, но боялись не только за нее — больше за себя. Слухи о мародерах, разоряющих и крестьянские дворы, и помещичьи усадьбы до Жолок докатились уже две недели назад.

Войцех почти не сомневался, что хозяйка просто загостилась в Гамзелеве, но для успокоения пана Смушкевича и ускорения отправки фуража вызвался проверить дорогу к местечку. Оставив большую часть отряда в Жолках помогать с погрузкой, он с тремя гусарами выехал по дороге, ведущей на север, в Гамзелево.

В двух верстах от Жолок дорога снова нырнула в лес. Йорик, словно почуяв неладное, заржал, вскинув голову. В тот же миг впереди раздались выстрелы, и Шемет пустился в галоп, рискуя свернуть себе шею, наскочив на перегородившую тропу ветку или упавшее бревно. Гусары последовали за ним, отчаянно бранясь.