Дежурство - благо или наказание?

Бывали у нас дни, когда утром все расходились в маршруты, а вечером те, кто пришли первыми, начинали готовить ужин.

Возвращаешься вечером с Женькой, у того один вопрос:

— Как ты думаешь, варят они кашу или нет? У Стасика - совсем другое беспокойство:

— Интересно, все ли у них в порядке? Такой маршрут сегодня опасный...

...Бывали дни, когда все оставались дома.

Дождь. Мы безвылазно лежим в палатках. Но варить все-таки надо. Сразу возникает проблема: в чем выходить под дождь? Сухое белье, в котором спим, мочить никак нельзя, а от одной мысли, что придется натягивать мокрую еще со вчерашнего дня робу, мурашки бегут по коже. И мы выскакиваем голые. Со стороны это, наверно, выглядит смешно - две голые фигуры с посиневшей кожей и волосами дыбом, ожесточенно матерясь, в бешеном темпе отплясывают замысловатый ритуальный танец над костром. Вдвоем делать на дожде совершенно нечего, но у каждого танца - свои законы. Был такой закон и у нашего па-де-де - второй партнер выскакивал на дождь просто так, из чувства солидарности. И плясать вдвоем, в самом деле, становилось легче. Одним из партнеров, первым или вторым, почему-то всегда оказывался Стасик.

...Но чаще всего в лагере оставались только дежурные. Женька и Стасик не любили дежурить. В лагере они изнывали от раздражающего однообразия. Костер, каша, посуда, лошади и снова каша, лошади, дрова. Особенно они не любили мыть посуду.

Конечно, если задуматься, эта посуда - совсем не та, что моешь дома на кухне. Взять хотя бы кастрюлю. Разве дома бывают такие? Закопченная кострами так, что нельзя даже сказать, зеленая она была вначале или коричневая, повидавшая чуть не всю Камчатку, кастрюля не с какими-то эмалированными ручками - ха, ручки! да они отломились сразу же, стоило Арарату один раз свалиться с вьюками в яму, - с дужкой из проволоки, с залатанной дыркой - Стасик помнит, как они с Иваном Лексанычем заливали эту дырку расплавленной алюминиевой ложкой - кастрюля с буграми, вмятинами, щербинами, кастрюля, к которой не подходила ни одна крышка, - разве такую кастрюлю можно считать обыкновенной? А мясорубка? Да чего там говорить - та самая, через которую пропустили уже трех медведей!

Но хоть и не такая посуда, как дома, а все-таки - посуда.

Женьке не было скучно в лагере только потому, что там есть работа. Работал он весело.

Приятно смотреть, как Женька стряпает. У костра ровными стопками подготовлены толстые, пересыпанные мукой будущие лепешки. Женька хватает верхнюю и несет к сковороде. Тесто жидковато, лепешка так и норовит вытечь из рук. Сейчас она превратится в каплю, разорвется пополам и шлепнется на землю. Но Женька успевает ловко перехватить ее по краю, и лепешка вытягивается уже в другую сторону. Тесто тянется, а Женькины пальцы бегут, бегут по краю, и лепешка на глазах становится все больше и все круглее. Шлеп!- и она уже на сковороде, точь-в-точь вровень с краями. Все выглядит как цирковой трюк, точно рассчитанный и артистично исполненный. Но скажи Женьке про расчет и артистичность, он в искреннем изумлении вытаращит глаза. Какие могут быть расчеты, просто, руками надо работать. Он всегда злился, когда надо было что-то объяснять.

— Ну, вот, смотри. Ногу ставишь вот так, портянку расправляешь, и... - Несколько неуловимо быстрых движений, и Женькина нога элегантно запеленута в портянку.

— Не понял? Ну, смотри еще раз... Опять не понял? Ну, и тупой же ты, Стасик! Как баран!

Смотри. Берешь веревку в левую руку, правой снизу захватываешь конец... - И снова все выглядит как фокус: смотрите внимательно, вот монетка, теперь я делаю так... и монетка исчезает. Руки работают, руки думают сами. Моментально соображают, красиво работают. Красивые у Женьки руки. Сядет он палочку остругать, стружка сама из-под ножа так и вьется. Ремонтировал Женька мотор, самые ржавые болты отвинчивал без усилий. Я знал только одно средство на случай, если болт приржавел и не откручивается - "русскую отвертку", или попросту зубило с кувалдой. А Женька, приставив небольшую отвертку к грани болта, постукивает по ней молоточком, и болт вращается сам собой, кажется, что Женька только придерживает его отверткой, чтобы не вращался слишком быстро.

За самую незнакомую работу он брался уверенно и делал ее так, как будто всю жизнь только этим и занимался. Талант был у Женьки - руками работать.

Стасик, наоборот, боялся работы, точнее, боялся сделать что-нибудь не так. Он всегда педантично выполнял порученное, но самому догадаться что-нибудь сделать - никогда! Поручая ему сварить кашу, обязательно надо было добавить: "И посоли ее". Когда мы, уходя в маршрут, оставляли его на лагере, Стасик начинал волноваться.

— Чего сегодня сварить?.. Гречку?

— Ну давай гречку.

— А может, рис лучше?

— Можно и рис.

— А не надоело? Все рис да рис, может, все-таки гречку?

— Ну что же, давай гречку.

Стасик надолго запомнил один случай, когда он поступил на свой страх и риск, и что из этого вышло. Уходя в маршрут, мы обычно привязывали Арарата на аркан, а остальных лошадей просто путали, и они спокойно паслись рядом с Араратом до самого вечера. Стасик помнил, что привязывать надо только одну лошадь, но по своей рассеянности забыл, какую именно. Он посадил на аркан старого мерина Тарапула. Арарат, конечно, сразу же задал стрекача. И даже Тарапул, увидев, что остается совсем один, оторвал аркан и убежал.

Лошади всегда убегают к дому, а если они уже давно забыли, где дом, - то туда, откуда пришли в последний раз. Они затрусили неторопливой рысцой по отливной полосе, вдоль скалистого берега. Путь был один - узкий коридор между обрывом и океаном. И Стасик потрусил за ними. Прибавит он шагу - и лошади переходят на галоп. Остановится - и они снова бегут рысью. Попытался было Стасик приманить их камнем - авось примут за хлеб! - да куда там. Попробуй переубеди коня, который видит, что ты за ним гонишься! Дать им успокоиться, а потом обогнать? Но полоска песчаного пляжа так узка, что на ней трудно разминуться двум вьючным лошадям.

Стасик очень надеялся, что коней остановит непропуск. Он просто-напросто забыл, что кони умеют плавать! Какова же была его растерянность, когда беглецы без колебаний вошли в едва плещущую, спокойную воду и через мгновение скрылись по ту сторону мыса.

А Стасик плавать не умел. Ему пришлось карабкаться по скалам, то и дело срываясь и падая в воду.

Оставалась единственная надежда - в устье большой реки песчаный пляж сильно расширялся. В этом месте обойти лошадей и постараться повернуть их обратно. Но до устья пятнадцать километров!

В обратный путь Стасик ехал верхом на Тарапуле. Без седла и в мокрых штанах. Старческая рысца Тарапула, мало того что вытрясла из Стасика всю душу, она еще и... ну в общем случилось то, что и должно было случиться, когда рысью долго едешь на неоседланном коне в мокрых штанах.

Когда мы вернулись из маршрута, Арарат щипал травку с арканом на шее, Тарапул и Рыжий как ни в чем не бывало паслись рядом с ним, ужин был готов, а Стасик суетился около костра в совершенно сухой одежде. Ничего не говорило о произошедшем приключении. Кроме, пожалуй, одного. У Стасика слегка изменилась походка. Он шагал вразвалочку, широко расставляя ноги. Но не совсем так, как расставляют их моряки, привычные к качке.

От неприятной обязанности торчать в лагере Стасика и Женьку неожиданно избавил Серега. Однажды он предложил: "Давайте дежурить по три дня подряд". Женька принял это предложение с восторгом.

— Да дежурь ты хоть пожизненно!