— Доброго здоровья, народ честной!

— Был честной, да позапрошлой весной, — сурово отвечает ему Бубнов, а Лука в ответ ему опять весело и ласково:

— Мне все равно, я и жуликов уважаю. Ни одна блоха не плоха: все черненькие, все прыгают. Так-то.

А иногда голос его начинал дрожать от волнения, и, когда Лука сообщил, о смерти отмучившейся Анны, автор смахнул с глаз нежданно набежавшую слезу. Мечталось ему, очевидно, как это должно выйти на сцене, когда кто-то скажет:

— Дайте покой Анне, жила она очень трудно.

Многим тогда казалось, что слова Луки о страданиях Анны относились не только к Анне, но и ко всей измученной и истощенной царизмом России, ко всему трудовому народу. Так по крайней мере понимали его слезы некоторые свидетели этого чтения из мира артистического.

На этом чтении, помимо своих, было много приглашенных артистов и литераторов. Вспоминаются: В. И. Качалов, О. Л. Книппер-Чехова, писательницы Крандиевская, Вербицкая, Щепкина-Куперник, крупные журналисты, врачи, юристы, ученые, художники. Народа было множество: сидели на подоконниках, стояли в других комнатах, где было все слышно, но ничего не было видно. Чтение происходило в квартире Леонида Андреева. Успех был исключительный. Ясно было, что пьеса станет событием. Так оно и случилось, особенно, когда Лукою вышел на сцену Москвин, бароном — Качалов, Сатиным — Станиславский.

Цензура долго упрямилась и не разрешала пьесу к представлению, вымарывала текст, калечила его, но все-таки, уступая общественному натиску, разрешила играть исключительно в Москве и только одному Художественному театру, причем роль полицейского пристава вычеркнула совсем из пьесы; однако после дополнительных хлопот Немировича-Данченко цензор прислал из Петербурга в театр за неделю до первого представления следующую любопытную телеграмму, хранящуюся в музее театра: «Пристава без слов выпустить можно».

Фраза же городового Медведева, что «бьют для порядка», так и не могла тогда прозвучать со сцены, как и многое-многое из яркого горьковского текста.

Когда автора кто-то из актеров спросил: чего хотелось бы ему достичь, передать и внушить зрителю, Горький ответил про этих зрителей:

— Чтобы, понимаете, хоть взбудоражить, чтобы не так спокойно в кресле бы им сиделось, — и то уже ладно!

— Мало показать на сцене революцию только через толпы народа, идущего с флагами. Надо показать революцию через душу человека — действующего лица.

Приблизительно так говорил впоследствии Станиславский. В пьесе «На дне» именно это и было если еще не показано, то во всяком случае задумано и определенно намечено.

Вспоминается совершенно исключительный успех этой пьесы на первом ее представлении в декабре 1902 года. В публике много видных писателей, артистов, художников, общественных деятелей, популярных профессоров и известных критиков. В ролях выступают самые любимые, самые видные артисты МХТ: Станиславский, Москвин, Качалов, Книппер-Чехова, Лужский, Андреева, Вишневский, Грибунин… Связь зрительного зала со сценой установилась с первой же минуты, с первого слова: «Дальше!», сказанного бароном (Качаловым). Каждая дальнейшая фраза артистов, каждое новое появление действующих лиц упрочивало эту живую связь. Хочется привести в свидетели самого К. С. Станиславского, который писал, что спектакль этот имел «потрясающий успех». Автор был вызван свыше двадцати раз.

По окончании спектакля Горький пригласил всех участвовавших, а также многих писателей и друзей на ужин в ресторан «Эрмитаж». Собралось человек около ста. У всех приподнятое настроение, все радостны, все поздравляют друг друга. Во время ужина, растроганный чудесным исполнением, Горький подходил к артистам, чокался с ними и, почти сквозь слезы радости, говорил им шутливо:

— Черти вы этакие, как вы хорошо играли!

Качалов не оставил этого без отклика и тоном барона из «Дна» громко отозвался:

— Дальше!..

Но Москвин сейчас же возразил, тоже из пьесы, тоном Луки:

— Ты погоди, милый, не в слове дело, а почему слово говорится…

И пошли цитаты во всех концах зала из только что сыгранных ролей, в ответ на приветствия автора.

Вечером под новый, 1943 год исполнилось 40-летие постановки «На дне». Пьеса шла в Художественном театре уже в 1067-й раз. По этому поводу в фойе МХАТ была организована юбилейная выставка; в ролях выступали некоторые артисты, как Москвин, Качалов, Книппер-Чехова, исполнявшие эти же роли сорок лет тому назад на первом представлении. А в дни десятилетия смерти Горького, в 1946 году, пьеса «На дне» прошла в МХАТ в 1207-й раз.

Алексей Максимович был человеком широкой инициативы, умевшим проводить эту инициативу в жизнь и подбирать для этого подходящих людей. Одним из его замечательных начинаний было книгоиздательство «Знание», где Горький был не только инициатором, но и душою всего дела.

Некоторым, вероятно, еще памятны литературные сборники «Знание», так нашумевшие в свое время и сыгравшие заметную роль. Эти сборники зародились все в том же нашем кружке и впервые были составлены исключительно из рассказов наших товарищей по «Среде». За этими рассказами лично приезжал в Москву Горький. Он всегда признавал значение наших «Сред», даже через много лет по их прекращении, а в те, молодые годы — в особенности.

После личных бесед и обсуждений о характере сборников он писал мне из Ялты в 1903 году:

«Дружище Николай Дмитриевич, продолжая наш московский разговор, сообщаю: А. П. Чехов даст рассказ для этого сборника, если выбор будет достаточно литературен. Мое мнение таково: не нужно гнаться за объемом, и строго выбирать участников. Если сборник составится из работ: Чехова, Андреева, Куприна, Юшкевича, Телешова, Горького, Скитальца, Серафимовича, Бунина и Чирикова, и если все эти лица постараются написать хорошие, крупные вещи, это будет литературным событием. Состав второго сборника можно будет расширить, пригласив еще новых участников».

Все подлинники цитируемых писем Горького я передал в Институт мировой литературы имени Горького, где они теперь находятся.

Вот содержание первой книги сборника «Знание»: Л. Андреев — «Жизнь Василия Фивейского», Ив. Бунин — «Чернозем» и стихи, В. Вересаев — «Перед завесой», Н. Гарин-Михайловский — «Деревенская драма», М. Горький — «Человек», С. Гусев-Оренбургский — «В приходе», А. Серафимович — «В пути», Н. Телешов — «Между двух берегов».

В книге было 325 страниц, и стоила она один рубль. Авторам был выплачен гонорар, весьма повышенный по тогдашнему времени — чуть не втрое обычных журнальных норм. И, несмотря на это, на первой странице сборника было объявлено, что из прибыли с настоящей книги отчисляется: тысяча рублей в распоряжение Литературного фонда, тысяча — Высшим женским курсам, тысяча — Женскому медицинскому институту, тысяча — Обществу учителей и учительниц на общежитие для детей, тысяча — Обществу охранения народного здравия на постройку детского дома и пятьсот рублей на Народную читальню в Кеми.

Объявление этих пожертвований произвело тогда потрясающее впечатление и на публику и на правительственные сферы.

Во второй книге участвовали: Куприн, Скиталец, Чириков. Юшкевич и А. П. Чехов, давший свою последнюю пьесу «Вишневый сад». И таких сборников вышло в общем около сорока.

Помимо сборников, «Знание» издавало отдельными томами сочинения современных писателей, научные и научно-популярные книги, а также и произведения иностранных авторов, как «Углекопы» Золя и другие, которые будили общественное сознание.

Издательство вело свои дела под флагом ярко выраженной защиты авторов от издательского гнета и кабалы по четко выраженному принципу: «весь доход от издания книги принадлежит автору, а не издателю». Этого принципа, проведенного в жизнь Горьким в тяжелый капиталистический период, не должно забывать, особенно братьям-писателям, к которым Горький всегда относился с особым вниманием, с особой оценкой, с особой строгостью. Он первый начал создавать условия для освобождения писательского труда от эксплуатации издателей.