Тем временем найденные Ильей бумаги з «царем» заставили Гордея Гриву отослать пограничника Громыко на заставу. А сам он остался с Вариводой в районе лесосеки…

— Когда обнаружили обвертки? — с необыкновенной заинтересованностью спросил начальник у Громыко.

— Минут тридцать тому.

— Где именно?

— На изгибе ручья.

— Ясно. Что вы заметили на местности около тайника с шоколадной обверткой?

— Трава не смята. Роса не струшена. Следов нет.

— Возвращайтесь на лесосеку, — приказал начальник, — и внимательно несите службу. Находка мальчика очень интересная…

— Слушаюсь.

Выслав Громыко, начальник со звоном отомкнул железный сундучок, где у него хранились секретные документы, достал только что полученную тревожную телеграмму из отряда. Еще раз перечитал ее, быстро подошел к карте. Вот оно, голубоватое «кольцо» ручья вблизи дороги. Он хорошо знает эту местность. Зимой тут хоть писанкой[19] покати — такая пушистая снеговая равнина з темно–зеленимы елками, может, столетнего века. Ранней весной, когда тает снег, над родником, в тенистых местах, еще долго блестят серебряные осколки льдинок. Летом ручей зарастает густой травой, а дно его берется зеленим налетом мха. Прибежит косуля напиться, сдвинет копытцем камушек, и он беленькой точкой булькает в прозрачную водичку. Осенью ручей и его берега засыпает листва бука, орешника, струшенная хвоя. След человека тонет в этом настиле. Но сейчас конец мая?! Над потоком буйно поднимается молодая трава, вытягивается в стебли. Наступи, и след отпечатается, как печать на зеленом листке. «Если эти обвертки спрятаны были немецкими летчиками, то в каком же направлении они пошли, не оставив после себя следов? Неужели по ручью? А это хуже… Жар может не взять след. Запах вода смывает. А где парашюты экипажа? Это же не иголка в стоге сена».

Начальник вернулся к столу, протянул руку к зеленой коробочке полевого телефона, позвонил и вскорости услышал знакомый голос начальника отряда.

— Товарищ полковник, докладывает «Стог», — сказал в трубку начальник заставы. — Дозорный наряд командира отделения Гривы тридцать — тридцать пять минут тому в квадрате 24–03, вблизи безымянного ручья, где сегодня началась порубка, обнаружил спрятанную обвертку от шоколада немецкой фирмы «Дубль В», изготовленного в Берлине с портретом Гитлера. Полагаю, что эта деталь имеет отношение к присланной вами шифровке… Мое решение? Выслал усиленный дозор в район лесосеки. Сейчас посылаю группу преследования с служебной собакой Жаром. Все подступы к границе перекрываю немедленно… Слушаюсь!.. Будет исполнено!

Когда пограничник Заграйко з двумя товарищами, взяв собаку Жара, отправился на поиски следов, начальник собрал остальных бойцов и младших командиров заставы, сообщил им тревожную новость:

— Прошлой ночью немецкий разведывательный самолет нарушил воздушное пространство в районе города К. Зенитчики подбили самолет. Он упал где–то в лесу. Обгоревшие его останки найдены. Погибших летчиков не обнаружено. Есть основания думать, что экипаж воспользовался парашютами и приземлился в пограничной полосе. Вполне вероятно, что летчики попытаются перейти через границу. Может, на участке нашей заставы. Мы имеем весьма неожиданную находку …

Начальник заставы передал присутствующим обвертку шоколада.

— Узнаете, кто на портрете!?

— Узнаем, — ответило несколько голосов, — их фюрер… Гитлер…

— Проверка контрольной полосы не обнаружила нарушения границы, — продолжал начальник заставы. — Очевидно, короткая летняя ночь не позволила экипажу перебраться через полосу…

Зазвонил телефон. Все присутствующие затаили дыхание, ждали, что скажет зеленая трубка.

— Следы ведут в ручей? — переспросил начальник заставы. — Значит, водичкой? А как вы обнаружили? Ага. Сдвинутые камешки лежат мхом вниз? И так на расстоянии пятисот метров? О, это хуже. Там трясина… Жар дальше не берет след? Хорошо. Оставайтесь возле ручья…

И, обращаясь к присутствующим, приказал:

— Всем получить у старшины сухой паек на сутки. И быть готовым к выходу на границу!..

А Илья, ничего не зная обо всех этих событиях, тем временем вез тросы на лесосеку. Рядом с ним сидел Устимка. Братик упросил–таки мать, и она отпустила его с Ильей.

Устимка не сводил глаз с дороги — так ему хотелось увидеть олененка.

Проехали они, может, с полтора километра. В тени деревьев мальчишки не заметили, как сначала редкие, потом более густые облака закрыли солнце. Когда телега протарахтела через мостик, над горами блеснула молния. Начал накрапывать дождик.

Мальчишки натянули на себя брезент, которым прикрывали продукты. Вихрь и Зорькa шли вперед ровным шагом. В небе оглушительно загремело.

— Ты не боишься грома, Устимка? — спрашивает Илья.

— Нет. Он же только в горах толчется, правда, Илюша?

— Ну да, в горах.

— А олененок теперь, наверное, не выбежит на дорогу?

— Спрятался от дождика.

— Вот и не спряталось, Илюша. Я буду файно смотреть на дорогу, вот и увижу. — Устимка немного приподнялся и испугано крикнул к братику: — Что это, Илюша?!

Илья схватился на ноги.

— Это… это па–а–аводок, Устимка!

Илья насильно усадил Устимку на Зорьку. Сам выхватил из–за пояса нож, кинулся к постромкам, обрезал их, запрыгнул на Вихря. Конь почуял опасность, рванулся на склон горы. А внизу уже разлился неожиданный паводок — где–то в горах прошел большой дождь. В узкой долине над ручьем, где пролегала дорога, клекотало, булькало, пенилось, будто в казане над сильным огнем.

Кони со всех сил лезли между кустарниками на гору. Устимка обеими руками держался за гриву Зорьки. Рядом ковырял землю копытами Вихрь. На нем пригнулся Илья. Он кричал братику:

— Устимка, вода телегу столкнула. Держись!

— Я держусь, Илюша.

— Кони сами не пойдут в воду. Они знают!

Выбрались на ровное место. Впереди не было ни густого леса, ни кустарников. Виднелись под низкими облаками одинокие группы орешника. Везут кони вымокших мальчишек, а куда? Спаслись от стремительного течения, а теперь могут наскочить на волков. Однако неньо говорил Илюше, что волки боятся грома, вот где–то попрятались. Илья вспомнил, что совсем недалеко, за лесосекой, начинается граница. Хорошо, если их встретят пограничники. А если не встретят?..

Кони идут и идут.

Мальчишки сидят на них молча, приникли. А от нависших облаков аж грустно, хотя еще далеко до вечера. Наконец впереди что–то показалось, вроде башни. Кони подошли к ней и уткнулись головами.

— А–а–а, хитрые, — обрадовался Илья, — смотри, Устимка, кони сено почуяли. Под навес привезли. Вот шустрячки… — Потом осмотрелся и воскликнул: — Да это же начинается полонина, горное пастбище! Я же тут был с неньом!

— А волков тут нет, Илюша? — дрожащим голосом спросил Устимка. — Я боюсь вовков…

— Не бойся, — подбодрил братика Илья, — тут недалеко пограничники. С оружием, о!

Над навесом добротная крыша. Она установлена на четырех угловых столбиках. К ним и привязали коней. Илья, полез по столбику на сено. Спустя минуту он повеселевшим голосом крикнул братику:

— Устимка, а тут сухо–сухо и тепло. Лезь ко мне!

— Я упаду, Илюша!

Илья мгновенно ссунулся вниз, подсадил братика. И вот мальчишки уже в сухом сене, как воробышки в гнезде копошатся. Все глубже и глубже погружаются в ароматное сено.

— Илюша, — послышался голос Устимки, — погляди, что–то бе–ле–нькое, бе–ле–нькое…

— Это какая–то… материя! — удивился Илья, вытягивая из–под сена тонкую, крепкую и скользкую материю. Как вода, щекотно выбегала она из его чувствительных ладоней. — И бахрома… Что это?

— Бр–р–р… холодно мне, Илюша.

— А, что будет — то будет. Снимай мокрую сорочечку, Устимка. Я тебя укутаю вот этой хорошей рядниной!

Братики завернулись в белоснежную материю, прикрылись ароматным сеном по самую шею, только головки видно, чтобы удобнее было присматривать за лошадьми.