- Разрешите объяснить Вам, дорогой супруг, свои поступки. Мне кажется, Вас ввели в заблуждение. Я действительно уходила несколько раз в неделю ночью из дома, так же как сегодня. Я была в селе. Мы с Марфой, повитухой, и Семёном Дмитриевичем, нашим лекарем, занялись обустройством в селе больницы. Дело это не простое, хлопотное, и Вы, должно быть, знаете, как я переживаю за крестьянских девиц, которые готовы к разрешению от бремени в любых условиях. Марфа иногда посылала за мной по вечерам, когда помощь нужна была. – Владимир слушал её с непередаваемым выражением на лице, а она слегка улыбалась, по привычке пряча улыбку, смыкая губы. – Вы простите меня, что я не посоветовалась с Вами, Владимир Петрович, знаю ведь, как Вы заняты, сколько у Вас других дел. Не подумала, решила, что расскажу, когда нужна будет помощь Ваша.

Ольга опустила глаза. Демидов притянул ее к себе и крепко обнял, так что руки его оказались у нее в волосах.

- Олюшка… - Она снова взглянула на него. – Так что же, не было никакого Алекса Николаева? – зашептал он.

- Отчего же не было. Он до сих пор есть, у Воронцовых в усадьбе. Живет себе, не горюет, девок крестьянских за юбки хватает.

- А Вас?

- А нас нет-с, сударь. Мы-с когда мимо него проходим-с, подол с одной стороны в руку берем-с и оттягиваем, чтобы не за что было схватиться.

Владимир Петрович громко рассмеялся. Ольга широко улыбнулась. Ей нравилось, что супруг у нее такой добрый человек, готовый смеяться, когда шутят, и при этом серьезный, и ответственный.

- Позвольте признаться и мне кое-в-чем, милая Ольга Ивановна.

- О чем же будет Ваше признание, дорогой Владимир Петрович?

- О том, что я Вас люблю, – прошептал он, обхватывая ладонями её прелестное лицо, и убирая назад выскочившие из прически пряди. – Что Вы для меня самый важный человек на всей Земле. И что я мечтаю держать Вас вот так в объятьях всю жизнь. И спать с Вами в одной постели до старости. И целовать Вас в губы, даже если рядом тётушка. – Ольга рассмеялась сквозь слёзы, и он, наконец, поцеловал её. – Смею ли я надеяться, что однажды и Вы полюбите меня?

- Вам не стоит на это надеяться, любезный супруг, мне сложно представить, как я смогла бы полюбить Вас снова, если уже и так люблю. С той самой встречи, когда Вы стояли в своих пыльных сапогах на дорогом батюшкином ковре в центре гостиной и смотрели на меня Вашими озорными карими глазами, оценивая, словно кобылку.

Он рассмеялся.

- Они действительно были такими грязными, мои сапоги?

- Очень грязными, – подтвердила Ольга.

Демидов снова поцеловал жену, а она обняла его с нежностью и лаской.

- Олюшка… Моя Олюшка…, - шептал он, - как я скучал по тебе.

Из письма Владимира Петровича Демидова своему другу художнику Карлу Брилёву.

Дорогой мой друг! Спешу сообщить тебе последние новости о нашей сельской жизни. Дражайшая моя супруга, Ольга Ивановна, сутки назад в пятый раз успешно разрешилась родами, подарив нашему семейству третьего сына, Сергея Владимировича. Девочки мои счастливы безмерно, что у них еще один братик теперь есть. Машенька, ей как раз исполнилось шесть на прошлой неделе, так прыгала от счастья, что сбила с ног четырехлетнюю Жениньку. А видел бы ты Наленьку теперь, выросла выше матушки, правда близнецы уже вот-вот её догонят и перегонят. Роспись твоя на потолке нашей овальной столовой радует глаз, как и в первый день. Каждый раз смотрим на нее, и нарадоваться не можем на эту красоту!

Чем ты сейчас занят, друг мой? Остались ли ещё в Санкт-Петербурге дворяне, коих ты не увековечил на своих холстах? Не теряю надежды оказаться одним из них. Приезжай навестить нас при первой же возможности!

И еще одна новость. Тётушка моя Екатерина Владимировна Новосельцева живет ныне в Петербурге, строит церковь и богадельню на месте дуэли, где погиб её сын Владимир. В письмах своих сообщает, что сильно изменилась в последние годы, помогает больным и увечным, отмаливает у Бога прощения за свои деяния в прошлом. Ты знаешь, что мы никогда не держали на неё зла. Тяжелая у нее судьба была, никому такой не пожелаешь.

27 июня 1846 года