Тут и баба будто очнулась, прижала его к груди, лопочет что-то, а из глаз — слёзы. Ну, думаю, беда какая-то с человеком. Разве помочь чем?.. Выскочил из кустов, и к ней. Да сдуру-то и ружьё прихватил. Привычка! А со сна, известно — глаза дурные, волосы всклокочены. Да еще с ружьём!

Напугал, видно, бабу до смерти. Заметалась она по берегу, места себе не найдет. Потом остановилась, зыркнула на меня глазищами и рукой — вроде как отталкивает чего. Я хотел крикнуть, не бойся, мол, дура, с добром я. А язык — что бревно. Глаза ни с того ни с сего слипаются. В ногах дрожь. И вроде бы в яму лечу. В общем, хотите верьте, хотите нет, так и заснул, как подкошенный. Прямо на песке!

Просыпаюсь — утро. И ни тебе той бабёнки, ни дитяти. А у самой воды — следы. Её, стало быть, следы, Начал я к ним присматриваться. Следы, как следы. Сразу видно — бабьи, от туфель. Но вот диво — идут следы из воды и уходят опять в воду. Вроде бы как из воды она вышла и опять в воду схоронилась. Ну как вы все это объясните?

Антон молчал. А у Максима даже во рту пересохло от волнения:

— Дядя Степан, кто же был на руках у той женщины, мальчик или девочка?

— Поди-ка разбери! Младенец, он младенец и есть. Правда, ревел-то вроде как девчонка. Да мне тогда ни к чему…

— А сама женщина, как она выглядела?

— Как тебе сказать… Баба, как баба. Не то, чтобы молодушка, но и не старая ещё. И по виду вроде из городских.

Ростом эдак повыше тебя. Да больно уж худая..

— Ну, а глаза, черты лица?

— Больно я присматривался к глазам-то. Опять же ночь. Оно хоть и Луна была, а все не с руки. Да, вот ещё… Только тут уж меня самого сомнение берет, было это или не было… — Старик выжидающе замолчал.

— Что же было? — подтолкнул его Максим.

— Да, понимаешь, вроде бы светилась она, бабёнка-то, как гнилушка в лесу…

— Ну, хорошо, — вступил в разговор Антон. — А после? Что вы еще такого видели?

Силкин снова достал кисет, свернул цигарку, со вкусом затянулся:

— Бабенка эта больше не показывалась, нет. А вот знаки разные: то, стало быть, звуки какие, то вроде свет по ночам. Это было. Не раз. И другие примечали. Или хоть то возьмите в рассуждение, зимой-то озеро не замерзает.

— Ну, это в порядке вещей, — отмахнулся Антон. — Таких озёр в Сибири хватает.

— Хватать-то хватает. Так ведь прежде-то, до того, как появились все эти знаки, таким льдом его заковывало, пешней не прошибешь. А тут, где-где — закраинка…

— Н-да… Все это любопытно, слов нет. Но нас интересует нечто более материальное, такое, что можно было бы в руки взять, пощупать, изучить, людям показать. Вот если бы вы, к примеру, хоть пряжку от туфли той русалки нашли.

— Так ведь нужды не было. А поискать, так, может, и сыщется что такое. Под лежачий камень вода не течёт.

— Ясно! Будем искать. Для того и приехали. И еще у меня к вам просьба, дядя Степан, надо нам человек пять рабочих, шурфы копать, плот вот сделать. Вы не поговорите с кем-нибудь из знакомых?

— Почему не поговорить. Можно и поговорить. Мне здесь, почитай, все знакомы…

На обратном пути в Отрадное оба молчали. Антон был явно разочарован беседой с охотником, он ждал от него совсем другого. Максим же не мог отделаться от мысли, что девочка, которую видел Степан на руках у незнакомой женщины, была не кем иным, как Нефертити, ведь он был примерно одних лет с ней. Но кто она? И кто эта женщина, неведомо как оказавшаяся ночью на глухом таежном озере, — пассажирка потерпевшего аварию самолета, жительница какого-то секретного, никому не известного города? Почему она так странно вела себя при встрече со Степаном, куда исчезла? И главное — как связать все это с тем, что он сам видел на Лысой гриве?

А дома их ждал еще один сюрприз. С почты только что принесли телеграмму, из которой явствовало, что поданным прецизионных анализов, произведенных в лаборатории института, углерод, входящий в состав стебля и лепестков астийского эдельвейса, имел такой изотопический состав, какого нет и не может быть на Земле.

3.

Солнце едва показалось над верхушками елей, когда они подогнали плот к месту, где затонул контейнер, и закрепили расчалками под обрывом. День обещал быть погожим: небо синело во всю ширь, и трава в ложках словно поседела от росы. Воздух над озером был недвижим, точно сгустился от утренней прохлады. Но сверху, от кордона, уже потянуло дымком, и первые блестки побежали по воде.

Максим с нетерпением взглянул на Костю. Тот не спеша докурил, пощупал рукой воду и принялся облачаться: надел толстый фланелевый костюм, подвесил на спину баллоны, тщательно приладил маску и, присев на край плота, начал напяливать на ноги неуклюжие ласты. Максим с Антоном помогали, как могли.

Между тем солнце окончательно выкатилось из-за леса. Тени от деревьев быстро сжались, сдвинулись к берегу. В воздухе потеплело. Костя опробовал подачу воздуха и поднял руку:

— Ну?

— Постой! — Максим еще раз осмотрел его со всех сторон и привязал к поясу конец капроновой бечевы.

— Это зачем?

— Мало ли что может случиться. Дернешь два раза— сразу вытащим наверх.

— Лады! — Костя надвинул маску на глаза и, взяв в рот мундштук, соскользнул в воду. Веревка быстро побежала за ним следом. Максим лег на живот, стараясь рассмотреть приятеля сквозь толщу воды. Но снизу вырывались лишь гроздья серебристых пузырьков.

Наконец верёвка остановилась. Все замерли в тревожном ожидании. Прошло с полчаса. Время от времени бечева снова начинала скользить под воду. Однако условных сигналов не было. Что там происходило, под водой?..

Но вот верёвка ослабла, подвсплыла вверх. Глаза всех устремились на воду. Антон принялся торопливо выбирать бечеву на плот. Наконец Костя вынырнул. Но руки его были пусты. Он быстро подплыл к плоту, сбросил маску:

— Какой он был, контейнер, пятнадцать на пятнадцать?

— Так примерно. Ты видел его?

— Его — нет. А углубление в иле, вроде как от банки таких размеров, — прямо под обрывом.

— Куда же подевался сам контейнер?

— Похоже, кто-то утащил его!

— Как утащил, куда?

— Понимаете, углубление это метрах в пяти от обрыва, на дне- А в самом обрыве — дыра Так примерно в мой рост. И из нее вода прёт — словно тебя отталкивает от обрыва Так вот, от самого углубления в эту дыру — вроде следы…

— Не может быть! — воскликнул Антон.

— Точно сказать, конечно, трудно. Течение все заносит помаленьку. Но кроме этих углублений на дне ничего нет. Я все кругом осмотрел. Стоило бы еще в дыру заглянуть, да там такая темнотища…

— Ну, а какие они, следы? — допытывался Максим — Зверя какого-нибудь или человека?

— Вроде бы человеческие, продолговатые такие..

— Большие?

Костя пожал плечами:

— Нет, не очень Да ведь течение, говорю, — заносит…

— Так. — Максим с минуту подумал, потом решительно потянулся за вторым аквалангом. — Нырнем, Костя, вместе, надо посмотреть.

— С ума сошёл! Ты же акваланг в руках не держал.

— Не важно, покажешь, что и как. Верёвки хватит на двоих. В крайнем случае вытащат обоих.

Костя в нерешительности взглянул на Антона… Тот покачал головой:

— Рискованно, Максим.

— Ну, если с самого начала думать о риске… Давай, Костя, помогай!

— Тогда захватим фонари. Похоже, это вход в пещеру. Попробуем заплыть.

— Само собой разумеется!

Через час одетый по всем правилам Максим, после подробных наставлений Кости, ушел под воду Ему приходилось нырять и раньше. И немало. Но только сейчас, с аквалангом за спиной, он испытал ни с чем не сравнимое чувство подводного парения Сила земного притяжения словно исчезла для него. Он мог скользить вверх, вниз, мог кувыркаться, повиснуть в самом неестественном положении. Ощущение такой свободы вызывало желание порезвиться, поплавать наперегонки с рыбами.

Но Костя уходил всё глубже, и Максим поспешил за ним.

Теперь было не до шуток. Вода становилась холоднее, света— меньше. А главное, в нем все больше исчезали теплые красно-желтые тона, уступая место холодным голубым и зеленым. И вот уже ледяной аквамариновый сумрак обступил со всех сторон. Но вдруг стало светлее. Костя перестал скользить вниз и подал знак рукой. Максим замедлил движение — снизу наплывало дно. К удивлению Максима, на нем легко можно было рассмотреть каждый камешек, каждый бугорок.

А Костя уже звал его к себе, нетерпеливо указывая пальцем на дно. Максим подплыл к нему. Так вот оно, это углубление! Пожалуй, Костя прав. Очень похоже, что именно здесь стоял контейнер. Максим опустился к самому дну. Да, несомненно, это отпечаток его днища. А вот и следы. Слишком правильная цепочка углублений, чтобы их можно было принять за что-нибудь другое.

Максим медленно поплыл вдоль них, стараясь преодолеть встречное течение. Контуры углублений были неясны, полузанесены илом. И все-таки можно было заключить, что следы оставлены очень небольшой, очень легкой, скорее всего, женской ногой. Они шли в одном направлении, в сторону обрыва, и не петляли ни влево ни вправо, из чего следовало, что человек, оставивший их, точно знал, куда и зачем идет.

А вот и обрыв. Темная громада его выросла неожиданно, будто поднялась со дна. Максим едва не стукнулся головой о камень, за которым открывалась черная зияющая дыра.

Костя был уже тут. Он указал кивком на вход в пещеру и включил фонарь. Тонкий, ослабленный водой луч проник всего метра на полтора, но не уперся ни во что. Дыра уходила дальше и, похоже, не сужалась, в нее свободно можно было протиснуться даже с баллонами за спиной. Целая стая рыбешек метнулась в свете фонаря и стремительно умчалась в глубь каменного грота.

Максим включил фонарь и осторожно полез в отверстие. Костя последовал за ним. Двигались медленно, тщательно высвечивая все вокруг, то опускаясь вниз, то всплывая выше, к самому потолку пещеры.

К сожалению, фонари давали слишком мало света, к тому же все время приходилось бороться со встречным течением. Однако постепенно стало ясно, что грот представляет собой длинную узкую щель с очень неровными, голыми стенками. Она шла в сплошном массиве известняка, не сужаясь и не расширяясь, видимо, не^ меняя направления, и ничего, решительно ничего не говорило о том, что здесь могли бывать какие-то люди.