Тем, что он еще тогда, на прогулке по парку, поддерживая сентиментальную беседу с Александром Анатольевичем, уже точно знал, что никакого полета в Москву не будет. И что заокеанский дядюшка его потенциального родственника (то есть Лехи) не доживет до шести часов вечера…

Как ни странно, но до Сергиева Посада, который Галина по прежней привычке называла Загорском, Митрохина добралась без проблем. Только замерзла немного. Водители никаких попыток посягнуть на ее жизнь и честь не делали, должно быть, потому, что их беспокоили другие вопросы. Пару раз их останавливали гаишники, просматривали путевой лист и заглядывали в кузов. Разумеется, замечали там Галину, но просто принимали это к сведению, даже паспорт не проверяли, хотя паспорта этого у нее в наличии не было, а этого было бы вполне достаточно, чтобы придраться. Но с приметами Шамиля Басаева ее лицо никак не совпадало, и даже на чеченку она не походила. Да и вообще ее украшенное очками лицо никаких подозрений не вызывало, а о том, что у такой безобидной дамы может оружие в рюкзаке лежать, и мыслей не возникало. Конечно, вроде бы это было нарушение — везти пассажирку в необорудованном кузове, но такое, на которое в принципе можно и наплевать. К тому же водители всех трех машин ездили по трассе давно, порядок знали и, понимая проблемы стражей порядка, собрали по пятерочке (по пять тысяч то есть) с носа в пользу бедных.

Галина им эти расходы компенсировала, даже с лихвой, выдав из полученных от Чугаева денег сто тысяч. Может, это было маловато, но она не выглядела миллионершей, поэтому никаких возражений и пожеланий «набавить» не последовало.

Так или иначе, но около десяти часов вечера Митрохина оказалась на станции и купила билет до Москвы, а затем села в почти пустой вагон электрички.

Дачный сезон уже заканчивался, день был будний, поэтому среди тех, кто садился в вагон на остановках, оказалось совсем немного владельцев дачных участков, которые везли в город сумки с картошкой. Всего двое. Кроме них, еще от Сергиева Посада ехали две какие-то бабки богомольного вида да длинноволосый седобородый старик, похожий на попа в штатском.

Митрохина сидела в гордом одиночестве и размышляла над тем, что она, собственно, станет делать по прибытии в столицу. Конечно, ехать среди ночи в Новогиреево и разыскивать там палатку под названием «Тузик» ей не хотелось, тем более что Чугаев не сказал ей, до каких часов туда можно приезжать. У нее было две подруги-землячки, которые отхватили когда-то московских мужей с квартирами и прописками. Правда, с тех пор, как она с ними виделась, прошло немало лет и все контакты ограничивались только поздравительными открытками к 8 Марта, Новому году и лишь несколькими письмами. Никто не гарантировал, что столичные подруги будут рады ее видеть и охотно пустят на постой. Тем более что прибыть на Ярославский вокзал электричка должна была уже после одиннадцати. Перспектива дожидаться кого-то к полуночи тоже могла не обрадовать, а в случае нежданного ночного визита могли и дверь не открыть попросту. Между тем если адреса подруг Галина помнила, то телефоны — нет.

Телефон Митрохина помнила только один-единственный. Тот самый, по которому она должна была передать условный сигнал. Но, во-первых, что там, по этому телефону, номер которого начинался на 206, находится, Галина не знала. Митрохин, помнится, утверждал, что там долго разговаривать не будут. Нужно было задать вопрос: «Это телефон такой-то?» — и, получив подтверждение, попросить к аппарату Эдуарда Антсовича. Если его почему-то не окажется, то никому ничего не передавать и перезванивать до тех пор, пока не подойдет сам и не скажет: «Эдуард Антсович у телефонного аппарата». Только так и никак иначе. Голос должен быть с легким прибалтийским акцентом. Если будет такой голос, то можно произнести сигнал. Что произойдет потом и можно ли этому самому Эдуарду Антсовичу еще чего-то говорить, Митрохина не знала. И уж во всяком случае Галина точно помнила: Сергей в свое время не говорил ей, будто, позвонив по этому телефону, она сможет получить какие-то полезные советы или, например, устроиться на ночлег в столице.

Что ж делать? На вокзале ночевать? Мало того, что там не самое приятное соседство, так еще и документы проверяют. Наверняка могут порыться в рюкзаке и найти там массу интересного. Конечно, обычная транспортная милиция прежде всего увидит оружие, а уж потом кассеты. Господи, отчего ж Галина не выбросила его перед тем, как сесть в машину? А потом как назло случай больше не подворачивался. Может быть, бросить их здесь?

Как раз в тот момент, когда Митрохина об этом подумала, электричка притормозила у очередной Платформы, и в вагон вошел некий плотный немолодой дядя с двумя тяжелыми, туго набитыми матерчатыми сумками. И словно нарочно уселся на свободную скамеечку на противоположной стороне вагона, через проход от Галины. Раскрыл книжульку «Кроссворды» и взялся разгадывать с карандашом в руке.

На Митрохину он не смотрел, но возникшую у нее мысль выбросить из рюкзака «марго» и «кобру» тем не менее пресек.

Поезд покатил дальше. Митрохина, приглядевшись к мужику, упершему взгляд в кроссворд и задумчиво мусолившему карандаш, подумала, что все же стоит попробовать избавиться от оружия. Положив рюкзак на колени, горловиной к окну, Галина незаметно расстегнула ремешок клапана, прикрывавшего горловину, развязала стягивавший горловину узел и просунула правую руку в рюкзак. Холодная стальная коробка «ПП-90» попалась ей почти сразу, но она не стала ее вытаскивать, решив для начала вытащить более мелкие предметы, то есть «марго», запасную обойму и коробку с малокалиберными патронами. Обойму она нашла быстро, потом достала сам пистолет и решила их на время спрятать в карман. Дело в том, что за время поездки, пока рюкзак то и дело встряхивало, картонная коробочка прорвалась и маленькие патрончики рассыпались внутри рюкзака как семечки. Разыскать их среди видеокассет оказалось не так-то просто. Не держать же пистолет на виду? Тем более что поезд уже начал притормаживать, приближаясь к очередной платформе.

Неизвестно почему, но именно на этой остановке и именно в этот вагон с шумом и гамом ввалилась солидная, человек в десять, компания из подвыпивших парней и девок. То ли они уже на каких-то танцах погуляли, то ли еще только ехали куда-то. Причем народ это был не совсем сопливый, а довольно взрослый. Самым младшим по виду уже давно восемнадцать исполнилось, но были и такие, которым вполне можно было дать двадцать пять и даже тридцать лет от роду. Девиц в компании было только три, не больше, хотя отличить их от парней с первого взгляда было непросто. Рваные джинсы, кожаные куртки, кроссовки или ботинки на всех были примерно одного фасона. Точно так же почти у всех в ушах были серьги.

Базар, который подняла молодежь, заставил бабок-богомолок, крестясь и ворча, подняться с мест и перебраться в другой вагон. Мужики-огородники, также, как и любитель кроссвордов, явно испытывали дискомфорт от веселья юношей и девушек, которое в любой момент могло перерасти в агрессивность и закончиться мордобоем. Старик священнослужительского облика, сидевший довольно далеко от лавок, на которых устроились веселые ребята, читал книгу и сохранял спокойствие.

Галина спокойно себя не чувствовала. Она немало проработала в школе и достаточно хорошо разбиралась в том, какие теперь бывают молодежные компании. Правда, эти были московские, точнее, подмосковные, но почти такие же шлялись и у них в областном центре. Несмотря на то, что различить их по внешнему виду, манере выражаться и вести себя в общественном месте было сложно, кое-какие приметы позволяли Митрохиной достаточно верно определить, опасна или нет та или иная конкретная группа. В частности, ей это нужно было в тех случаях, когда подобная компания появлялась на школьной дискотеке.

По учительской привычке все систематизировать Галина делила подростково-юношеские компании на три основные группы. Первая — «мирные тусовщики» — могла только производить шум: галдеть, верещать, орать, визжать, молоть вздор, кривляться, хохотать, петь песни и включать на полную мощность магнитофоны. Однако, поскольку такие группы состояли в основном из довольно умненьких и культурных детей не из самых неблагополучных семей, их опасность для общества была относительно невелика. Даже наоборот. Порой, попадая в такие компании, отпрыски действительно малоинтеллигентных и неблагополучных семей вынуждены были тщательно скрывать недостаточную эрудицию, дабы не стать посмешищем. Конечно, и в таких компаниях выпивали и покуривали травку. Но не до полного обалдения, а только для кайфа. В основном на эти цели употреблялось пиво и легкая «марьи-ванна». Такие тусовки на драки изначально не настраивались. Они очень редко приставали к прохожим, а на замечания со стороны старших — если таковые осмеливались их делать — реагировали, как правило, лишь язвительными репликами, кривляньем и непристойными жестами. В милицию таких если и забирали, то лишь по глупости или недоразумению.