— Дочка моя Лисонька вся в меня: лапки точёные, глазки раскосые, шёрстка шёлковая!

— А мой сынок Мишка, наверное, весь в отца: губы отвислые, глазки подслеповатые, лапы кривые. И вся шкура в репейниках!

— Угадай, Синица, какое у людей самое страшное оружие?

— Ружьё?

— Э-э, не угадала!

— Пушка!

— Э-э, не угадала?

— Какое же, Воробей?

— Рогатка. Из пушки-то по воробьям не станут палить, а из рогатки — только успевай отскакивай! Уж я-то знаю, я стреляный Воробей.

Сверху озерко с песчаным пляжем казалось голубым блюдечком с золотой каёмочкой. Не бороздили воду рыбачьи лодки и не топтали песок грубые рыбачьи сапоги. Безлюдно вокруг. А там, где безлюдно, там всегда многоптично и многозверно.

Я приходил к озерку смотреть звериные росписи на песке. Кто был, что делал, куда ушёл? Вот лиса воду лакала, ножки намочила. Зайчишка на плюшевых лапках проковылял. А вот след со звериными когтями и утиными перепонками — это выдра из воды вылезала.

Знакомые следы знакомых зверей.

И вдруг следок незнакомый! Бороздки и двоеточия: то ли зверёк, то ли птица, то ли ещё кто? Пересёк след песок и исчез в кустах.

Вот ещё непонятный след — бороздка протянулась из кустов и пропала в траве.

Следы, следы: незнакомые следы незнакомых жителей берега.

Кто там, в конце этих бороздок, двоеточий, чёрточек? Скачет он, ползёт или бежит? Чем покрыто его тело — перьями, шерстью или чешуёй?

Ничего неизвестно.

И потому интересно. Потому я и люблю приходить на безлюдный бережок озера, похожего на голубое блюдечко с золотистой каёмочкой.

Вот кто оказался в конце следа-бороздки.

— Ну, Жук, прощайся с белым светом — сейчас я тебя проглочу. Как хоть звать-то тебя, бедолагу?

— Могильщиком меня, Грач, зовут. Жук-могильщик я.

— Фу, гадость какая! Хорошо, что хоть спросил, а то бы от одного названия подавился!

— Чего это ты, Воробей, раззадавался, чего это ты расчирикался? Все хорошие певцы помалкивают ещё, а тебя прорвало — орёшь и подскакиваешь!

— Эх, Синица, мне-то с моим голосом только и петь, пока другие молчат! На безрыбье и рак рыба, на бесптичье и воробей соловей! Чик-чирик!

— Лес для тебя, Лесовичок, дом родной. А вот в воду ты смотреть любишь?

— Ну её, глубину-то! Боюсь я...

— А я там был. Хочешь, тебе расскажу?

— Уж потом как-нибудь. Чего-то мне жутко...

— Нет уж, брат! Ты вон сколько про лес наговорил. Теперь моя очередь.

Что вокруг озера — видно, а что внутри — нет. Смотришь в воду, а видишь облака, деревья, пролетающих птиц. Видишь то, чего там нет, а что есть — не видишь. Пока не опустишься в глубину. А там, в глубине, всё совсем не так, как на берегу. Наверху, по берегам, растут привычные кусты, а внизу, под водой, вон какие кусты — подводные.

В подводных кустах живут не птицы, а рыбы. Окуни присаживаются на коряги: животом вдоль сучка, как птицы-козодои.

Наверху, по берегу, бродят звери, а внизу, по дну, никто не ходит. Разве что рак проползёт.

Наверху листья кувшинок широкие, как ладошки, а под водой они свёрнуты в зелёные кульки. Растут на дне губки-бодяги, — таких никогда не увидишь на земле.

А вот голубую стрекозу-лютку, ту, что всегда кружится у воды, можно встретить и под водой. Там она несёт яйца.

Сверху в воде отражаются облака и деревья, а снизу, в подводном небе, отражаются рыбы, если поднимутся к самой поверхности. Как в зеркале отражаются, если, конечно, зеркало это гладкое и не изломано ветром.

Опускаясь под воду, всё оставь на берегу: одежду, оружие, даже свои земные привычки. Но захвати свою любознательность и терпение. Они нужны везде. Без них — как без рук и глаз. Без них весь мир был бы до сих пор сплошным белым пятном.

Охотник у всех на глазах. Идёт по лесу — следят за ним лесные глаза, идёт по полю — следят полевые. И все: и жители леса, и обитатели поля — видят в нём врага. Привыкли, что приходит он к ним только затем, чтобы убить или поймать. И рады бы не бояться, да шкура дорога, своё перо ближе к телу.

Но под воду охотник пришёл недавно, для подводных жителей он ещё в диковинку. Они к нему ещё только присматриваются.

Помню, первый раз я плыл под водой.

Лягушка, которая только что в ужасе плюхнулась в воду от меня надводного, спокойно сидела на дне и бесстрашно глазела на меня подводного. Под водой ведь охотник совсем не тот: не топает, движется осторожно. Вдруг он под водой стал добрей и свою привычку убивать вместе с одеждой оставил на берегу?

Среди мутных водорослей заметил я блестящий зелёный глаз. За мной пристально следила щука. Я проплыл, а она равнодушно... зевнула!

Замелькали искорки — красные глаза плотвиц. Полосатые окуни смотрели во все свои золотые глаза. Из-под коряги высунулся мутно-пятнистый налим. Он тоже первый раз видел человека и не знал, бояться его или нет.

Пугливый рак выпятил глаза на стебельках и стал ими водить из стороны в сторону. Ущипнуть или спрятаться?

И даже маленький тритон повернул ко мне свою маленькую головку: кто это тут пузыри пускает?

Все на меня смотрели и, наверное, соображали: остаться или удрать? Решили остаться. И даже позволили себя сфотографировать.

Недавно я опять побывал в лесном озерке. Рыбы ошалело шарахнулись в глубину, лягушки зарылись в ил, а раки и налимы забились под корягу. Кто-то уже успел побывать тут с подводным ружьём. Кто-то уже принёс сюда на остроге страх...

Вот и подводные жители научились бояться охотника. Как лесные и полевые. Как степные и горные.

Узнали и они, что такое «ни плавничка, ни чешуйки»!

Омут чёрный, дна не видно, берег круто спускается в глубину. И весь он какой-то бурый, мохнатый — как войлок. И тоже тёмный.

И только в одном месте цепочка ярко-жёлтых пятен — как освещённые иллюминаторы на борту парохода. Тут кто-то живёт!

Жёлтые пятна — это кучки песка.

Над ними темнеют норы. Вот из золотой норы вываливается серебряный зверь — как воздушный пузырь, как ком живой ртути!

У зверя тупая мордочка морской свинки, голый хвост крысы и чёрные утиные лапки.

Плывёт он вразвалку и вперевалку — как ленивый байбак. Это ондатра.