«Бедной Аннушке не везет, как и мне», — подумал Румянцев, прочитав письмо.

Однажды, уже под вечер, Румянцев сидел в своей комнате, без мундира, в одной только рубашке, и от нечего делать дулся с адъютантом в карты. Неожиданно вошел дежурный офицер и доложил, что из главной квартиры армии прибыл курьер.

— Пусть войдет, — сказал Румянцев, оставив карты и потянувшись к висевшему на спинке стула мундиру. Не успел он одеться, как в дверях появился щегольски одетый поручик с пакетом.

— Курьер от главнокомандующего генерал-аншефа графа Салтыкова, — четко отрапортовал он.

— Графа Салтыкова? — не веря ушам своим, переспросил Румянцев. — Разве у нас новый главнокомандующий?

— Так точно, ваше сиятельство. Извольте получить ордер его сиятельства.

Это был самый приятный для него ордер за все время войны. Вот что в нем было написано:

«Перед отправлением моим с вверенной мне армией, данным мне высочайшим за собственноручным ее императорского величества подписанным рескриптом, между иным мне всемилостивейше повелевается по прибытию к армии главным командиром при корпусе на реке Висле оставить господина генерал-поручика Фролова-Багреева, а ваше сиятельство к армии взять. Того ради вам наипрележнейше рекомендуется по получению сего в непродолжительное время с вышеупомянутым генерал-поручиком смениться и, сдав ему команду и инструкцию, которой ваше сиятельство снабжены, и прочие письменные дела, до исполнения и наставления у вас по тому корпусу имеющиеся, к армии отправиться и с крайне возможнейшею поспешностью путь свой продолжать, дабы до выступления оной в дальний поход сюда прибыть могли…»

— Василий, — в радостном порыве обратился Румянцев к адъютанту, — прикажи подать вина. Мы должны угостить поручика за добрую весть.

— Новое назначение? — поднялся адъютант.

— Угадал. Пришел конец тыловой жизни. Едем в действующую армию.

Из тылового корпуса Румянцев выехал позже, чем рассчитывал. Задержка получилась из-за внезапного налета прусской кавалерии на местечко Бромберг, где находился наш магазин, охраняемый небольшим отрядом пехоты. Пруссаки истребили охрану и, забрав из магазина все, что можно, подались обратно. Необходимо было организовать преследование неприятеля, и Румянцев занялся этим сам, хотя к тому времени уже сдал командование корпусом своему преемнику.

Вторая задержка случилась в Таруне. Ему донесли, что неприятель резко активизировал свои действия, сделал небезопасными все главные дороги и угрожает напасть даже на Тарунь. Румянцев несколько дней ждал, когда прояснится обстановка, и, не дождавшись, рискнул ехать дальше, невзирая на вражеские происки.

Уже в дороге он узнал о блестящей победе наших войск над прусским корпусом генерала Веделя, кавалерийские отряды которого причиняли столько беспокойств нашим тылам.

Сражение началось в четыре часа пополудни 12 июля. Генерал Ведель, действуя отдельными отрядами, внезапно напал на русские полки, стоявшие у деревни Пальциг, что в девяти верстах от Одера. На первых порах пруссакам удалось расстроить наши ряды. Но замешательство длилось недолго. Салтыков, находившийся при войске, приказал артиллерии открыть огонь картечью. Это остановило противника. Пользуясь наступившей паузой, Салтыков перестроил фронт, охватил фланги неприятельского отряда, наступавшего по равнине между болотами, с одной стороны, и холмами — с другой, разбил его, после чего таким же образом расправился с остальными отрядами. Бой продолжался до захода солнца. Противник бежал, оставив на поле боя четырнадцать пушек и сотни убитых. В плен сдалось тысяча двести человек.

Это была первая встреча нового главнокомандующего с противником, и она принесла ему первые лавры.

В Познани Румянцеву сказали, что главнокомандующего надо искать во Франкфурте. Не теряя времени, он двинулся по указанному маршруту.

Стояли жаркие дни. Крестьяне убирали хлеба. С дороги не было заметно никаких признаков войны. Люди трудились спокойно, деловито, словно на свете не было ничего важнее. Завидев конный отряд с русским генералом во главе, косцы и те, кто вязал снопы, на время разгибали спины и, прикрыв глаза от солнца, долго смотрели на дорогу, как бы недоумевая: откуда могли взяться эти господа военные и что им здесь нужно?

Двести с лишним верст от Познани до Франкфурта Румянцев проскакал менее чем за два дня.

Главнокомандующего он застал в главной квартире, под которую был отведен двухэтажный дом с черепичной крышей. Он ожидал увидеть важного, увешанного орденами начальника, каким граф представлялся ему с детских лет. Каково же было его удивление, когда перед ним предстал щупленький невысокий человек в белом ландмилиционном мундире без орденов и прочих украшений.

— Вот вы какой! — удивился Румянцеву Салтыков. — Я помню вас, батюшка, вот таким, — показал он от пола не более аршина. — И еще таким, — поднял он руку повыше. — А сейчас смотрю — орел!..

Салтыков усадил его против себя и еще долго восхищенно покачивал головой, радуясь богатырскому виду генерала, которого знал еще мальчишкой.

Беседа длилась долго; им было о чем поговорить.

В главной квартире считали, что король Фридрих находится далеко, занятый охотой на австрийскую армию графа Дауна. И вдруг ошеломляющее донесение: армия противника во главе с самим королем форсировала Одер в полумиле от Кюстрина, проследовала к селениям Гериц и Фрауендорф, где и остановилась в ожидании отставших войск.

Совещаться не было времени. Главнокомандующий приказал генерал-майору Тотлебену легкими войсками отвлечь неприятеля, задержать его наступление, а сам тем временем стал подтягивать главные силы на намеченные позиции. Армия заняла все высоты, прилегающие к селению Кунерсдорф, что недалеко от Франкфурта.

Войска разместились так: дивизия генерал-аншефа Фермера вместе с полками авангардного корпуса генерала Вильбоа — на правом крыле, новосформированная дивизия князя Голицына — на левом. Дивизия Румянцева, как главная ударная сила, расположилась в центре, союзному корпусу барона Лаудона указали место позади правого крыла. Кавалерия находилась в резерве у Румянцева, который усмотрел для нее удобное место, недоступное для обстрела вражеской артиллерией.

Румянцев был доволен вверенной ему дивизией. Под своей командой он имел надежные полки, в том числе и те, которые он водил в атаку в Гросс-Егерсдорфском сражении. Да и командиры подобрались боевые, бывалые, такие, как Панин, Племянников, Любомирский, Еропкин, Долгоруков. Одну из бригад в его дивизии возглавлял граф Брюс, муж Прасковьи Александровны.

Диспозиция во всех деталях обсуждалась на военном совете дивизии. Выступая перед военачальниками, Румянцев напомнил, что диспозиция сама по себе еще ничего не решает, она создает только условия для победы, сама же победа достигается в ходе сражения, в противоборстве солдат.

— Если хотите, чтобы солдаты ваши сражались отважнее противника, — говорил он, — будьте с ними рядом. Солдаты отчаянно дерутся, когда у них храбрые командиры.

Военный совет проходил утром 31 июля, а в полдень того же дня все уже находились на своих местах и ждали нападения противника. Тотлебен, посланный с легкими войсками вперед, отступал, не принимая боя. Пруссаки шли ему вслед и вот-вот должны были показаться.

Однако противник, остановившись в четырех верстах от наших позиций, простоял там до вечера, а потом и заночевал. Наступление неприятельских войск возобновилось лишь утром 1 августа.

В палатке Фридриха Второго было тесно от народа. Шел военный совет, второй со вчерашнего дня. Король собрал своих генералов, чтобы объявить об изменениях в диспозиции. Несколько часов тому назад его штабу удалось через агента, находящегося в русской армии при высокой должности, получить важные сведения о расположении неприятельских сил. Судя по этим сведениям, самым уязвимым местом противника является левый фланг, где стоит дивизия генерала Голицына, сформированная из рекрутов.