Бывший военный атташе в России английский генерал Альфред Уильям Нокс прибыл в Омск студеным осенним утром. Специальный поезд, доставивший из Владивостока сорокавосьмилетнего генерала, был с виду достаточно скромен, но встречали его по-царски. Директория[15] явилась на вокзал почти в полном составе: ее глава Вологодский, главковерх Болдырев, бывший министр Временного правительства Авксентьев… Улицы города от вокзала до центра были украшены флагами — трехцветными российскими и бело-зелеными — Директории. Шпалерами выстроились войска в шинелях из мешочного холста.

Нокса встречали с типично русским размахом и подобострастием, угодливо заглядывая ему в глаза. Большинству встречавших приходилось смотреть снизу вверх: англичанин был очень высок. Вопреки предположениям, Нокс не являл собой образчик английской спеси, напротив, был по-русски словоохотлив и доступен. По-молодецки соскочив с подножки вагона, не по летам моложавый, он энергично, со значением тряс руки встречавших, одаривая их выразительной, но как бы заранее отштампованной улыбкой.

И тут к нему пробился, отчаянно работая худыми локтями, тщедушный, весь словно сотканный из возбужденных нервов, генерал Вержбицкий. Задыхаясь, борясь с одышкой, он бросил едва ли не в лицо остолбеневшему Ноксу горячие, как женские всхлипы, слова:

— Ваше превосходительство, посмотрите сами! Убедитесь своими глазами, ваше превосходительство! Солдаты обуты в лапти, одеты в зипуны. Винтовки? Есть винтовки — у красных отнимаем. Патроны? Патронов маловато. Но ничего, добудем, ваше превосходительство! Представьте себе, ваше превосходительство, что наши интенданты — самые что ни на есть красные! — Вержбицкий, не выдержав, хихикнул.

Нокс удивленно вздернул густые брови.

— Да, да! — уже восторженно воскликнул Вержбицкий, довольный произведенным эффектом. — Они забирают одежду у убитых большевиков — вот потому-то они и красные!

Прервав излияния Вержбицкого, не запланированные протоколом встречи, и выждав, когда остынет горячая медь духового оркестра, Нокс сказал на довольно приличном русском языке, чеканя фразы:

— Господа, мы дадим вам все — оружие, патроны, военное снаряжение и обмундирование. Сто тысяч комплектов! Готов назвать сумму наших расходов — у нас от вас нет секретов, господа. Двести тысяч рублей. Двести! — Он со смаком и гордостью повторил эту сумму — Кроме того, мы направим к вам триста английских офицеров! О, это первоклассные специалисты, они будут служить у вас в качестве инструкторов. И еще очень радостное сообщение, господа. Уже готовы к отправке в Россию два батальона английских войск — Мидльсекский и Хэмпширский и, кроме того, дивизия полного состава из Канады. В перспективе — заем до одного миллиарда рублей! И скоро сюда пойдут эшелоны, господа! Да, да, эшелоны — французов, американцев, итальянцев. Обещаю вам!

Вологодский уже открыл было рот, чтобы излить свою благодарность за столь щедрый подарок, как вперед снова вырвался визгливый голос Вержбицкого.

— Обещаете дать? Что ж, спасибо, премного благодарен, не откажусь! — Он говорил так, будто вся английская военная помощь предназначалась ему и никому больше. — Век не забудем ваших милостей!

И только теперь смог заговорить Вологодский:

— Мы сердечно признательны вам, господин Нокс, от имени свободной России за этот поистине рыцарский жест!

— Однако пора за дело. — Ноксу уже изрядно поднадоели эти раболепные восклицания и стенания.

Официальная часть встречи закончилась, и кортеж машин и пролеток устремился с вокзальной площади к гостинице «Европа», где в честь высокого гостя устраивался банкет.

Выслушав первые тосты, Нокс без обиняков провозгласил:

— Господа, хочу заявить прямо и открыто: Россию может спасти только сильная военная диктатура. Только диктатура сломает шею большевистским бунтарям. — Он выждал, стараясь определить по лицам, какое впечатление на собравшихся произвели его слова, и с удовлетворением подумал о том, что они зажгли в глазах его слушателей тихую радость. — Но, господа, для этой роли нужна выдающаяся личность. Ищите, господа, сильную личность и смело вверяйте ей свою судьбу! Необходимо переломить ситуацию, разгромить эти красные полчища — и тогда на смену военной диктатуре тотчас же придет столь желанная вами демократия — демократия по английскому образцу. Разумеется, с полным учетом русских национальных особенностей, — поспешно добавил он, дабы успокоить горячие головы национал-патриотов.

Зал взорвался одобрительными аплодисментами.

— Вы абсолютно правы, господин Нокс, — приглушенным голосом, стараясь, чтобы его слова не достигли ушей членов Директории, заговорил стоявший рядом с ним генерал Сахаров. — Наша Директория подобна классической курице, высидевшей утят и беспомощно бегающей по берегу, когда ее птенцы плавают и ныряют в пруду. Надо как можно быстрее образовать кабинет министров. Роды кабинета недопустимо затянулись и проходят крайне мучительно, как бы не случился нежелательный выкидыш.

— Господин Сахаров удачно мыслит образами, — с легкой иронией произнес Нокс. — Нет ничего проще, чем сформировать кабинет, если раз и навсегда положить конец распрям и потасовкам, — самодовольно продолжил он.

— Я полагаю, что одной из ключевых фигур в кабинете должен быть военный министр, — поспешно ввернул Сахаров, втайне надеясь, что Нокс назовет его фамилию.

— Учитывая историческую перспективу, в кабинете должен быть военный и морской министр, — со значением отозвался Нокс. — И он уже у вас есть. Разве вы можете назвать мне кандидатуру лучше и надежнее, чем адмирал Колчак?

У Сахарова отвалилась нижняя челюсть.

— Колчак — заметная фигура, — с натугой выдавил уязвленный Сахаров. — Однако он моряк и совсем незнаком с матушкой-пехотой.

— Это несущественно, — назидательно и категорично отрезал Нокс. — Для диктатора главное — стальная воля, голова, способная рождать умные мысли, и неукротимый полет фантазии в военной стратегии! А все это, как полагает мое правительство, у адмирала имеется.

Очередную рюмку Сахаров опрокинул в рот не закусывая.

Колчак, облаченный в английский френч с русскими погонами, стоявший чуть поодаль, не слышал этих слов, да и в том не было надобности: все, что касалось его предстоящего восхождения на трон, было уже оговорено с Ноксом еще во Владивостоке. Внешне он выглядел сейчас невзрачно и мало походил на будущего всесильного диктатора.

«Счастливчик, рыцарь удачи, — судорожно, с неуемной завистью подумал Сахаров, глядя на адмирала. — Приехал на готовенькое из Харбина, незаметненький, в штатском платье, вроде бы ни на что не претендующий, и всех обвел вокруг пальца, стервец».

Сахаров припомнил, как он, встретившись с Колчаком на третий день после его приезда, проговорил с ним до поздней ночи.

За окнами хлестал дождь, взвизгивал ветер. Колчак, зябко поеживаясь, подробно рассказывал о своих поездках в Америку и Японию, о положении на Дальнем Востоке, доказывал, что без союзников русской армии крышка, ни о каких победах над большевиками без иностранной помощи немыслимо и мечтать.

«Еще один паникер, у нас и без него таких хватает», — с неприязнью подумал Сахаров. А вслух сказал:

— Впрочем, Александр Васильевич, основания для уныния есть. Казань отдана большевикам. Пал Симбирск. И взял его — не поверите своим ушам — какой-то бывший не то подпоручик, не то поручик Тухачевский, правда, с третьего захода, но взял.

— Тухачевский? — Колчак презрительно скривил тонкие губы. Он задумался, завороженно глядя, как сверкают угли в камине, и наконец продолжил: — Меня всегда удивляло и возмущало это противоестественное явление: как может человек дворянского происхождения, офицер, переметнуться к этой большевистской своре. Фантасмагория какая-то! Я ненавижу перевертышей, какими бы благими намерениями ни оправдывали они свое гнусное предательство. Променять эполеты, променять честь гвардейского офицера черт его знает на что! Да, я ненавижу перевертышей всеми силами души!