Адмирал угрюмо молчал, и Жанен решил преодолеть неловкую паузу:

— Я все время побуждаю себя доискаться до глубинных причин наших поражений. Конечно, помощь могла бы быть более значительной и эффективной. Конечно, союзники плохо понимают загадочную душу русских. Поистине, если прибегнуть к шутке, гарем представил бы неудобство в Лондоне и даже в Париже, но этот же гарем является благословением Аллаха в Константинополе или Стамбуле.

С разочарованием заметив, что Колчак не отреагировал на шутку даже мимолетной улыбкой, Жанен с чувством продолжал:

— Недавно я посетил лагерь, где содержатся пленные красноармейцы. Я изучал их лица, поведение, пытался говорить с ними и пришел к заключению, что если мировой прогресс зависит от таких людей, как эти пленные, то становится страшно за человечество, это будет означать, что оно идет по скверному пути. А какую омерзительную песенку пропел мне один из этих русских варваров! — Не то восхищенно, не то с раздражением Жанен воспроизвел известную, пожалуй, на всем Восточном фронте частушку:

Дальше я, к сожалению, забыл, а вот вам последние строчки:

Но даже частушка не заставила Колчака не то что улыбнуться, но даже и разжать губы.

— Мне хотелось хотя бы слегка развлечь вас этой дурацкой песенкой, адмирал. Возьмем себя в руки — еще не все потеряно. И потом, поменьше зверств, поменьше виселиц, расстрелов — это вызывает озлобление. Всякое действие равно противодействию, кому, как не вам, ученому, не знать этого. Вы посмотрите, что творит атаман Дутов! Недавно саботажник кочегар намеренно заморозил паровоз. Дутов приказал привязать этого кочегара к паровозу, облить водой, и тот мгновенно превратился в ледяную скульптуру. Кроме того, он приказал повесить машиниста на трубе паровоза. Поверьте мне, весть об этом мгновенно облетит всю Сибирь!

— А вы предлагаете наградить этого кочегара орденом Почетного легиона? — съязвил Колчак. — В данном случае Дутов поступил по закону справедливости.

— Бог с ним, с кочегаром, — решил переменить тему Жанен. — Народу в России более чем достаточно. Вот вы утверждаете, адмирал, что мы вам слабо помогаем. Но не далее как на прошлой неделе до меня дошли сведения о том, что в армии продано спекулянтам двести тысяч комплектов обмундирования, доставленных из Манчестера, причем продано за бесценок. Более того, часть этого обмундирования неведомо каким путем попала к красным! Кстати, я хотел бы обратить ваше внимание, адмирал, на необходимость скорейшей отправки золота во Владивосток для погрузки на пароход «Симбирск». Я принужден выходить за рамки такта, но извините, адмирал, деньги требуют, чтобы их считали, — так, по крайней мере, утверждают русские. По нашим совместным подсчетам вы должны союзным государствам двенадцать тысяч пудов золота. Согласитесь, не такая уж высокая цена за наше участие…

— Не в наших традициях нарушать данные нами обещания, — мрачно и сдержанно ответил Колчак, хотя у него все кипело в груди. — Я же знаю, что вы не оставите нас в покое, пока мы полностью не рассчитаемся. Но полностью мы сможем рассчитаться лишь тогда, когда в России восторжествует истинная государственность. А это уже, извините, зависит не только от нас. В конечном итоге именно в Россию потянется истощенная рука всей Европы — за сырьем, без которого она погибнет.

— Мы в долгу не останемся! — бодро заверил Жанен. — Но я никак не могу отделаться от терзаний, вызванных нашим отступлением. Да, чуть не забыл! — Он хлопнул себя тонкой ладонью по лбу. — Еще одна из причин! То, что я вам сейчас расскажу, адмирал, несомненно, будет воспринято вами с понятной мне обидой, но я никогда ничего не скрываю от вас! Верховный правитель должен знать все!

Он умолк, заставляя Колчака изнывать от нетерпения в ожидании дальнейших слов собеседника.

— Речь пойдет о генерале Гайде, который именно вам, адмирал, обязан своим возвышением. Я же знаю, как безмерно вы доверяли этому наглому чеху! Не так давно до Гайды дошло, что в разговоре с вашими генералами вы отозвались о нем как о человеке, не имеющем военных знаний. И знаете, что он сказал в ответ?

Колчак уставился на Жанена, ожидая услышать новую пакость.

— Он сказал: «А сам Колчак? Он и вовсе не может претендовать на военные знания, так как ему довелось командовать всего лишь тремя кораблями на Черном море». Представляете, какая наглость! — Жанену так страстно хотелось досадить этому самовлюбленному адмиралу, что он, не давая собеседнику опомниться, решил его окончательно доконать: — Но этот чешский выскочка пошел еще дальше, сказав…

— Прошу вас не озвучивать нелепые высказывания, — остановил его взбешенный адмирал, — тем более что я их выслушиваю уже не первый раз! А что касается Гайды, то как я его породил, так я его и убью! Придет час — и я дам ему пинком под зад!

— Я бы тоже с удовольствием дал ему пинком под зад, — стараясь быть искренним и как бы выражая сочувствие Колчаку, произнес Жанен. — Но нужно считаться с реалиями. За Гайдой большая сила, армия его любит. В нашем положении было бы опрометчиво терять любого союзника. Вы же знаете: опасно менять упряжь посреди брода. И потом, это же именно Гайда привез вас, адмирал, в своем вагоне в Омск!

— Я сделал его генералом! — вскричал Колчак. — Я возвысил его, я создал ему авторитет! И я знаю, что он ответит мне черной неблагодарностью! Мне уже передавали, что чехи, после того как я стал верховным правителем, ненавидят меня и режим, который я установил в Сибири.

— Меня все время мучает мысль, — Жанен сознательно уводил адмирала от неприятной темы, — почему мы проигрываем в этой жестокой игре? У нас — опытнейший генералитет, у нас — кадровое, опытнейшее офицерство, мы хорошо вооружены, солдаты одеты, обуты, сыты, ну, может быть, за редким исключением. Почему же каждый раз красные бьют наши ходы козырной картой? У них лишь единицы из высшего генералитета, перешедшие на их сторону, в одном случае добровольно, в другом — принудительно. У них командиры из неграмотных рабочих и крестьян, а офицеры, перешедшие к ним на службу, я уверен, все еще хранят в своих сердцах идеи монархизма. Почему же они заставляют нас отступать? Мы же, ваши союзники, поставляем оружие и снаряжение не им, а вам, адмирал.

Колчак не любил отвечать на такие вопросы. Молчал он и сейчас, понимая, что, если ответит, — вновь разгорится пламя конфликта.

— Ради точности своего анализа, — продолжал между тем Жанен, — я даже прибег к изучению биографий высших красных командиров, действующих на нашем фронте. Вы не пробовали заняться такой в высшей степени интересной работой, адмирал?

— Неужели вы думаете, что у меня есть свободное время для подобных пустых исследований?

«Однако для встреч и любовных свиданий с госпожой Тимиревой у вас, адмирал, время находится», — подумал Жанен, а вслух сказал, стараясь быть как можно убедительнее:

— И все же выкроите хоть часок времени, не пожалеете. Кстати, у меня с собой есть досье на одного высшего красного командира. На нашем фронте он не потерпел еще ни одного поражения.

— Кого вы имеете в виду? — устало осведомился Колчак.

— Тухачевского, ныне командира Пятой армии красных. Его даже у нас в Париже многие военные эксперты считают таким же удачливым, каким был Наполеон Бонапарт.

— У вас во Франции слишком много фантазеров, которым, видимо, не дорог престиж Франции, — огрызнулся Колчак. — Какого-то поручика приравнять к великому полководцу!

— Бонапарт, как вы знаете, тоже не сразу стал великим полководцем и императором Франции, — наставительно произнес Жанен. — А материалы, которые я вам могу предоставить, несомненно, заслуживают вашего внимания.