Лазарев вдруг вспомнил сестру коменданта, стройную женщину в черном, нареченную Резанова.

— А что, все семейство коменданта отсюда уехало?

— Наверное, — ответил Хрущев, — но точно сказать не могу. Знаю только, что они в Монтерее. А ты знавал их, Михаил Петрович?

— Накоротке несколько раз встречались, десяток лет назад, — задумчиво ответил Лазарев, а Хрущев, так и не поняв, проговорил:

— Власти здесь, в президии Святого Франциска, переменяются теперь весьма часто, солдаты без жалованья который месяц…

Спустя несколько часов на рейд пришла «Ладога».

Лазарев с братом нанесли визит коменданту. Многое здесь изменилось. Полуразвалившиеся каменные сараи окружали небольшую площадь крепости. Часовые в ободранной одежде молча, равнодушным взглядом провожали прибывших офицеров.

Новый комендант Аризио после обмена любезностями и краткой беседы предложил отдохнуть офицерам, посетить миссию Святого Франциска, а лошадей для прогулки он обеспечит.

— Пожалуй, — согласился Лазарев и вдруг спросил: — Как поживает семейство дона Аруэлло?

Комендант оживился:

— Вы знали старого коменданта? Они давно переехали в Санта-Барбару. Его сын дон Луис нынче стал правителем Калифорнии, живет в Монтерее.

— А его дочь?

У коменданта сверкнули глаза.

— Так вы знакомы с Кончитой?

— Мельком, десять лет тому назад.

— О, она живет с родителями. У нее добрая душа и отзывчивое сердце на чужие страдания. Все такая же красавица, но отвергает всех кавалеров. До сих пор ждет своего нареченного из России. И не верит никаким слухам…

Лазарев задумался, помолчал, а потом вспомнил свой визит к монахам с Унковским, и захотелось посмотреть, что там изменилось.

Вместе с братом, Завалишиным и еще тремя офицерами на лошадях направились они за семь верст к святым отцам.

За эти годы монастырь разросся. Над внушительными каменными стенами поднимались купола новой церкви. Однако нравы в миссии остались прежние. Прихожан в монастырь поставляли прежним порядком солдаты. Кочующих индейцев попросту отлавливали арканами и приводили сюда. Жили они семьями в таких же каменных хлевах, разделенных на маленькие стойла, как и раньше, без потолка и пола. Завалишину все было в диковинку, он, не стесняясь, возмутился:

— В России у доброго хозяина скот в лучшем состоянии живет.

Подневольно, без какого-либо объяснения догматов религии, не обучив языку, приводили индейцев в католическую веру. Святые отцы взяли за правило строгое обхождение с обращенными в новую веру. Богослужения подкреплялись зачастую солдатскими пинками и ударами.

Андрей Лазарев не оставил без внимания нравы монастырской братии.

«…в остальное время без отдыха и очереди обрабатывая земли, удовлетворяют корыстолюбие их наставников, кои, утучнив леностью тело свое и насытив алчность, через несколько лет под предлогом болезней удаляются с пиастрами…»

Этот год в Калифорнии выдался неурожайным. Пшеницу пришлось скупать верст за тридцать — сорок в округе и доставлять на лошадях по узким тропинкам. Зерно перемалывали на ручных жерновах. С их помощью заготовили муку для всех кораблей.

Через две недели на «Крейсере» побывал правитель новоархангельской конторы Кирилл Хлебников. Он только что прибыл с оказией из Новоархангельска договориться с правителем Калифорнии о добыче бобовых в здешних местах. За десяток лет местные порядки он изучил досконально. В кают-компании слушали, не перебивая, его рассказ о прошлом и нынешнем состоянии Калифорнии.

— Почитай, десяток лет с лишком, на моей памяти, инсургенты мексиканские с испанским королем противоборствовали, покуда верх одержали.

— А что же американцы, чью сторону держали? — с любопытством спросил Завалишин.

— Поглядывали на сие, вроде бы ни при чем, дело не наше, — Хлебников ухмыльнулся, — однако себе на уме. Калифорния-то кусок лакомый, с испанскою короною за нее тягаться несподручно…

Хлебников вникал не только в торговые дела соседей, но и прекрасно знал внутренние дела на Американском континенте.

— Ежели бы нам, россиянам, в союз с Калифорнией вступить, благо соседи мы, рядом, — высказался Завалишин.

Эта мысль неоднократно возникала у него впоследствии. Он коротко сошелся с правителем Калифорнии, другими испанцами, горячо убеждал их вступить в союзные отношения с Россией…

Как-то вечером, в конце декабря, он постучался в каюту командира…

Полтора месяца прошло с той поры, когда «Ладога» доставила из Петропавловска ошеломляющее для всех офицеров известие: по высочайшему повелению мичману Дмитрию Завалишину предписывалось ближайшей оказией отправиться в Петербург для личной аудиенции к царю.

Больше других изумился и огорчился Нахимов:

— Как же так, брат? От сотоварища, соседа по каюте утаил…

Смущенный Завалишин, как мог, объяснил, что это его заветное, пошутил:

— А вдруг в кандалы бы тебя заковали?

Только с ним и с Лазаревым поделился Дмитрий сокровенными мыслями, изложенными в письме к царю.

Через две недели в Кронштадт отправлялись «Аполлон» и «Ладога», и ему надо было решить, как ехать в Петербург — морем или через Сибирь.

Лазарев настоятельно советовал ехать сушей. Шлюпы-то возвращались уже знакомым маршрутом.

— Вам, Дмитрий Иринархович, редкий случай выпадает ознакомиться с такой малоизученной, но важной для России стороной. Ничем вы не обременены в пути, лучшей возможности для путешествия не сыщешь, а кроме прочего, — командир лукаво улыбнулся, — прежде времени с вами расставаться огорчительно.

Действительно, Завалишин отменно исполнял корабельную должность, а главное, хорошо владел латинским и испанским языками, что немало значило в постоянных сношениях с францисканскими монахами и миссией в Калифорнии…

Прошли рождественские праздники, наступил новый, 1824 год. «Ладога» и «Аполлон» уходили в Россию. Накануне Лазарев пригласил к обеду офицеров шлюпа. Оживленно обменивались в кают-компании впечатлениями о Ситхе, Русской Америке, Калифорнии. Завалишин оказался за столом между Михаилом Кюхельбекером и Федором Вишневским. Сидевший напротив Нахимов пошутил:

— Тебя, Митя, враз атаковали «Аполлон» и «Ладога».

Разговор зашел о гостеприимстве испанцев. Моряки часто общались с ними. Раз в неделю Лазарев отправлял на берег часть команды с оркестром. Устраивались танцы, матросы лихо отплясывали с местными девушками.

— И представьте, господа, — заметил Кюхельбекер, — ни одной стычки на берегу, а все потому, что капитан Лазарев строжайше запретил потребление спиртного…

— Да и сами испанцы миролюбивы, чего не скажешь об американских пронырах, — ответил Завалишин, и разговор незаметно перешел на другую тему.

Все сошлись на том, что недостаточная помощь правительства русским промышленникам в Америке и политика заигрывания с Соединенными Штатами усугубляют их положение. Более того, американские дельцы возбуждают против них местные племена. Хрущев рассказал, что в прошлом году капитан американского брига «Чатам Стрейт» продавал здешним индейцам ружья по самой дешевой цене, а порох раздавал почти даром, призывая нападать на русские поселения. Но индейцы продолжали дружелюбно относиться к русским.

Кюхельбекер, будучи с матросами на разных работах, встречался с индейцами, жившими в окрестных местах. Поначалу они недоверчиво и даже враждебно встречали их, зная по опыту нравы белых людей — американцев, англичан, испанцев.

— Но сии дикие весьма доверчивы и скоро поняли, что дурного не совершаем, вскорости стали мы для них желанными гостями.

Завалишин согласился.

— Ежели ласково обходиться с ними и детям ихним ничтожные подарки делать, то без притворства любовь и расположение проявляют и помогают во всем бескорыстно.

Утром 12 января «Ладога» и «Аполлон» поставили все паруса. Прогремел прощальный салют, и, окутанные клубами порохового дыма, корабли ушли.

Вскоре следом за ними, загрузившись пшеницей, ушел в Ситху «Крейсер». Лазарев рассчитывал прийти в Новоархангельск через две недели, но океан внес свои поправки. Больше месяца трижды встречные жестокие штормы трепали «Крейсер», противные ветры гнали на юг.