— А тетради Пасько не нашли? — спросил я.

— Нет, только короткое сообщение.

— Так, может быть, вся история с маяком никакого отношения к подземелью не имеет?

— И так может быть.

Я был разочарован. Тетрадь Пасько, этот важнейший документ, на розыски которого мы затратили так много сил, опять ускользнул у нас из рук. Радиомаяк перестал меня интересовать.

Впоследствии мне довелось держать в руках этот прибор, и я вкратце опишу его устройство.

По внешнему виду он немного походил на спиннинг с очень большой рукояткой. Удилище длиной более чем в два метра легко развинчивалось на пять колен. Внутри тростинки была вставлена легкая алюминиевая трубочка, служившая антенной. Роль рукоятки выполняла крепкая латунная трубка, окрашенная в зеленоватый тон и разделенная внутри на три камеры. Нижнюю треть занимал аккумулятор, в средней помещался самый радиопередатчик, смонтированный из крохотных деталей: лампочек, катушек, реле, конденсаторов и проводов, а также часовой механизм, включающий каждые пятнадцать секунд передатчик. Верхняя камера предназначалась для корреспонденции. Там нашли секретное донесение. Аппарат приводился в действие поворотом колечка, находящегося в верхней части трубки. Он предназначался для сбрасывания с самолета или просто устанавливался на участках, поросших камышом, каких очень много в нашей области. Все специалисты, осматривавшие радиомаяк, установили, что он сделан за границей.

Когда мы беседовали, вошел Рожков. Он принес большой диск, завернутый в газету.

— Вот смотри, — обратился он к Краевскому, — что вытащил Анисимов со дна речки, недалеко от того места, где он почти нагнал Ничипоренко.

— Что такое?

— Самая обыкновенная сетка для ловли раков, какая здесь имеется у каждого рыбака.

— И она принадлежит Ничипоренко?

— Да. Он признает ее своей и заявил, что оставил ее в воде, когда ловил раков, испугавшись появления Анисимова. Соседи-свидетели тоже подтверждают, что это его сетка.

— Что же это значит?

— Это значит, что наш молодчик очень хитер. Кроме радиопеленгаторного приемника, он захватил с собой и эту настоящую сетку. На всякий случай. А когда увидел, что его преследуют, то бросил ее в воду в том месте, где легко можно найти, а приемник спрятал куда-нибудь подальше.

— Ловко! Что же ты теперь собираешься предпринять?

— То, что обязал сделать. Отдам сетку собственнику, а самого его отпущу на все четыре стороны.

Я не верил своим ушам. «Как! — думал я. — Отпустить на свободу иностранного агента, заведомого врага, чтобы он мог уничтожить все следы своей деятельности и оповестить сообщников! Как это возможно?»

— Простите, Андрей Матвеевич, —сказал я, — но ведь он ловкий мошенник и опасный шпион, вы же сами сказали это. Как же можно его отпустить? Он скроется, заметет все следы, оповестит своих сообщников.

— Что же делать. Сережа, — ответил майор улыбнувшись. — Мы не можем предъявить ему никакого обвинения.

— Но радиомаяк! Сам он ведь не мог перелететь па другое место? Его кто-то перенес. Никого другого, кроме этого рыбака, не видели.

— Рыбак сам по себе, а маяк сам по себе. Его могло перенести другое лицо, не замеченное нами. А может быть, он вовсе и не двигался, а просто наши измерения были ошибочными. Вы не допускаете этого?

— Нет, это немыслимо! И потом: этот Ничипоренко — человек крайне подозрительный.

— Почему? Он сорок лет работает здесь речным сторожем. Все его кругом знают. Во время войны был эвакуирован на Каму. Обыск ничего положительного не дал. Наконец, одних наших подозрений мало — нужны доказательства.

Говоря это, майор улыбнулся. Я не знал, как понимать его слова — в шутку или серьезно, и оставался в недоумении.

— Что же, значит, надо бросить все дело? —спросил я.

— Никто этого не говорит, — сказал Краевский и тоже улыбнулся. — Вот что, Сережа, — добавил ом,—давайте займемся чаем, да обновите на столе закуску. Андрей Матвеевич, наверное, голоден.

— Что верно, то верно, — сказал Рожков. — Но сначала я хочу показать тебе одну интересную вещь... Только что получил расшифровку. Доставили самолетом из Киева.

— Да? Что же там оказалось?

— Сейчас увидишь.

Майор достал из кармана конверт и вынул оттуда два листочка бумаги. На одном из них была с большим искусством начерчена карта местности возле Серой скалы: изгиб реки, лес, дороги, недостроенное укрепление, брошенный лагерь, тропинки и даже «Колонна согласия» и колодец, с которым у меня было связано столько тяжелых воспоминаний. На другом листочке были написаны несколько строк по-английски, и под ними русский перевод. Ниже шли подписи шифровальщиков и печать.

«Сообщения младшего подтвердились. Подземное предприятие существует. Проник туда. Все осмотрел. Запасы руды громадные. Беседовал с комендантом. Для нас бесполезен. Отказался продать мемуары ученого. Отрицает их существование. Опасаюсь, что русские напали на наш след и скоро все узнают. Тогда, не колеблясь, поступлю по вашему указанию.

                                                                                                          Г 126».

Вот что было написано в донесении шпиона. Я как следует не понял его смысла.

— Что это значит, Андреи Матвеевич? — спросил я.

— Многое, Сережа... Во-первых, что до сих пор в подземелье или около него живет комендант. Во-вторых, и это самое главное, что мы до сих пор ошибались и что шпионы не похищали тетради Пасько, а сами ее ищут.

— А куда же она девалась?

— Ее взял комендант. О, видимо, это дьявольски хитрая бестия! Пасько и Хиссингера не расстреляли сразу, а посадили на цепь, оставили им продовольствие, свет и бумагу вовсе не для того, чтобы продлить их мучения, не из лицемерия. Нет! Здесь был тонкий расчет... Начальники объекта понимали, что приговоренные к смерти герои не унесут в могилу своей тайны, что они захотят поведать ее потомкам. Фашисты правильно рассчитали. Они сыграли на лучших человеческих чувствах. Думая, что в подземелье никого не осталось, ученые трудились для блага будущих поколений, а негодяй воспользовался их трудами... Кроме того, — добавил майор, — из этого донесения мы узнали, что шпионы обеспокоены, как бы мы их не выследили, и будут, наверное, действовать решительнее и что существует какой-то «младший», который информировал иностранную разведку о Серой скале.

— Интересно. Что же ты теперь намерен делать?

— Теперь — завтракать, — засмеялся майор.—А потом немного отдохнуть в честь сегодняшнего счастливого дня: и с радиомаяком удача и с корреспондентом.

Рожков, видимо, и в самом деле проголодался и закусывал с аппетитом. Потом приступил к чаепитию. Возобновив разговор, Краевский сказал:

— Жалко, что мне не удалось видеть этого Коломийцева в натуре. Я бы имел представление и о его двойнике. Фотография в данном случае не поможет.

— Он очень торопился на пристань Белые камни. Сейчас уже мчится в поезде.

— Как хочешь. Андрей, но только здесь что-то странное. Я знаю председателя горисполкома Макаренко. Аккуратный и скуповатый человек. Не станет он выписывать столичного корреспондента и тратить на него деньги, когда местных борзописцев сколько хочешь. Не в его это характере. К тому же открытие элеватора — событие не особенно важное.

Майор встал со стула и зашагал по комнате из угла в угол, видимо продумывая новую, только что пришедшую ему на ум мысль. Потом он попросил у хозяина разрешения поговорить по телефону и вышел.

Мы продолжали пить чай. Прошло не менее четверти часа, прежде чем Рожков вернулся. Я сразу увидел, что случилось что-то важное, — так бледно было его лицо и так нервны были движения.

— Артемий! — сказал он взволнованным голосом. — Коломийцева никто не приглашал на торжество. Я звонил в горисполком.

— Ну? Значит, он обманул тебя!

— Нет, обманули его самого! Это ловушка, понимаешь? Его заманили в западню!

— Что ты говоришь! Ему угрожает опасность?

— Да. Он теперь им — как бельмо на глазу. Шидловский, надо думать, узнал, что сестра написала ему в Киев. От кого? Да от нее же самой. Они почуяли опасность. Вдруг Коломийцев передаст письмо органам государственной безопасности? Тогда ведь размотается весь клубочек! Не допустить этого. Немедленно устранить Коломийцева. Тогда Шидловский еще долго сможет фигурировать под его именем, разъезжая по захолустью.