— Где уж вам! — заявила она. — Придется, видно, мне самой попробовать... Подсадите меня.

Я ее подсадил. Она ухватилась за стебли плюща и, опираясь на небольшие выступы камней, с удивительной ловкостью стала карабкаться наверх. Через минуту она была уже в амбразуре.

— Здесь темно, ничего не видно, — услышал я ее голос. — Щель совсем узкая, голова не проходит, и воздух тяжелый... А! Нашла расческу... Какая забавная!

— Ну, так ищите дальше. Может быть, найдете зеркальце и пудреницу,— сострил я.

— Нет. Ничего больше нет... Ловите!

В воздухе мелькнуло что-то желтое, и в моих руках очутилась расческа. Какое удивительное совпадение! Она чрезвычайно напоминала мне ту, которую я увидел в бумажнике корреспондента Коломийцева. Такой же формы, как изогнутая рыбка, такого же цвета — золотистого, переходящего в матовобелый.

— Что вас поражает? — спросила Татьяна, заметив мое недоумение.

— Скажите, Таня, видели ли вы где-нибудь такую расческу?

— Нет, никогда не видела, нигде. А что?

— Так, совпадение... Я недавно видел такую же у одного корреспондента.

— Может быть, он ее здесь потерял?.. Впрочем, нет, не может быть: она была завернута в бумажку и лежала под камнем.

— Интересно, давно ли она здесь находится? На вид — как новенькая. А где же бумажка? Это не газета? По газете мы бы сразу догадались.

— Я ее бросила. Нет, не газета, просто страничка из тетради... Я вижу, вам нравится эта расческа, Сережа,— продолжала Татьяна, видя, с каким вниманием я рассматриваю находку. — Хорошо, я дарю ее вам! Довольны?

Я и в самом деле был доволен подарком и спрятал его в карман.

Скоро завывание сирены известило, что подошел катер. Мы сошли вниз, купили билеты и сели на корме судна.

Уже спустились сумерки, когда катер отчалил. Пристань с развевающимся флагом, ряды белых домиков под черепичными крышами, длинные каменные заборы, ограждающие сады, — все постепенно стало уменьшаться и скоро утонуло в вечерней мгле. Только черная башня долго еще маячила на светлом фоне вечернего неба. Двигатель монотонно стучал. Расходящиеся из-под кормы веером волны казались неподвижными складками на поверхности воды. В них красными бликами отражалось заходящее солнце. Мало-помалу сумерки уступили место темноте, и когда мы подходили к заводской пристани, у берегов реки уже горели красные и зеленые огни бакенов. 

 Через несколько дней мы предприняли настоящее путешествие вверх по реке. Подбила нас на эту прогулку наша новая знакомая, Анечка Шидловская. Это была худенькая черненькая девушка, на первый взгляд очень скромная, а на самом деле довольно бойкая.

Ей было скучно, и она постоянно вертелась около Татьяны, надоедая различными проектами прогулок.

На этот раз она прельстила нас развалинами старинной крепости, которую будто бы видела собственными глазами недалеко от берега реки. Это было заманчиво, хотя и маловероятно. «Если даже никаких развалин мы не найдем, — подумал я, — большой беды не будет. Погуляем и назад вернемся».

Я достал у рыбака лодку. Мы запаслись большой корзиной с едой, захватили медный чайник, ножи, вилки, кружки, взяли фотоаппарат. Не забыли также бидона с молодым молдавским вином. Словом, экспедиция была снаряжена на славу. Покуда собирались, прошло много времени, и мы тронулись в путь только часов в десять. Анечка села за руль, а мы с Татьяной чередовались на веслах. Утро было тихое, ясное и нежаркое. Река спокойно текла в крутых берегах, сложенных из белого известкового камня и сплошь поросших лесом. Деревья стояли стеной и так близко к обрыву, что их корни торчали над водой, сплетаясь в густую сетку. Тишину нарушали только всплески весел нашей лодки да крики многочисленных птиц, которые то и дело вылетали из зарослей и проносились над водой с берега на берег. Плыть было легко и приятно, особенно сначала, пока мы не устали и пока нам не надоело однообразие ландшафта. Так прошло более двух часов, а старинной крепости не было и в помине. Анечку это нисколько не смущало. Она посматривала кругом и утешающе кивала головой, давая понять, что все в порядке. Но вот берега отступили, река разлилась, и в середине ее открылся небольшой песчаный островок, поросший кустарником. Мы решили, что пора подумать об отдыхе и подкрепиться, и причалили к островку. Живо набрали валежника, развели костер, вскипятили чай и начали завтракать. Утка, консервы, варенье, фрукты — все пошло в дело, и корзина очень скоро сделалась совсем легкой, а в бидоне вина осталось на донышке. Потом мы отдыхали, лежа на песке, купались, фотографировались, опять пили чай, опять купались, — словом, когда собрались ехать дальше, было уже около четырех часов. Татьяна предложила было вернуться домой, но Анечка запротестовала. Она уверяла, что старинная крепость совсем рядом.

...Еще час работы веслами, и вот река делает крутой поворот около высокого темного утеса. Анечка вглядывается в очертания берега и кричит:

— Здесь! Вот здесь!.. Сюда надо, сюда!..

Она направляет лодку к левому берегу, и мы видим несколько вбитых в дно свай, скрепленных железными скобами, — место бывшего причала. Однако ничего похожего на замок или крепость не видно.

— Терпенье! — говорит Анечка и храбро ведет нас по заброшенной дороге. Видно, что она здесь действительно бывала.

Дорога постепенно исчезает, и вот мы уже идем среди леса по едва приметной тропинке. Анечка, видимо, сбилась с пути, но она не сдается.

— И здесь можно пройти, — говорит она уверенно. Но тропинка потеряна. Начинается блуждание по лесу наугад, среди валежника, пней, канав и ям... Вдруг впереди лес редеет, и мы слышим торжествующий Анечкии голос:

— Скорее! Сюда!.. Что я говорила?!

Мы выбегаем на широкую просеку и видим невдалеке какое-то сооружение, заваленное кучами белого мусора. Это в самом деле развалины крепости, только не старинной, а современной. Мы подходим к не достроенному фашистами долговременному укреплению. Кругом окопы, размытые дождем и поросшие травой, глубокие котлованы с заложенными в них фундаментами, бетонные плиты, позеленевшие от времени, стальные, бурые от ржавчины колпаки, горы железобетонных балок, штабеля бревен, бочки с цементом, окаменевшим от сырости, рельсы, проволока, доски. Видимо, фашисты в панике бросили все и бежали без оглядки.

Мы, конечно, сейчас же пробрались внутрь укрепления, в подземные казематы с низкими потолками, оттуда по темным коридорам и лестницам поднялись в орудийные башни и пулеметные гнезда со щелями, обращенными в сторону леса, и наконец выбрались на крышу укрепления. Отсюда можно было обозреть восточную половину леса и небольшую часть береговой линии. Были хорошо видны три сходящиеся под углом просеки и лесные тропинки, вьющиеся между траншеями. Далее до самых пестрых холмов тянулся сплошной лес. Я невольно залюбовался открывшейся передо мной панорамой.

— Там кто-то идет, — сказала Анечка. — Вон! Смотрите!

Вдоль просеки по направлению к нам не шел, а бежал какой-то человек в сапогах и куртке, с ружьем в руке. По-видимому, это был сторож. Он махал руками и что-то кричал, по что именно, я не мог разобрать.

— Он кричит: чего-то нельзя... Здесь ходить нельзя, — сказала Татьяна.

— Вот еще — возразила Анечка. —Что это, настоящее укрепление, что ли?.. А если нельзя, так надо часовых ставить.

Мы продолжали демонстративно сидеть наверху. Но тут ветер подул в нашу сторону, и я расслышал нечто иное.

— Минировано!.. Мины там!.. Нельзя!.. — кричал сторож.

Это было совершенно другое дело. Мы вдруг притихли и осторожно полезли прежним путем вниз. К нам подбежал запыхавшийся сторож:

— Нельзя здесь гулять, товарищи! Здесь могут быть мины. Прошу уйти... Взорветесь — кто отвечать будет? Прошу!

Я посмотрел на Анечку, но она сохраняла независимый вид.

— Какая ерунда! — сказала она. — Саперы давно всё разминировали. Столько времени прошло!