Как только девушки состарились — 20 или около того — он больше не хотел их. Многие были отданы в лагеря наемников, которые патрулировали поля, другие просто исчезли. Но, счастливчики были сохранены для особых целей. Для Раки.

— Рака, — подумала она, прыгая вверх и вниз.

Ритм Халла усилился.

— Ты такая горячая штучка, Дженис! Боже!

Ее киска обильно текла, шумно чавкая, будто кто-то ест. Ощущение движения, тепла и ударов, заставило Дженис почувствовать смутное удовольствие. Чувствовать проникновение — сейчас — было своего рода транспозицией, пересечением матриц. Это наложило плоть на ее память, жизнь в пространство, где раньше было ее сердце.

Халл обхватил ее; потянул ее вниз, обнимая и кончая одновременно. Она чувствовала, как его сперма хлынула в вагину. Было тепло. Это был теплый подарок, который он подарил ей, вклад из одного мира в другой.

Она легла рядом с ним. Он провел пальцем по ее груди, затем постучал по «макаку».

— Что это?

Моя жизнь, — хотела сказать она. — Просто талисман на удачу.

— Суеверная, а? Я видел здесь много людей с такими вещами. В том лагере. А что это за место? — Когда она не ответила, он толкнул ее. — Позволь мне опуститься пониже. Я хочу съесть твою пизденку.

— Нет! — возразила она.

Он стянул ночнушку, скомканную на ее талии.

— Нет! — сказала она, схватив его за руки. — Пожалуйста, не надо.

— Тебе не о чем беспокоиться.

— Просто… пожалуйста… не надо.

Халл оставил ее в покое. Он был привлекательным мужчиной, беззастенчивым в наготе. Он выглядел чисто и профессионально. Он не был похож на того, кем был, и она предположила, что именно поэтому он понравился Каспарце.

— Как он это делает? — спросил Халл.

— Делает что?

— Как Каспарца вывозит свое «дерьмо»? Он не может делать это с лодками, ВМС США по всему побережью. И самолеты наблюдения пасут основные наземные маршруты 24 часа в сутки.

— Он перевозит груз с курьерами.

Халл наклонился, удивленный.

— Что, коммерческими рейсами?

— Да.

— Это сумасшествие. Таможня проверяет каждый самолет внутри и снаружи, они просвечивают и обнюхивают каждую часть багажа и ручной клади, на каждом рейсе. Каспарца, наверное, перевозит тысячу кило в месяц. Он не может перевозить через аэропорты, не сейчас, не в наше время. Он все бы потерял.

— Просто не беспокойся об этом, — устало сказала она. Ее рука вернулась к его члену; он снова «стоял», жесткий, горячий и пульсирующий жизнью. — Сделай это снова, — сказала она.

— Да, — ответил он. — Я сделаю это с тобой, все в порядке. Тебе понравится.

Он перевернул ее, толкнул на живот и плюнул между ягодиц. Еще одно воспоминание, не удивительно. Затем он вставил свой член ей в прямую кишку и начал жестко трахать.

Рим, папочка, все остальные мужчины — ничего страшного. Это заставило ее чувствовать себя хорошо, потому, что это напомнило ей о чем-то.

Она свесилась с кровати. Луна, казалось, качалась вверх и вниз в окне вместе с неистовыми толчками Халла. Волосы Дженис растрепались; «макак» танцевал, болтаясь на шее. С каждым ударом в ее голову вбивалось все больше воспоминаний, все больше жизни. Его свирепость, казалось, что-то ей подтверждала. Это то, что делают люди, — размышляла она. Член Халла был доказательством жизни. Она хотела, чтобы он снова вошел в нее; она хотела, чтобы он мог войти в нее навсегда, ибо каждый раз, когда он это делал, было еще одним подтверждением того, что она нечто большее, чем тень, большее, чем призрак.

Он вздрагивал, стонал. Дженис была счастлива. Теплые струи в этот раз чувствовались тоньше и горячее, струясь в ее кишечник, и она была так счастлива, что хотела плакать. Но, затем…

…она замерла.

Лицо, истекающее кровью прямо на нее — черное как обсидиан и совершенно пустое.

Лицо Раки.

Голос жреца, безэховым аккордом, пробившийся в ее разум.

— Сейчас, — повелел он.

Все еще с членом внутри себя, Дженис ударила Халла лампой по голове.

Искаженные слова сочились, распространяясь повсюду. Истина есть сила. Душа есть истина.

В затуманенное сознание Халла просочился свет. Его глаза открылись. Размытые лица парили, как капли, затем сфокусировались, пристально глядя на него. Дженис и Каспарца. Он трахал девушку, не так ли? Да, а потом… потом…

Проклятье, — подумал он, когда остальная часть памяти стерлась.

Он попытался встать, но не смог.

— Ах, мистер Халл. — замаячило лицо Каспарцы. — С возвращением, Амиго.

Халл огляделся. Ублюдки привязали его к столу. Он был голый. Шипящий свет дюжины газовых фонариков облизывал серые, брезентовые стены. Лагерь, — понял он. — Палатка.

Он был в большой палатке.

Дженис стояла у стола, бледная, в ночнушке. Каспарца напротив, лавина жира, выпирающая сквозь огромную рубашку.

У брезентовой перегородки стоял Рака.

— Мы обретаем силу через душу, мистер Халл, — загадочно произнес Каспарца. — Рака — жрец Обиа[38], их еще зовут «Папалои». Он был рожден, чтобы порабощать души.

Черный жрец стоял неподвижно, застывшее лицо было лишено признаков жизни, как деревянная маска. На нем было ожерелье из человеческих пальцев или, может быть, «пуденда»[39], а на поясе висела усохшая голова младенца. Но в его руке, покачиваясь, болталось что-то еще: один из тех маленьких мешочков на шнуре, один из «макаков».

— Я думал, мы договорились, — простонал Халл.

— О, да, мистер Халл, — заверил толстяк. — Но вы ведь хотите узнать мой секрет, не так ли?

— Мне похуй Ваш секрет. Просто позвольте мне освободиться.

— Всему свое время, — оскал Каспарцы, казалось, подпирал вздутое лицо. Он кивнул Джанис.

Мне пиздец, — понял Халл. Он пытался освободиться от пут. Не нужно быть гением, чтобы сделать вывод, что они собирались убить его. Но почему? Он не вышел «за рамки». Это не имело никакого смысла. Какой-то новый перевозчик дома заказал его? Кто-то слил его как кусок дерьма?

— Послушайте, я не знаю, что я сделал, и я не знаю, что происходит. Просто отпустите меня. Я заплачу вам, сколько захотите.

Каспарца рассмеялся, покачивая жиром.

Дженис толкнула стол на колесиках, как каталку. Ебать твою маму три раза! — подумал Халл, и это были самые светлые и самые человечные мысли. Его глаза расширились. На каталке лежал труп: мужчина, американец. Он был бледный и обнаженный.

— Дженис покажет тебе, — сказал Каспарца. — Силу души.

Халл стиснул зубы. Дженис очень ловко вскрыла живот трупа большим скальпелем для аутопсии. Она погрузила руки в разрез и начала все оттуда вытаскивать. Сначала появились блестящие розовые булочки кишечника, затем почки, печень, желудок, селезенка. Она бросила каждую влажную массу органов в большой пластиковый мусорный бак. Затем она потянулась дальше, к более «высоким» вещам — сердцу, легким. Все это тоже ушло в мусорное ведро. К тому времени, как она закончила, она была по локти скользкой от темной, свернувшейся крови.

— Мы можем поместить от шести до восьми кило в среднестатистический труп, — сообщил Каспарца.

Халл нахмурился, несмотря на свою дилемму.

— Ты совсем из ума выжил. Это самый старый, азбучный трюк. Таможня раскусила его много лет назад.

Каспарца улыбнулся. Теперь Дженис упаковывала запечатанные килограммы в вычищенную полость тела трупа, а затем набивала пачки поролона, чтобы заполнить пробелы и сгладить торчащие уголки. Она работала со спокойной эффективностью. Закончив, она начала зашивать зияющий шов черными нитками для аутопсии.

— Вы не можете провозить «кокс» в Штаты в трупах, — возразил Халл. — Таможня досматривает все авиаперевозки, включая гробы, в том числе тела, помеченные для перевозки. Любой идиот это знает. Твоя девушка сказала, что Вы все перевозите с курьерами.

— Совершенно верно, мистер Халл. Мои «мулы»[40] проходят прямо перед носом ваших таможенных агентов.

Что? — подумал Халл. — Проходят?

Дженис задрала ночную рубашку. Взгляд Халла, с ужасом оценивая наготу, поднялся от ее ног, к участку лобковых волос, затем выше и остановился. На животе у нее был длинный, черный шов.

— Дженис была моим «мулом» довольно долгое время.

Боже мой, — подумал обо всем этом Халл.

Рака что-то пробормотал, как бы напевая тяжелые, непонятные слова. Слова казались ощутимыми, они словно сгущались в воздухе, как туман. Они казались живыми. Затем он поместил один из «макаков» на шею трупа.

И труп сел, а затем слез с каталки.

О, Боже! О, Боже! О…

Рака вывел труп наружу.

Каспарца протянул к Халлу свои толстые руки, его лицо, впервые, было спокойным в каком-то торжественном знании.

— Итак, видишь, Амиго, наша сделка в силе. И ты станешь своим собственным «мулом».

О, Господи! Господи! Господи!

Забрызганный скальпель блеснул в руке Дженис. Халл начал кричать, когда она начала резать.