И в этот же момент Антонов увидел Лизу Беркутову. С супругом и рыжим догом на поводке. Она смерила его с головы до ног и, улыбаясь, проплыла дальше. Он засечен, запеленгован…

«Ну и что?! К черту! Какое мне дело?! Неужели я боюсь коридорной болтовни? Да не трус ли я, господи? Конечно, трус. Возьму сейчас Варю под руку и буду с ней гулять. Нарочно попаду на глаза Беркутовой. Ей, ее супругу и догу. И буду болтать с Варей о Софи Лорен, о стихах, о смысле жизни и других милых наиважнейших вещах».

— Вы о Косте больше не спрашивайте, — сказала Варя.

— Вы поссорились? Хорошо, не буду, — согласился он. — Хотите, просто погуляем. Я буду ухаживать за вами. В благодарность за то, что ваш папа, Леонид Иванович, показал мне Караканский лес. Я тот день хорошо помню. Славный денек! Зачем вы приезжали вчера?

— Просто так. Вечер некуда было девать.

— Послушайте, Варя, давайте кутнем! Я тоже шатаюсь по проспекту, бью баклуши. Пойдемте куда-нибудь. Нет, не отказывайтесь, и слушать не хочу.

— Нет, я никуда не пойду, — испуганно ответила она.

Но он взял ее под руку и решительно повел в знакомое недорогое, но очень уютное кафе.

— Сегодня, Варенька, — усадив девушку за столик и налив рюмки, заговорил он, — такой же ясный, чистый день, как тот, когда мы познакомились. Помните? Ваш папа, Леонид Иванович, сказал: славный денек. Славно, что вы приехали, Варя. Вы не забыли дорогу из Ерестной? Бор, подснежники, пастух с палочкой, переправа через Караканку… Мне показалось, Варя, что вы переменились, похудели. Вы здоровы?

— Я сказала вчера Косте, — вдруг перебила его Варя. — Сказала, что люблю вас.

Антонов поперхнулся. Это прозвучало неожиданно, нелепо, неуместно.

— Зачем сказали? Это же неправда, Варя. Чтобы любить, надо знать человека.

Она кому-то подражает. Девчонка проигрывает какой-то киношный сюжет. Любовь с первого взгляда!.. Занесло же тебя, Антонов!

Он прямо взглянул в синие-синие глаза Вари, и ему стало не по себе: столько в них было сейчас робости, страха, ожидания… «Неужели правда?» — удивился он.

— Вы только не подумайте… я не навязываюсь. Я уйду, — Варя поднялась. — Я хотела, чтобы вы мне сказали «здравствуйте», и больше ничего.

У нее блеснули слезы.

— Садитесь, Варя, — сказал Антонов. — Никуда вы не пойдете. Я вас не отпущу.

«Боже, что делать? Отправить девчонку в общежитие? Посадить в автобус, до свиданья, мол. И… она очень похорошела. И в голосе у нее есть что-то такое…»

— Никуда вы не пойдете, Варя, — сказал он. — Мы проведем вечер вместе. Будем разговаривать. Может быть, мне удастся доказать вам, что вы ошиблись. Это же бывает, Варя. Пойдем в кино. Что вам понравится, то и будем делать. Вы — моя гостья. Вот что: для начала сходим в Дом ученых на выставку. Говорят, отличная выставка, а я еще не был. Согласны, Варенька? Скажите «да» и улыбнитесь.

Она взглянула на него сквозь еще не просохшие слезинки и улыбнулась. Братское, теплое чувство колыхнулось в груди Антонова, умилив его. «Я ее старший брат. И знакомым можно сказать: это моя двоюродная сестренка. Из деревни».

В первом же зале к ним подошел Саша Трегуб с женой, потом красавец Отия Гогоберидзе, и они шли уже компанией, останавливаясь у картин, спорили, шумели. Варю, легко вписавшуюся в эту толпу, все наперебой втягивали в разговор, и она что-то отвечала, сначала робея и спотыкаясь, а потом освоившись, смеялась вместе со всеми. В ней был природный такт, и Антонов с благодарностью подумал о своих друзьях. Никто ничего не спросил, никаких объяснений не потребовалось. Гогоберидзе не отходил от Вари, и Антонова даже укололо, когда он отвел ее к какой-то картине и что-то долго говорил, прищуривая свои тигриные глаза. Да, Варя была хороша со своей новой прической, с тонкой талией, ей шел легкий свитер, подчеркивающий юную свежесть ее фигуры.

Потом гуляли по проспекту, расходиться не хотелось, завернули в молодежный клуб потанцевать. Сидели за сдвинутыми столиками и под шумный джаз отплясывали твист — Варя была нарасхват, — и Гогоберидзе серьезно спросил Антонова:

— Где ты разыскал этого ребенка? Чудесная девушка! Подари, будь добрый. Мне пора жениться.

— Нет, Отия, не шути. Я подарю ее одному знакомому шоферу. Он влюбился с первого взгляда. Буду покровителем их счастья.

— Она, кажется, влюблена в тебя, Вася. Как это ты добился?

— Ничего я не добивался. Ей семнадцать лет.

— Хорошие люди — ваши друзья, — сказала Варя, когда они с Антоновым стояли на автобусной остановке. — Вежливые, веселые. Никто не подал вида, что я слова не умею сказать, что я чужая. Мне так было хорошо!

— Я, Варенька, привязался к тебе, — сказал Антонов, — как к младшей сестре. Захочешь приехать — всегда буду рад. Приезжай. — Он взял ее руку. Вон идет твой автобус.

— До свиданья, — погасшим голосом сказала она.

Варя подошла к двери, но вдруг повернулась к Антонову и с ужасом сказала:

— Я не поеду домой.

Он проводил ее утром, шестичасовым автобусом. Вернувшись домой, лег спать, спал долго и крепко. Проснувшись в двенадцатом часу и в одно мгновенье вспомнив все, сказал вслух:

— Было это? Или не было?

Было. Он тщательно проанализировал свое вчерашнее поведение, и вроде бы упрекнуть себя было не в чем. Он не терял самоконтроля, думая, что Варя сама остановится, но она лишь бессвязно лепетала, что любит, любит безумно… Потом она плакала, уткнувшись в подушку, а утром неожиданно засобиралась и ушла и, когда садилась в автобус, оглянулась на него потерянно, с каким-то испуганным удивлением.

Антонов слышал, что все женщины после этого чувствуют себя униженными, разочарованными, потому что слишком многого ожидают. Но она не сказала ему ни единого слова упрека. Умница девочка, понятливая. Он не ожидал от нее такой душевной тонкости. Ушла — и все..

«Ну, вставать!» — скомандовал себе Антонов, чувствуя, что выспался хорошо, ощущая в теле легкость, спортивную подобранность. Голова была свежая, на душе — покой, умиротворенность — штука, которую Антонов любил в начале дня.

Он распахнул окно — в комнату ворвался запах молодого березового листа: окошко его глядело на березовую рощицу. Деревья томились в тепле летнего солнышка, с листьев стекал зеленый, тихий свет. Он вздохнул полной грудью, подмигнул небу, ближней березке, которая тянула в окно шелестящую ветку.

Размявшись потягиванием и наклонами, он взял пятикилограммовые гантели и, чувствуя железную упругость в мышцах, сделал ровно сто упражнений, — весь комплекс для мужчины его веса и возраста. Потом долго стоял под холодным душем, после чего растерся мохнатым полотенцем до густой матовой красноты.

Зазвонил телефон, он протянул руку, но тотчас отдернул ее. Наверное, это Варя, он дал ей телефон. Нет! Зачем же? Его нет дома. Сегодня было бы только повторение. Со стыдом он вспомнил, что утром она показалась ему не такой уж привлекательной, он разглядел на ее лице тривиальные веснушки, его коробили все эти книжные слова, киношные жесты и вздохи. «Нехорошо! — обругал он себя. — Большая ты, Антонов, свинья».

Ругал он себя за то, что, сделав верой раскрепощенность своего «я», в этой ситуации поступил нелогично.

Весь день он просидел дома, переводя с английского давно отложенную статью. Дело ладилось, он был доволен.

Прошел день, и еще день. Миновала неделя. Варя не приходила и не звонила. Антонов много работал: днем в институте, вечером дома. Устал, маялся бессонницей, но в одно прекрасное утро решил наконец задачу, к которой приступал много раз. Тетрадку с решением показал шефу, и у Николая Спиридоновича высоко поднялась седая благородная бровь. Это было высшей похвалой. Решение задачи в известной степени двигало вперед проблему, которой была занята лаборатория.

И снова пришла суббота, день, в который неженатый кандидат наук должен куда-то себя девать. Антонов долго шатался по проспекту, потом сходил на пляж, искупался. Не хватало какого-то штриха для субботнего вечера, какого-то сюжетного поворота. Навстречу ему попалась Лиза Беркутова с рыжим догом на поводке, она одарила Антонова роскошной улыбкой, и вдруг он решил съездить к Варе. Ему вдруг захотелось ее увидеть.

Он купил в универмаге недорогую, накладного золота, браслетку, большую коробку конфет и, выйдя на шоссе, проголосовал такси. Покачиваясь на сиденье, Антонов чуточку волновался.