Из десяти тысяч мартовских ранних цыплят к сентябрю уцелело 8400. Это вовсе неплохо. Даже на юге области, рядышком с инкубаторами, хозяйствам не всегда удается вживе такой процент сохранить.
Идем к молодым. Они ведут напольный вольный образ жизни. Размещены не в клетках пока, а в вольерах. Море кур! Белые, плотно оперившиеся, с тугим алым гребнем чуть-чуть набекрень. Гребень сей – признак доброго корма, бравого духа, великолепнейшего здоровья и завтрашней яйценоскости. Голосят невпопад и не в лад агрессивно настроенные петушки. Не ведают, что скоро им в суп. Потому что про петуха сказано: корми его хоть семь лет – все равно один обед. А лесоруб после доброй работы и пару таких кочетков за присест уберет. Но это потом. По первым морозцам. Сейчас же вся эта белая вольница в непрестанном, неутомимом движении. Она дурачлива, бодра, жизнерадостна – весело на такое смотреть.
Знакомлюсь с птичницами:
– Лебедева.
– Голубева.
– Петухова.
Рассмеялся и спрашиваю:
– У всех на птичнике птичьи фамилии!
Женщины переглянулись и тоже расхохотались:
– Оюшки! В самом деле... Девки!! Смена-то наша какая совпала!.. От птицы все происходим... хо-хо-хо… А ты, Зоя, от петуха – ха-ха-ха...
Птичницы хорошо зарабатывают. С курочками – самое женское дело. И ребятишкам побольше присмотра. Птичник-то рядом с поселком, не километры отмеривать. Так вот подсобный цех леспромхоза предоставляет работу и вовлекает в нее вторых и третьих членов семей.
Идем к «старым». К несушкам. Эти в стационарных клетках. Какой же контраст с молодками! Боженька мой! Облезлые, голые шеи. Посинели от корма и набок свернулись зобы. Изветшало, посеклось перо. Один гребень болтается – жарок и яр.
–Линяют, – кивает на клетки Таланцев. – Не на кур, а на ведьм стали похожи. Период.
Ну и гвалт. Ну и шабаш! Снесла яйцо – экстаз. Яйцо укатилось – истерика. А эта, еще на сносях, рассказывает, рассказывает, рассказывает, какое у нее золотое будет яйцо. 5700 голосов, слившихся воедино, приобретают какую-то индустриальную мощь.
– Скоро их всех под топор, – резанул себя пальцем по горлу Таланцев. – Год «отработали» – хватит. На второй яйценоскость у клеточниц резко снижается. Без движения же... Без физкультуры и спорта живут. Невольницы. Старухам – «секир башка», а молодок сюда. В результате семь-восемь тонн птичьего мяса. Не министров тревожить...
В птичнике еще много ручного труда, но сюда пришел, приглашен дядя Гриша. Он присматривается пока, примеряется, чертит пальцем по воздуху.
Знакомимся.
Плечистый, грудастый, этакий полустолетничек, с «министерским» животиком и буслаевскими кулаками. Немногословен, Несуетлив. В его жестах – степенство, з речах – слово по цене сокола. Достоинство и самоуважение. Знает цену себе человек. Дороги они, такие вот мастера, всеумельцы и выдумщики.
Птицей и птичниками распоряжается ветврач Николай Александрович Жилин. Ему – пятьдесят восемь. Образование высшее. Кроме рентабельности хозяйства и прочих административных забот в его обязанности входит составление рационов, надзор за санитарным состоянием помещений.
5700 кур-несушек в Малиновском и 2700 населения. По плану 1971 года Николай Александрович должен взять с птичника 786 200 штук яиц. За восемь месяцев года получено без малого 700 000 штук.
– Будет миллион, – говорит Николай Александрович.
– Миллион возьмем, – подтверждает Таланцев.
Делю яйца на население и получаю по 373 яйца на малиновца в год. Здорово! Не ко «христову» дню, не ко «дню птиц» или «дню лесника», а у каждого каждый день на столе яйцо. Свежее. Витаминное.
Направляемся в свинарник. Он типовой, рассчитан на 20 голов свиноматок и 200 откормочников. Уборка, автопоение, кормокухня – все здесь механизировано. Для рабочих готовы раздевалки, душевые, комнаты отдыха. Все побелено, в помещениях светло, ввернуты электролампочки. После птичника – удивительная тишина. Не хрюкнуто здесь и не взвизгнуто. Только пара воробушков под потолком. Свиноматок завезут в октябре, а там надо ждать опоросов, выращивать поросят и откармливать, одним словом, хозяйство вести.
Иван Григорьевич рассказывает, что скоро начнется строительство типового коровника на сто голов, что с его появлением сельскохозяйственные цеха леспромхоза станут самостоятельным подсобным хозяйством со своим хозрасчетом, печатью и счетом в Госбанке.
– Это не значит, что мы, леспромхоз, устраняемся – нет. Всегда будем помнить: наше дитя. В случае чего и помочь можно. Иначе зачем бы нам было «квашню» растворять...
– Вы говорите так... то есть загадываете, как будто намерены всю жизнь прожить здесь!
– Все может быть, – отозвался Таланцев.
– А вот предложили бы вам работу в большом городе... Положение, квартира, зарплата и прочие блага – все выше, значительнее. Оставили бы вы свой леспромхоз! Друзья ваши оставили бы!
– Во всяком случае... не по своей инициативе, – отвечает Иван Григорьевич. – Если бы мы приехали сюда на готовенькое, то, как говорится, и «разлука без печали». А мы... Мы по жребию колышки били. Такую махину раскочегарили! Здесь, если честно сказать, дело нашего сердца. Нашей молодости... Как оставить!
У «Дельфина» нас ждали мастер-прораб Михаил Зырянов и директор леспромхоза Михаил Красилов. Прорабу сорок три года. Отец пятерых детей. Он окончил Тюменскую строительную школу и чуть ли не с основания леспромхоза трудится здесь, в Малиновском. Михаил Григорьевич строил здесь все. Все! Но главным его «душевным объектом» является вот он... красавец «Дельфин».
Разумные и достойные люди советовали Красилову (коль на спорт отпущены деньги) строить в поселке типовой стадион. Чтоб большинство игр и лихих состязаний вместил. Чтобы массовость, праздничность, зрелищность и вседоступность.
Советы были стоющие, соблазнительные, не без «царя» в сущем замысле. Но собрались три основателя «града Малиновского», три свежевыбритых «леших» и... вколотили свой колышек:
«Не стадион, а плавательный бассейн».
Вынесли свое предложение на обсуждение общественности.
Мнение общественности делилось поровну.
Молодые мамаши, жаждущие видеть своих дочерей фигуристками, феями льда, молодые отцы, заприметившие в своих отроках «удар Фирсова» или «вратарскую стойку» Зингера, безоглядно и безраздумно отстаивали стадион. Сторонники плавания и купания были как-то спокойнее, инертнее. Верх, казалось, берут «стадионщики».
Но вот выступил пожилой лесоруб, участник форсирования Днепра и Одера.
Он сказал:
– Уверен, что большая половина наших ребят – колуны. Кинь их в реку – лови на дне. По пятнадцать, шестнадцать лет иным стоеросам, а они, извиняюсь, пупка не мочили. Рек и озер близ поселка нету. А которые есть – с гор текут, с Урала-батюшки. Вода в них известная. В июле рученьки терпнут.
Потискав мосластые пальцы, лесоруб продолжал:
– А знали бы вы, конькобежцы и плюс футболисты, сколько русских головушек принял Днепр, заглотил чертов Одер! И только лишь потому, потому только лишь, что не мог, не умел солдат плавать.
Я вам так скажу: лыжные батальоны помню, а на коньках ни одного подразделения не видывал. Не припомню, чтоб на коньках воевали. Посудите здраво. Ходить, скакать, бегать по земле, стадиону ли всякий умеет. А бассейн здесь у нас, загляните поглубже... Это же оборонное дело – вот в чем суть. Притом вода на Руси – вещь веселая и зазывистая. Не только малого, но и старого соблазнит-распотешит.
– Всем, Михаил Иванович, дозволено будет купаться! В смысле возраста спрашиваю... – обернулся лесоруб к Красилову.
– Всем, у кого кожа здоровая.
– Кожа у нас – дай бог всякому! – закончил свое выступление участник форсирования Днепра и Одера.
«Стадионщики» сбавили прежней настырности. Призадумались... И вот он готов, таежный красавец, таежная сказка – «Дельфин». На неделе привезут фильтры, установят их и состоится торжественное открытие «дельфинника» – детской спортивной школы по плаванию. Бассейн площадью 162 квадратных метра вмещает 250 кубометров подогретой воды. Раздевалка на 22 места, душевые, медпункт.