— Да нет, отчего же? Хотите, вы можете начать.

— Спасибо, я потом.

— Разрешите мне, Лев Петрович, — медленно поднялся главный.

В этом было что-то новое. Обычно главный говорил в конце, давал оценку как работе, так и выступлениям. На этот раз он, видимо, задумал сделать «ход конем».

— Давно я не помню, чтобы мы у себя в экспедиции рассматривали отчет с отрицательным отзывом…

— Да такого и не было, — не удержался кто-то.

— Именно так: «Такого и не было». А почему? Если разобраться, разве мало заведомо слабых работ проходило через наши руки? И мы все же принимали их. Почему? Да потому, что все мы прекрасно себе представляем, что к любой работе, особенно к тематической, можно, мягко сказать, подкопаться. Я не хочу сказать, что в данном случае это произошло умышленно, нет. Но рецензенту, при всей его добросовестности, на мой взгляд, не хватило… объективности, что ли… Поясню, — сказал главный, увидев недоуменные лица. — Недостаток объективности, я думаю, заключается в том, что Павел Родионович подошел к отчету без учета объективных возможностей реализации его неоправданно высоких требований. Я согласен: в отчете есть, конечно, и существенные упущения, но, я убежден, не настолько они существенные, чтобы одним махом закрыть всю проделанную большую работу. Арнольд Михайлович, конечно же, делал эту работу не в совсем благоприятных условиях. На работу было отпущено чуть больше года. Методические указания поступили с опозданием чуть ли не на три месяца. Я правильно сказал, Арнольд Михайлович?

— На два с половиной, — ответил тот.

— На два с половиной месяца, — эхом повторил главный, — в то время как другие управления, по моим сведениям, занимались этой темой не менее двух лет. Это первое. Второе… Арнольд Михайлович довольно часто отвлекался руководством экспедиции, в частности мной для выполнения срочных заданий. Так, он был в двух командировках, участвовал в совещании по методам разведки подземных вод, которое, как вы знаете, состоялось в Магадане, и, кроме того, на его счету две рецензии. Я согласен: это не может служить оправданием неудовлетворительной работы, но еще раз повторяю: отчет Арнольда Михайловича я таковым не считаю, и, кроме того, определенные недоработки, которые имеют место, можно понять, учитывая сказанное мною выше.

«Вот закручивает, — со злостью подумал я. — Так, глядишь, еще четыре балла поставят».

А главный продолжал:

— Я не могу не обратить внимание технического совета на то упорство, я бы сказал настырность, рецензента, на предвзятость, с какой написана рецензия. Обратите внимание, ведь почти ни одного положительного момента не отметил Громов. А они же очевидны! Поэтому я предлагаю дать недельный срок обоим — и автору, и рецензенту: чтобы первый сделал исправления, существенно не перерабатывая ни записки, ни карт, а второй… — он сделал паузу. — Я надеюсь, что при более тщательном анализе у Павла Родионовича возникнет желание пересмотреть отзыв. Этим, как вы все понимаете, он окажет добрую услугу экспедиции. Я кончил, товарищи. — Главный, словно боясь, что его остановят, быстро опустился на свое место.

И тут, обронив председателю «разрешите» и не дожидаясь приглашения, вырос Робертино. Роберт Иванович выглядел собранным, сосредоточенным, как будто собирался произнести торжественную речь. Он даже подошел к председательскому столу и повернулся лицом к собравшимся.

— Смею заверить членов техсовета и приглашенных, я достаточно хорошо разобрался в целях этой тематической работы, мне ясны результаты, полученные автором отчета, основные достижения его и просчеты, а также те явные и тайные помыслы, которые он обнаружил в процессе защиты, — так начал Робертино, затем остановил на мне свой взгляд. — Я также понял, что же хочет рецензент увидеть в этой работе, и постарался вникнуть в его претензии. Громов убедил меня: в нашей экспедиции допущен явный брак. Нужно было не мудрствуя лукаво признать это, поблагодарить рецензента, как полагается в таких случаях, за проделанную большую и несладкую работу, то есть признать отчет несостоявшимся, назначить срок для доработки отчета. В том, какой срок назначить — месяц, два, три, — по-моему разумению, и состоит задача нашего техсовета. Но… — Роберт Иванович передохнул, переступил с ноги на ногу и продолжал: — До этого я говорил, что мне ясно, а теперь я буду говорить о том, что мне не совсем ясно и что я отказываюсь понимать. Мне, например, совершенно непонятны попытки члена нашего техсовета, я имею в виду вас, Геннадий Андреевич, черное выдать за белое и наоборот.

Главный подскочил:

— Я бы просил вас не забываться!

— А я и не забываюсь, Геннадий Андреевич. Ни в коем случае! Поскольку вы, главный геолог, выступили главным защитником бракованной работы, поэтому закрыть глаза на это — значит, согласиться с положительной оценкой отчета, предложенной вами. Вот, — Костюк показал рукой на собравшихся, — здесь девяносто процентов молодежи — я имею в виду тех, кому до сорока лет, — усмехнулся он. — Здесь и руководители партий, и молодые специалисты, и пришедшие из других экспедиций. Давайте примем этот злополучный отчет, учитывая недоработки в методических указаниях, занятость автора по другим делам и еще какие-нибудь объективные причины, которые приводил здесь Геннадий Андреевич. Давайте учтем это все и отчет примем. Но… с этого момента вместо титула «комплексная геологическая экспедиция» мы должны будем именоваться другим названием, ничего общего с геологией не имеющим, ну хотя бы артелью имени товарища Бендера. — В кабинете заулыбались. — Но поскольку нам никто нового титула не даст и печать нашу не изменит, то нам остается одно — халтуру за пределы экспедиции не выпускать и, мало того, дать обязательство, чтобы впредь незавершенные работы на техсоветы не выносить. Иначе мы перестанем сами себя уважать.

Все сразу оживились, кто-то даже захлопал в ладоши, и, кажется, не один. А я сидел неподвижно, в горле застрял ком, который никак не проглатывался. Благодарность к Робертино распирала меня, и в то же время я чувствовал себя триумфатором.

Роберт Иванович вернулся на свое место, а Романов, нетерпеливо дождавшись, когда люди угомонятся, спросил:

— У кого будут еще выступления, замечания, предложения?

Молчание.

— Вы, кажется, просили слова? — отыскал Лев Петрович глазами Руслана Плетнева.

Тот смутился и отрицательно замотал головой.

— Выступающих не будет?.. Так… Есть что сказать автору? Рецензенту?.. Прекрасно. — Лев Петрович грузно поднялся. — В первую очередь, я хотел бы поблагодарить Роберта Ивановича за то, что он так четко расставил точки над «i» и тем самым сэкономил нам время. Итак, поступило два предложения: дать автору неделю на доработку отчета, затем рассмотреть его снова на техсовете, предварительно уговорив рецензента изменить свое отношение к работе, а если это не удастся, объявить его рецензию несостоятельной, принять отчет с оценкой «удовлетворительно»… А может быть, «хорошо»? Нет?.. Принять с оценкой «удовлетворительно» и в срочном порядке отправить на рассмотрение НТС управления. Реализация первого предложения позволит нам выполнить годовой план, а следовательно, успешно завершить год. Второе предложение более короткое: отчет в этом году не принимать, вернуть его на доработку автору и через два месяца собраться еще раз… Всем все ясно? Кто за первое предложение, прошу членов техсовета голосовать.

Вот оно. Я опустил глаза. Но страх увидеть слишком много назидательно торчащих рук сменился любопытством, и я взглянул исподлобья. Только две руки увидел я: — «за» голосовали главный и начальник планово-экономического отдела.

— Кто за второе предложение, прошу голосовать, — сказал Лев Петрович, выждал немного и сам поднял руку. — Явным большинством голосов отчет возвращается автору на доработку. Техсовет окончен, все могут быть свободны. Вас, Геннадий Андреевич, я прошу остаться.

Я стоял в коридоре и, затягиваясь до ям на щеках, курил в плотном окружении своих собратьев по делу. Все были возбуждены, о чем-то говорили, кто-то жал мне руку, кто-то хлопал по плечу. А я стоял растроганный и, может быть, впервые за долгое время испытывал счастье.