Рождество.

Он сказал, что вернётся к Рождеству.

Особняк казался таким большим, что я подумывала провести неделю дома в Бель-Эйр (прим. пер.: близлежащий элитный район Лос-Анжелеса). Избегая Дебби. Избегая Мартина. Взглядов. Их характеры были мне не по душе. Но я могла их выдержать. Могла выдержать что угодно. Я была сильной.

Стоит ли вообще вспоминать то принятое решение? Что последнее случилось со мной?

Я помнила лишь вещи, произошедшие со мной давным-давно. То, как он связал меня в последний раз, стало моим любимым. Дикон подвесил меня к свисающим с потолка крюкам, оттуда также свисали верёвки с узлами в необходимых местах. С помощью этих верёвок он превращал моё тело в шедевр искусства «шибари». На мне не было одежды, спина была выгнута дугой, словно я падала с небес, а он лежал на полу, лаская мои плечи и голову. Я чувствовала спокойствие каждый раз, когда он связывал меня, и, когда это становилось частью шедевра, вся тревога, которая могла ещё остаться в моём сердце, просто таяла.

Я слабо помнила лошадь, но, скорее всего, она мне просто приснилась. Месяцами я даже близко не подходила к лошадям. А может, и годами.

И потом… Эта вечеринка… Узлы на коже… Лосьон…

Капля чего-то, от чего в моём носу защипало.

Когда это было? Вчера? В прошлом месяце? Это вообще было?

А теперь я находилась здесь. В Вестонвуде.

Пиздец.

Пообедав в маленькой серой комнатушке и спустившись на лифте из нержавеющей стали в унылое просторное фойе, я оказалась в офисе, где, как мне показалось, был неприятный запах. Во всём можно было обвинить мою головную боль, от которой я всё воспринимала тяжелее, или же яркие цвета, окружившие меня.

Бледно-синие шторы закрывали окно, по которому скатывались капли дождя. Лампа с зелёным плафоном. Дорогие панели на стенах и столах. Ковры цвета бургунди. Я зажмурила глаза. Было больно даже от приглушенного света настольной зелёной лампы.

— Спасибо, Берни, — ответил доктор Чепмэн, стоявший в углу комнаты.

На нём был серый пиджак и серо-зелёный джемпер поверх белой рубашки. Его голос не вызывал боль, но, несмотря на то, что Берни закрыл дверь после указания доктора, я всё равно чувствовала себя так, будто кто-то огрел меня по голове монтировкой.

— Мучаетесь от головной боли? — спросил доктор. Я кивнула и услышала его вздох. — За те деньги, которые платят за ваше пребывание здесь, они найдут для вас лучшее болеутоляющее, — он опустил руку в ящик стола и достал оттуда баночку с дежурными таблетками. — Я дам вам воды.

Я протянула руку за таблетками:

— Она мне не нужна.

Доктор положил две таблетки на мою ладонь. Я не убрала руку, только шире расставила пальцы. Он добавил ещё две. Я всё держала руку перед собой.

— Хватит, — произнёс он.

Я забросила их в рот и проглотила. Одна таблетка зацепилась за корень языка, оставляя после себя горький, обжигающий след, но я справилась и с ним.

— Не хотите присесть? — он спрятал баночку и запер ящик стола на ключ.

— Это вопрос? Или что-то типа того?

— Это предложение, сформулированное в виде вопроса.

По левую сторону от меня стояло старое кресло, обитое мягкой кожей зелёного цвета. Я прикоснулась к медным заклёпкам, крепившим кожу к каркасу, а потом опустилась на него. Доктор Чепмэн сел за свой стол, положив правый локоть на подлокотник своего кресла. Я не знала, стоило ли мне начать задавать свои вопросы о том, что случилось, и где я была. Стоило ли мне выдать ему всё, что я вспомнила, или нужно было просто спросить его о том, в каком же дерьме я оказалась, и когда Дикон вытащит меня отсюда?

Но он сделал всё за меня.

— Вы можете сказать мне, какое последнее событие запомнили?

Я окаменела. Рот онемел. Не могла сказать ему.

— Когда я могу отсюда уйти?

— Вы думаете, вам пора уходить?

— А вы думаете, мне нужно здесь остаться?

— Сейчас важно то, что вы думаете, — ответил он.

— Это для вас важно знать то, что я думаю, а для меня важно то, что думаете вы. Так что начинайте.

Он провёл средним пальцем по верхней губе, а потом опустил руку. Странный жест.

— Вы здесь ради вашей безопасности. Ваша семья заплатила за это, беспокоясь о вас. У меня есть семьдесят два часа, чтобы определить, представляете ли вы угрозу для себя и окружающих.

— Как я могу быть угрозой?

— Вы не помните?

— Вы знаете, что не помню.

Он поставил локти на стол и посмотрел прямо в мои глаза. Я хотела узнать, что увидел в них он, а не то, что видели все: девушку с вечеринок с постоянной улыбкой и раздвинутыми ногами. Ебанутую принцессу со своей свитой и двумя «Бентли» в гараже. Но помимо этого мне было интересно, сколько ему лет. Он выглядел таким молодым и таким мудрым одновременно.

— Я скажу вам, почему вы здесь, — начал он нежным голосом, — но хочу предупредить, что ваш мозг заблокировал эти воспоминания скорее всего потому, что для вас они болезненны.

— Хорошо.

Я не поверила, но позволила ему думать, что они заблокированы. Причина, по которой я ничего не помнила, заключалась в том, что я была пьяна или под кайфом. Какую бы хрень я не приняла тогда на вечеринке, мой мозг ещё не включился.

Наверное, я плохо себя вела, но мне никогда не будет за это стыдно. Ведь я не помнила этого. Я попадала в автомобильную аварию из-за того, что садилась пьяной за руль. Принимала сильнодействующие таблетки. Меня трахали по кругу несколько парней и после этого бросали на аллее. Я убила случайного папарацци. Одного из той самой «свиты», которая выводила меня из себя. Это всё, чего боялась моя мать, и всё, на что отец просто закрывал глаза.

— Вы заставляете меня нервничать, — прошептала я, а моя головная боль утихла.

— Вы знаете Дикона Брюса?

Я так редко слышала его фамилию, что иногда даже забывала её.

— Да.

— Вы помните, кем он вам приходится?

— Да.

Я отказывалась рассказывать дальше. Он был моей безопасностью. Моим контролем. Центром моей жизни. Без него всё теряло свой смысл.

И он придёт за мной. Всё, что мне нужно сделать, это продержаться.

— Мне было бы легче рассказывать, если бы вы сказали, что помните.

— Я ничего не помню.

— Вы помните, как пошли в конюшню в Брэнвине вчера?

— Я годами не была в конюшне, — в этот момент на задворках моего сознания меня кольнуло воспоминание. Грудь словно стянули корсетом. Мне хотелось расплакаться, но я не знала почему. — Просто скажите мне, доктор.

— Называйте меня Эллиот.

— Блядь, просто скажите мне! Сейчас же!

— Вы можете успокоиться?

Я проглотила горький, болезненный ком в горле.

— Да. Я в порядке. Да, — прошло несколько секунд. Он наблюдал за мной, видя, как во мне разрастается тревога. — Я в порядке, — произнесла я. — Вы можете сказать мне. Я выдержу.

— Мы не знаем, что точно случилось. Некоторых деталей не хватает. Мистер Брюс ещё не может ответить на вопросы.

Я пыталась держать себя под контролем, вцепившись пальцами в обивку кресла. Он увидел, как побелели костяшки моих пальцев. Я знала это, но мне больше некуда было деть своё напряжение.

— Продолжайте, — сказала я.

— Некоторые вещи мы знаем наверняка, но остались и вопросы. Если вы вспомните хотя бы часть из того, что я вам скажу, то, пожалуйста, сообщите мне.

— С Диконом всё в порядке?

Он прочистил горло и посмотрел в сторону, прежде чем снова заговорить со мной. Я поняла, что он совершенно не хотел рассказывать мне, и моя тревога переросла в панику.

— Вы ударили Дикона ножом в грудь.

Я проснулась, будучи привязанной к кровати, а в голове был сплошной туман. Потом меня отвели в комнату к лысоватому доктору и медсестре, лица которых я не смогла рассмотреть сквозь пелену перед глазами.

Доктор запинался и тянул звуки, пока пытался прочитать медсестре то, что было написано в моей карточке. Я едва ли могла разобрать, что он говорил, и плохо помнила, что случилось несколько часов назад. Я напала на кого-то? На своего врача? Я извинюсь. Он показался мне добрым. Я надеялась, что не навредила ему. Что же он сказал такое, выведшее меня из себя? Нечто о том, что я сделала. Он назвал причину, по которой я была здесь.