— Давайте на Данциг, штурман.

— А может, товарищ капитан, махнем до самого Берлина? — вмешался в разговор стрелок-радист Анисимов. — Ведь осталось-то совсем ничего!

— Наблюдайте повнимательней за верхней полусферой, — охладил пыл радиста-стрелка Ефремов.

— Есть, наблюдать за верхней полусферой! — понял свою оплошность Анисимов. — Извините, товарищ капитан…

В шлемофоне прозвучал голос штурмана:

— Курс на Данциг — семьдесят девять градусов…

Снова ожидание открытия огня немецкой зенитной артиллерией, но уже менее назойливое, чем раньше. Но немцы на земле по-прежнему молчат. А уже и Данциг. К нему ДБ-3 подходит с юго-запада, из глубины немецкой территории. Ни сам город, ни внешний рейд порта не видны, они надежно скрыты от наблюдения толстым слоем облаков.

— Данциг под нами! — сообщил Серебряков. — Подходим к цели. Даю боевой курс…

Внизу в темноте внешний рейд порта. На нем базируется немецкая эскадра во главе линейного крейсера «Тирпиц» и тяжелого крейсера «Адмирал Шеер». Но где конкретно корабли, в каком квадрате стоят на якорях, предположить невозможно. Поэтому бомбить приходится по расчетам штурмана, а они далеко не точны. За все время полета не было видно ни одного ориентира, чтобы определить истинное местонахождение бомбардировщика в воздухе. В данном случае скорее всего должен сыграть моральный фактор, пусть немецкие моряки теперь знают, что советские самолеты достанут их в своих портах.

Ефремов машинально посмотрел вниз: опять ничего не видно. Подумал, вероятность попадания бомб в цель ничтожна, ведь площадь данцигского внешнего рейда огромна.

— Боевой! Так держать! — послышался требовательный голос штурмана Серебрякова.

Ефремов крепче сжал рукоятки штурвала, взгляд прикован к приборам. Полминуты он должен строго выдерживать определенный штурманом боевой курс.

— Цель! — выдохнул штурман и нажал кнопку электросбрасывателя. Ефремов ощутил знакомый до боли толчок; бомбардировщик словно вздрогнул, даже подпрыгнул, избавившись от тяжелого груза.

— Поше-е-ел! — протянул Серебряков.

Две бомбы ФАБ-250 и три ФАБ-100 полетели вниз на скрытый темнотой внешний рейд. На приборной доске тут же загорелись сигнальные лампочки, означающие: «бомбы сброшены, ложись на курс отхода». Ефремов развернул ДБ-3 строго на север. Корабельная зенитная артиллерия молчала. Должно быть, немецкие моряки-зенитчики прохлопали цель или, возможно, намерены открыть огонь по летящим следом бомбардировщикам капитана Беляева, старших лейтенантов Семенова и Трычкова и лейтенанта Леонова?

— Лиха беда начало! — удовлетворенно передал по СПУ своим помощникам Ефремов. — Возвращаемся на аэродром…

Летели опять в сплошной облачности. Лишь перед самым островом Сааремаа облачность стала редеть и появились сравнительно большие «окна».

Вот и Кагул.

— Штурман, сигнальную ракету! — приказал Ефремов.

Серебряков открыл астролюк и выпустил зеленую ракету. Тут же на земле темень вдоль посадочной полосы прорезал желтый луч, указывая направление. Ефремов с ходу повел ДБ-3 на посадку.

Едва бомбардировщик срулил с посадочной полосы на поляну, уступая место следом летящему ДБ-3, и заглушил моторы, как подкатила эмка, и из нее вышли Жаворонков, Преображенский и Хохлов. Они с нетерпением ждали доклада командира эскадрильи о первом результате пробного полета на Берлин.

— Товарищ генерал, задание выполнено, пробный полет экипажем проведен успешно, — доложил Ефремов.

— Ну а противовоздушная оборона у немцев как? — нетерпеливо спросил Хохлов. — Зениток понаставлено много?

— За все время полета над территорией противника нас никто не обстрелял.

— И даже эскадра в Данциге?

— И даже эскадра.

— Странно, — пожал плечами удрученный Хохлов, — Дрыхли беспробудно, что ли, немцы в это время?!

Примерно через полчаса появился дальний бомбардировщик капитана Беляева и, сделав круг над аэродромом, благополучно приземлился. Потом совершили посадку самолеты старших лейтенантов Семенова и Трычкова. Доклады у всех были примерно одинаковы: пробный полет прошел нормально, бомбы сброшены на внешний рейд Данцига, зенитная артиллерия противника огня не открывала.

— Непонятно как-то? — недоумевал Хохлов. — Словно у немцев и зениток нет.

— Есть одна, — успокоил своего флагштурмана Преображенский. — Для тебя специально оставили…

Ждали возвращения дальнего бомбардировщика лейтенанта Леонова, с нарастающей тревогой все чаще и чаще посматривая на юг, но самолет не появлялся. В томительном ожидании прошел час, потом еще полчаса. Уже начинало светать, а Леонова все не было. С посадочной полосы возвратились в штабную землянку, понимая, что ждать бомбардировщик лейтенанта Леонова теперь бесполезно, видимо, с экипажем случилось несчастье. И не мудрено. В такую отвратительную видимость можно проскочить мимо Сааремаа, и тогда садиться придется где-то на материке на аэродромах Палдиски, Таллинна, а то и в Котлах или Беззаботном под Ленинградом. Бензина хоть и на пределе, но должно хватить.

Летчики всегда ждут из полетов своих боевых товарищей, надеясь на лучший исход. Ждали с волнением и возвращения экипажа Леонова или хотя бы сообщения о его судьбе, но безрезультатно. И лишь к полудню радист передал Жаворонкову радиограмму из штаба ВВС Краснознаменного Балтийского флота с известием о катастрофе ДБ-3 лейтенанта Леонова, врезавшегося в землю при заходе на посадку на аэродроме Котлы. Летчик лейтенант Леонов, штурман майор Котельников и стрелок-радист сержант Рыбалко погибли.

Весь личный состав авиагруппы особого назначения тяжело переживал потерю первого экипажа еще только начинавшейся «Операции Б».

Рано утром 5 августа нарочный привез на мотоцикле из Курессаре в Кагул шифровку командующего Краснознаменным Балтийским флотом на имя генерал-лейтенанта авиации Жаворонкова. Вице-адмирал Трибуц сообщал, что, по сведениям разведки, в эстонском курортном городе Пярну разместились командный пункт и штаб 18-й немецкой армии. Оттуда осуществлялось боевое управление дивизиями этой армии, пытающимися пробиться к Финскому заливу и отрезать главную базу флота Таллинн от основных сил советских войск. В Пярну же находилась и резервная дивизия, которая могла быть передислоцирована в Виртсу для форсирования пролива Муху-Вяйн и захвата первого из островов Моонзундского архипелага Муху. Командующий флотом требовал сегодня же нанести бомбовый удар по штабу 18-й армии в Пярну.

Жаворонков показал шифровку комфлота полковнику Преображенскому.

— Цель архиважная, если учесть, что свою резервную дивизию немцы нацелят на наш Моонзунд, — проговорил Преображенский. — Надо послать звено. Подвесим по три ФАБ-двести пятьдесят на каждую «букашку». Думаю, хватит для начала.

— Кто возглавит звено?

— Разрешите мне вести звено, товарищ генерал?

Жаворонков не возражал. Лучше командира авиагруппы особого назначения никто не выполнит задание командующего флотом. Расстояние от Кагула до Пярну небольшое, чуть больше ста километров. Советские дальние бомбардировщики неожиданно появятся над приморским городом со стороны Рижского зализа.

— Когда возможен вылет?

— Ровно в полдень, — ответил Преображенский.

Жаворонков заулыбался, удовлетворенно склонив голову:

— Самое купальное время! В Пярну отличные песчаные пляжи, немцы наверняка ими воспользуются. День-то обещает быть солнечным.

Преображенский тут же вызвал к себе флагштурмана капитана Хохлова и летчиков капитана Бабушкина и старшего лейтенанта Дроздова.

— Летим звеном бомбить штаб 18-й немецкой армии в Пярну, — сообщил он и протянул Хохлову бланк. — Вот примерные координаты цели.

— В Пярну? — переспросил Хохлов, явно не удовлетворенный предстоящим боевым заданием. Нужно было передислоцировать авиагруппу особого назначения из-под Ленинграда на остров Сааремаа, чтобы отсюда бомбить Пярну. Берлин настоящая цель! Ему вчера очень хотелось участвовать в пробном полете на территорию Германии, но Преображенский и слушать не хотел об этом. А сегодня сам летит на довольно легкое боевое задание. — В Берлин надо уже лететь, товарищ полковник!