Или кто…

Мне кажется, будто я бывала там раньше, возможно, прожила большую часть сознательной жизни. Я хочу ступить на эту тропу, все моё существо подталкивает меня, и мозг подаёт сигнал: «Сделай это и ты не пожалеешь!», и я уже поднимаю ногу…

Но… почему-то этого не делаю. Вторая половина тёмного, высохшего «я» сияет беззубой улыбкой и внимательно смотрит на меня чёрными бездонными провалами. Содрогнувшись от ужасного, пронзительного взгляда, я смущённо опускаю ресницы. И вместо правой ноги шаг, естественно, делает левая.

И всё возвращается на круги своя. Я открываю глаза и вижу, что снова нахожусь в той больничной палате, где впервые ощутила присутствие мерзких муравьев. Сейчас откроется дверь, вбегут люди в белых халатах, схватят меня, бросят на кровать и, как всегда, сделают несколько уколов. И я вновь окунусь в томное, щемящее душу забытьё, имя которому – Вечность.

А потом я приду в себя, но уже не буду помнить всего, что происходило со мной до того, как я потеряла сознание. Жизнь в который раз начнётся с чистого листа. И в душу, в который раз вольётся тягучей патокой липкий, неуёмный страх.

Может быть, именно поэтому я начала писать дневник, который так старательно прячу от людей в белых халатах. Если уж и найдут, то, желательно, чем позже, тем лучше. На сегодняшний день – это моя единственная отдушина, а, возможно, и уникальный ключ к открытию пыльной замочной скважины Памяти.

И вот ещё что.

Когда я начала писать, меня стала преследовать странная навязчивая мысль, будто именно ЭТИ строки я зачем-то пишу к сентябрю…

14 августа

О своей жизни я не помню ничего, кроме этой клиники. Да и о ней у меня довольно смутное представление, ведь из палаты я практически никуда не выхожу. Как я уже упоминала, каждый новый день начинается с девственно чистого, белого листа. Ночь и болевые приступы полностью вымывают те песчинки воспоминаний, которые мне удаётся насобирать за предыдущий день. Почему так происходит, я не знаю. Этот феномен не могут объяснить даже люди в белых халатах.

Очень неудобно всё время писать четыре слова, я прекрасно знаю, что эти люди называются как-то по-другому, но, как именно, я забыла.

День начинается с женщины, которая приносит мне таблетки и порошки, с приклеенной улыбкой и постоянными вздохами отвечая на мои вопросы. Каждый раз они одни и те же – где я и как меня зовут? Заметно, что она уже устала это повторять и порой в её строгих, зелёных в серую крапинку глазах мелькают тени сомнения относительно того, что я спрашиваю об этом искренне.

Но… тени исчезают, когда я проявляю завидное упорство. Женщина начинает верить, что я не притворяюсь, острые треугольные крапинки в глазах становятся мягче и приобретают округлую форму. Она вздыхает и уже более добродушно начинает рассказывать то, что рассказывала вчера.

Около года назад я попала в автомобильную катастрофу, в результате чего, полностью потеряла память. В официальных полицейских отчётах написаны сухие, короткие строки о том, что я просто не справилась с управлением. Похоже, на самом деле было совершенно иначе. Детектив, который приходил в начале моего лечения, долго и тщетно пытался выудить хоть какие-нибудь сведения, уверяя, что все произошедшее было подстроено заранее, отчего мой автомобиль полностью лишился тормозов.

Бесполезно!

Я не могла вспомнить ничего и поэтому злилась, хныкала, всхлипывала, плакала, а иногда даже повышала голос. И он, бедолага, почему-то все относил на свой счёт, тяжело вздыхал, собирал бумаги и уходил. А на следующий день приходил снова в надежде, что «сегодня» будет кардинально отличаться от «вчера». Но, в итоге выяснилось, что он ошибался.

В общем, в конце концов, он отчаялся от меня что-либо узнать, улыбнулся, пожелал скорейшего выздоровления и исчез навсегда. А я осталась одна со своими грустными расплывчатыми мыслями и тысячами ненайденных ответов на единственный вопрос "почему?". Почему он ушёл?

Да потому что!

Потому что устал спрашивать об одном и том же и не получать ответа. А, может быть, просто обиделся, хотя, собственно говоря, на что ему обижаться – во-первых, это была его работа, а во-вторых, вспомнить я и в самом деле ничего не могла.

Самое странное, что в моей машине не обнаружили никаких документов. По номеру автомобиля установили владельца, и выяснилось, что я ездила по доверенности, но, как назло, выяснилось и другое – владелец этот вступил в какие-то нелады с законом и, как говорится, подался в бега. Печально, но всё происходило, как в кино…

Но…

Фильм – фильмом, а человека действительно нет. На этом все и застопорилось. Соответственно, никто не мог выяснить, как меня зовут и где я раньше проживала. Сама вспомнить этих деталей я, естественно, не могла.

Следствие зашло в тупик, поэтому в отчётах появились сухие записи, констатирующие мою водительскую некомпетентность. Молодой, приятной внешности, детектив в последнюю нашу встречу всё же заметил, что мне повезло. Убийца явно рассчитывал, что я разобьюсь насмерть. Слишком велика была скорость на роковом повороте, слишком крутой вираж делала узкая бетонная дорога.

И всё-таки, вопреки всем его расчётам и прогнозам, я осталась жива. Хотя, можно ли это назвать жизнью? Так, жалкое существование, подобие человека, случайно заблудившегося на перекрёстке миров…

Вот, в принципе и вся моя предыстория, ежедневно рассказываемая строгой женщиной-сиделкой с серыми глазами. Негусто, но, к сожалению, этот факт. Скоро год, как меня лечат и, практически не намечается никаких улучшений. Только приступы случаются не ежедневно, а через день.

Женщина-сиделка постоянно повторяет, что мне пришлось перенести очень тяжёлую операцию на мозг и, поэтому, восстановление организма происходит крайне медленно. Но, с другой стороны, куда мне торопиться?

Похоже, меня никто и нигде не ждёт, за всё время, что я здесь нахожусь, никто ни разу меня не посетил. Значит, никто не ищет.

Я думаю, это просто некому сделать…

15 августа

Сегодня, как ни странно, в моём выздоровлении наметился небольшой прогресс. Когда утром ко мне в палату вошла женщина с серыми глазами, я не стала спрашивать, как её зовут.

Потому что где-то в дальнем уголке моей памяти появилось мерцающее красными бликами короткое имя «Полли».

– Меня зовут Полли, – устало улыбнувшись, сказала она и поставила коробку с лекарствами на прикроватную тумбочку.

– Я знаю, – виновато улыбнувшись, я подтянула колени к подбородку.

Похоже, до неё не сразу дошёл смысл сказанного. Она неторопливо начала освобождать разноцветные таблетки от прозрачных упаковок и отмерять дозатором белые безвкусные порошки. И вдруг, неожиданно обернувшись, посмотрела на меня долгим выразительным взглядом.

– Не поняла… – смущённо пробормотала она. – Что вы сказали?

– Я сказала, что знаю, как вас зовут, – я кивнула головой, все ещё улыбаясь.

– Интересно, – Полли начала озираться по сторонам и, наконец, увидев больничный табурет, тяжело на него опустилась. – Стало быть, вы всё время притворялись, будто за ночь все забываете?

– Нет, – просто ответила я. – Правда, не сердитесь. Сегодня я поняла, что… что… как бы это поточнее выразиться?.. Поняла, что не забыла ваше имя!

– Может, вы ещё чего-нибудь не забыли? – подозрительно спросила женщина. – Вы помните, как вас зовут?

– Нет, – вздохнула я. – Этого, к сожалению, я вспомнить не могу. Правда, я не помню ничего, кроме вашего имени.

Полли гулко выпустила воздух, и неизвестно в который раз начала рассказывать мою историю. А я слушала с неослабевающим вниманием и всем своим существом понимала, что забыть этого уже не смогу. Или в тот момент мне так только казалось…

– А какого цвета была машина, на которой я ехала в тот день? – спросила я, когда Полли закончила.

– Тёмно-синего, с металлическим отливом.