— И день этот все ближе и ближе, — снова раздался тот же резкий голос, захлебывающийся недобрым смехом.

Лод опять опрокинул кружку в свое бездонное нутро. Пиво потекло по подбородку. Он шваркнул кружкой о стол и с вызовом уставился на Лафайета.

— Ты вот все лепечешь о ее высочестве, принцессе Адоранне, которая должна была стать моей невестой, — Лод уже еле-еле ворочал языком. — Он поклялся, что девчонка будет мне наградой! А сейчас мои агенты доносят, что он тайно упрятал ее куда-то. А время идет… Его заговор уже созрел, и сейчас он во мне не нуждается. Он так считает! Он обязательно разделается с девчонкой, ведь только она может помешать ему вступить на трон. Ну, а меня — отшвырнет в сторону, меня — которому он дал клятву!

— Так это что, правда?.. Адоранны действительно здесь нет? — О'Лири не отрываясь смотрел расширенными от боли глазами на отвратительную образину.

— Слышь, он — хитрая бестия, — слова великана звучали все более невнятно. — Черт его дери, со всеми его обещаниями, подарками и предательством. Но он, дурак, забыл, что в своей собственной стране я был королем! — Лод снова грохнул кружкой об стол, расплескивая пиво. — Я сделался королем благодаря силе своих рук и вероломству. Мой отец, уж на что могуч был, а я и его обскакал.

— Он доверял тебе, коварный сын и брат, — прогудел голос. — А ты прирезал его во сне!

— Трофеи принадлежат победителю! — зарычал Лод.

Он снова наполнил кружку, осушил ее одним махом и оторвал приличный шмат от жареной птицы. Голос в это время сыпал проклятиями.

— Но, — Лод ткнул пальцем в сторону О'Лири, как раз в тот момент, когда он дернулся от очередного укола в бедро. — Скажи, разве этот предатель, готовящий заговор во дворце, поступил со мной честно? Есть ли у него страх перед силами, которые сделали меня королем? Нет! Он отшвырнул меня, думая, что я навеки останусь в этом краю выжженной земли, а все богатство городов и полей достанется только ему!

— А почему бы и нет? — усмехнулся Лафайет неожиданно для самого себя.

Мозг его уже затуманился, и только постоянные уколы игл держали его на грани сознания.

— Никодеус знает, что тебя можно совершенно спокойно надуть, потому что ты — глупый!

— Глупый? — Лод захохотал, издавая звуки, похожие на грохот разваливающейся каменной башни. — И все же он послал сюда тебя, замухрышка несчастный.

— А как же этот замухрышка прошел мимо твоей мощной охраны? — опять вклинился приглушенный голос. — Спроси его об этом, могучий недоумок!

— Ну, вот теперь ты будешь говорить! — Лод, покачиваясь, наклонился вперед. — П-почему этот сивый волшебник послал тебя? Почему именно тебя? Кто ты? Чем ты занимаешься? Как…

О'Лири рассмеялся, изо всех сил стараясь, чтобы это выглядело как можно натуральнее. Лод вскочил было на ноги, но тут же снова плюхнулся на место.

— Я, похоже, зря упражняюсь в красноречии, — пробормотал он. — Но еще немного подождем, и клетка сделает свое дело.

— Еще немного — и ты умрешь, — завизжал тот же голос. — А потом призраки обезображенных предков будут раздирать твой вонючий труп, и первым среди них будет призрак моего отца.

— Молчать! — заревел Лод.

Он нетвердой рукой налил себе пиво и выпил, расплескивая его повсюду.

— Если я умру, то кто будет кормить тебя, кровопийца? — великан откинулся в кресле, наблюдая за Лафайетом покрасневшими глазами.

— Ну, ладно. Хватит об этом, — проворчал он. — А теперь говори, букашка! Каковы секретные планы Никодеуса? Что кроется за его обещаниями? Зачем он послал тебя? Зачем? Зачем? Зачем?

— А ты разве… жаль, что ты не знаешь… — выдавил с трудом О'Лири.

Вот если бы клетка была сделана из чего-нибудь мягкого, ну, типа тянучки… или если бы он заранее подумал о том, чтобы запастись маленьким ружьем… или если бы кто-нибудь, ну хоть кто, ворвался бы сейчас и открыл клетку… Все бесполезно. Он зажат здесь и бессилен что-либо предпринять в таком положении. Правда, когда он тонул, ему удалось в последний момент вернуться в Артезию. Да, но ведь тонул-то он, можно сказать, в полном комфорте. Последняя минута еще не наступила. Если ему удастся выбраться из этой переделки, то надо будет непременно поставить ряд контрольных экспериментов, чтобы определить природу и диапазон действия своих возможностей. Но на этот раз, похоже, выбраться не удастся. Он тут и погибнет, а Адоранна так никогда и не узнает, что он пытался ее спасти.

— …и сейчас, пока еще не поздно, — продолжал монотонно вещать голос, — отпусти его, гнусный отцеубийца, не лезь навстречу несчастьям, о которых даже понятия не имеешь.

— Не совсем, — Лод говорил уже совсем неразборчиво. — Я думаю, этот упрямый коротышка подкупил тебя. Иначе с чего это ты так рьяно заботишься о нем? Но я — Лод, король и господин, я не боюсь ни людей, ни черта, ни дурного глаза.

— Глупец! Отпусти его! Я вижу смерть и реки крови, вижу, как рушатся все твои грязные планы. Я вижу тень Великой Секиры — она уже нависла над твоей головой!

— Великая Секира висит среди моих трофеев, — дико захохотал Лод. — Не родился еще тот герой, который осмелится поднять ее против меня.

Он прикончил очередной галлон пива и дрожащими руками снова наполнил кружку.

— Ну, что скажешь, заморыш? — обратился он к О'Лири. — Может, хватит с тебя? Как тебе мои иголочки — развязали язычок?

— Я чувствую себя превосходно, — проговорил Лафайет не совсем отчетливо. — Мне тут нравится. Тихо, спокойно.

— Отпусти его! — злобно шипел голос. — Отпусти его, кретинское отродье!

Лод, с упрямством пьяного человека, тряхнул головой:

— Понимаешь, букашка, даже величие должно нести бремя. Денно и нощно, когда я бодрствую или сплю, все время у меня в ушах звенит этот мерзкий голос! Кого другого, послабее, это давно бы свело с ума, не так ли? — Он осоловело уставился на О'Лири.

— Я… ничего… не слышу, — заговорил Лафайет с большим усилием. — Да я думаю, ты… и так уже свихнулся…

Лод опять засмеялся, икая.

— Это не призрачный голос, — рыкнул он. — Этот голос рожден в недрах такого же горла, как у всех.

— Это… это первый признак, — задыхаясь, выдавил из себя О'Лири. — Слышатся голоса…

Великан криво усмехнулся.

— И тебе, букашка, наверное, приятно слышать все эти дерзости, несмотря на наказание. Ты думаешь, что приобрел союзника? — Смешок Лода не предвещал ничего хорошего. — От этого союзничка тебе будет невелика помощь. Но я нарушил правила хорошего тона! Я не представил нашего собеседника! Сейчас ты увидишь зрелище что надо! Уж поверь мне! Я исправлю свой промах.

Лод потянулся к горлу и начал распутывать шарф. Наконец он сорвал его.

Прямо у основания его бычьей шеи росла вторая голова — с худым, морщинистым лицом, впалыми щеками и глазами, как, горящие уголья. Голова была — копия первой.

— Прошу любить и жаловать, мой брат! — произнес Лод заплетающимся языком.

После этих слов он откинулся в своем кресле, рот открылся, глаза сомкнулись.

Некоторое время стояла полная тишина, изредка нарушаемая посапыванием великана, потом Лод сильно захрапел, зашевелился, выкинул руку и столкнул кружку с пивом. Темная жидкость выплеснулась на пол, а остатки побежали ручейком по столу и затем методично, капля за каплей, стали стекать вниз. О'Лири открыл глаза, когда услышал, что зашевелилась вторая голова Лода. Голова смотрела прямо на Лафайета и что-то говорила, еле разжимая губы. О'Лири прислушался.

— Большой… зверь… спит, — отрывисто прошептала она. — Это крепкое пиво не прошло бесследно и для меня, но я постараюсь перебороть хмель.

О'Лири не отрываясь наблюдал за происходящим. Было слышно, как капало на пол пролитое пиво. Лод пошмыгал носом и зафыркал во сне.

— Слушай, ты, малыш, — прошипела голова. — Если я помогу тебе сейчас, обещаешь выполнить мою просьбу? Ответь мне!

Лафайет силился что-то сказать, но язык не слушался. Эти попытки стоили ему невероятных усилий. Переводя дух, О'Лири немного обмяк, и в ту же секунду тысячи игл впились в его тело. Он знал, что адская боль будет невыносимо терзать его. Пусть хоть такой дорогой ценой, но он получит благословенное мгновение облегчения…