— Неужели в этом городе нет гостиницы?

— Для парня, у которого не все дома, ты быстро соображаешь. Ну, пошли.

Вслед за Свайнхильд он вышел через заднюю дверь на каменистую тропинку, которая вела к воротам, заросшим сорной травой. Неподалеку виднелось покосившееся строение. Лафайет поплотнее запахнул камзол под порывами холодного ветра.

— Полезай-ка сюда, — пригласила его Свайнхильд. — Устраивайся под навесом, если хочешь. Я за это денег не возьму.

Лафайет заглянул внутрь, стараясь разглядеть что-нибудь в темноте. Четыре подгнивших столба кое-как подпирали проржавевшую металлическую крышу. Под ней густо разрослась сорная трава. Он принюхался — в хлеву явственно различался запах, по которому можно было догадаться о его прежней обитательнице.

— Нельзя ли найти что-нибудь поприличнее, — взмолился Лафайет. — Я до конца своих дней был бы тебе признателен.

— Ничего не выйдет, приятель, — заявила Свайнхильд. — Деньги вперед. Два пенса за еду, два за ночлег, пять за разговор.

Лафайет порылся в карманах и достал пригоршню серебряных и золотых монет. Он протянул Свайнхильд плоскую монету достоинством в 50 артезианских пенсов.

— Этого хватит?

Свайнхильд взвесила монету на ладони, попробовала ее на зуб и уставилась на Лафайета.

— Это же настоящее серебро, — прошептала она. — Ради всего святого, Лейф, то есть Лафайет, что же ты раньше не сказал, что ты при деньгах? Пойдем, дорогой. Для тебя — все самое лучшее.

О'Лири последовал за ней обратно в дом. Она зажгла свечу и по крутой лестнице проводила его наверх, в крохотную комнатку с низким потолком. Он огляделся: кровать под лоскутным одеялом, круглое оконце, застекленное донышками от бутылок, на подоконнике горшок с геранью. Он осторожно принюхался, но в комнате пахло только дешевым мылом.

— Великолепно, — просиял он. — Только где же ванная?

— Корыто под кроватью. Я сейчас принесу горячей воды.

Лафайет вытащил медное корыто, снял камзол и сел на кровать, чтобы разуться. За окном всходила луна, освещая далекие холмы, чем-то похожие на холмы Артезии. А во дворце сейчас Дафна, наверно, идет к столу об руку с каким-нибудь болтливым денди, удивляясь про себя исчезновению мужа и, может быть, смахивая иногда с ресниц слезинку…

Усилием воли он отогнал прочь мысли о ее гибком стане и вздохнул поглубже, чтобы успокоиться. Ни к чему расстраиваться. В конце концов, он делает все, что в его силах. Где есть желание, там есть и возможность. В разлуке сердце любит сильнее…

— Кого? — пробормотал он. — Меня или того, кто поближе?

Открылась дверь, и на пороге появилась Свайнхильд с двумя ведрами, от которых валил пар. Она вылила воду в корыто и локтем попробовала воду.

— В самый раз, — сказала она.

Лафайет прикрыл за ней дверь, разделся, обнаружив при этом, что дорогая ткань камзола была местами порвана, и со вздохом облегчения погрузился в горячую воду. Мочалки нигде не было видно, но под рукой оказался кусок коричневого мыла. Лафайет намылился и горстями стал поливать воду на голову — мыло сразу же попало ему в глаза. Он ополоснулся, расплескивая воду и что-то бормоча, поднялся и потянулся за полотенцем.

— Черт, — выругался он. — Забыл попросить…

— Вот, возьми, — раздался рядом голос Свайнхильд, и жесткая ткань коснулась его руки.

О'Лири схватил полотенце и живо обмотался им.

— Что ты тут делаешь? — спросил он, становясь на холодный пол. Уголком полотенца он протер глаза и увидел, как в этот самый момент девушка сняла сорочку из грубого хлопка.

— Эй! — воскликнул он. — Что ты делаешь?

— Если тебе больше не нужна вода, — язвительно ответила она, — то я приму ванну.

О'Лири быстро отвел глаза — не из эстетических соображений, напротив. То, что он успел заметить — стройное тело, ножка, пробующая воду, — было очаровательно. Несмотря на растрепанные волосы и обломанные ногти, у Свайнхильд была фигура принцессы — точнее, принцессы Адоранны. Он быстро вытер спину и грудь, слегка коснулся полотенцем ног, откинул покрывало и юркнул в постель, натянув одеяло до подбородка.

Свайнхильд что-то мурлыкала себе под нос, беспечно плескаясь в корыте.

— Поторопись, — сказал он, разглядывая стену. — Что если Алан, то есть Халк, поднимется сюда?

— Ему придется подождать своей очереди, — сказала Свайнхильд. Впрочем, этот неряха никогда не моется ниже подбородка.

— Он твой муж?

— Можно сказать, что да. Над нами никто не произносил магических слов, у нас даже не было вшивой гражданской церемонии в ближнем городке. Этот бездельник утверждает, что так нам не придется платить налоги, но если ты хочешь знать мое мнение…

— Ну, все? — выдавил из себя О'Лири и зажмурился, стараясь не смотреть на Свайнхильд.

— Почти. Осталось только…

— Свайнхильд, пожалуйста, мне надо выспаться перед дальней дорогой.

— Где полотенце?

— В ногах постели.

Легкое женское дыхание, шлепанье босых женских ног, близость молодого женского тела.

— Подвинься, — услышал он нежный женский голос у своего уха.

— Что? — Лафайет подскочил на постели. — Господи, Свайнхильд, ты не можешь здесь спать!

— Неужели ты считаешь, что я не могу спать в своей собственной постели? — с негодованием воскликнула она. — Что же мне, по-твоему, устроиться на ночь в козьем хлеву?

— Нет, конечно, нет, но…

— Послушай, Лейф, давай без глупостей! Либо у нас все поровну, либо отправляйся спать на кухонном столе, со всеми своими деньгами. — Он почувствовал рядом с собой ее горячее, молодое тело. Она перегнулась через него, чтобы задуть свечу.

— Дело вовсе не в этом, — слабо запротестовал Лафайет. — Дело в том, что…

— Тогда в чем же?

— Я что-то никак не соображу, в чем дело. Мне только кажется, что мы оказались в довольно щекотливой ситуации: внизу храпит твой муженек, а выход отсюда только один.

— Кстати, о храпе, — неожиданно заметила Свайнхильд. — Уже несколько минут я не слышу ни звука.

При этих словах дверь с треском распахнулась. При свете высоко поднятого масляного фонаря Лафайет увидел разъяренное лицо Халка. Его глаз украшал огромный синяк, а над ухом вздулась шишка величиной с куриное яйцо.

— Ага! — заорал он. — Блудница Иезавель! Прямо под моей крышей!

— Под твоей крышей! — передразнила его Свайнхильд, Лафайет же в это время старался вжаться в стену. — Насколько я помню, этот притон достался мне от моего отца, и я по доброте сердечной подобрала тебя на улице, после того как мартышка стащила твою шарманку или что ты там еще мне наплел!

— Как только я увидел этого прилизанного хлыща, я сразу же заподозрил неладное, — прорычал Халк, тыча в сторону О'Лири пальцем словно кавалерийским пистолетом. Он повесил фонарь на крюк у двери, засучил рукава, обнажив бицепсы размером с тыкву, и ринулся к кровати. Отчаянным движением Лафайет выпутался из одеяла и соскользнул в щель между матрацем и стеною. Голова Халка врезалась в стену с треском, напоминающим удар разъяренного быка в ограду арены. Великан пошатнулся и осел на пол, как мешок с консервами.

— Ну и удар у тебя, Лейф, — прозвучал откуда-то сверху восхищенный голос Свайнхильд. — Наконец-то этот грубиян получил по заслугам.

Кое-как высвободив руки и ноги из обмотавшегося вокруг него одеяла, Лафайет вылез из-под кровати — и встретил устремленный на него взгляд Свайнхильд.

— Чудной ты парень, — сказала она. — Сначала сшибаешь его с ног одним ударом, а потом прячешься под кроватью.

— Я уронил контактные линзы, — надменно ответил Лафайет, поднимаясь на ноги. — Ну, да бог с этим. Я редко пользуюсь ими, разве что придется написать завещание. — Он схватил свои вещи и стал натягивать их с предельной скоростью.

— Я думаю, завещание не помешает, — вздохнула Свайнхильд, перекидывая прядь светло-русых волос через плечо. — Когда Халк придет в себя, он вряд ли будет в хорошем настроении.

Она разыскала в скомканных простынях свои вещи и стала одеваться.