— Обстановка напряженная, сами знаете. А нам специалисты нужны, — объяснил Охтинский. — Хотите старшиной батареи к капитану Стебелю или командиром понтонного взвода? — предложил он. — Выбирайте!

Егорычев выбрал свой же понтонный взвод.

— Правильно! — одобрил Охтинский. — В саперной роте комсостава мало. А вы знающий специалист. В следующем году осенью пошлем вас учиться на курсы, — пообещал он. Но обещанию начальника штаба БОБРа не суждено было сбыться: началась война. В тот тихий, теплый вечер — а Егорычев его запомнит на всю жизнь — в клубе после кино начались танцы. Там он встретил Людмилу Побус. Они долго танцевали, смешно разговаривая на полурусском, полуэстонском языке. Перед отбоем он ушел из клуба, чтобы проверить своих саперов. На обратном пути нарвал огромный букет белой сирени и вышел на дорогу, ведущую от клуба к хутору Побусов. Людмила шла одна. Смущенный Егорычев протянул ей сирень.

— Спасибо, — произнесла Людмила и прижала букет к груди.

— Я провожу вас до дому, добро? — предложил Егорычев.

— Добро, — по слогам произнесла Людмила незнакомое ей слово.

Они медленно шли к деревянному дому Побусов, окруженному зеленой стеной деревьев. Договорились днем встретиться и пойти на берег Рижского залива. Егорычеву хотелось взять руку девушки, но смелости не хватало.

— Гриша, скорее в роту! Скорее! Боевая тревога!.. — услышал он голос старшины сверхсрочной службы Галеева, казначея роты, с которым жил в одной комнате.

Обернулся на голос — Галеев ехал на велосипеде.

— Боевая тревога, понимаешь?! — крикнул Галеев и быстро скрылся в темноте в направлении дома, где жил политрук роты Буковский.

Слова «боевая тревога» настолько были неожиданными для Егорычева, что он, даже не простившись с девушкой, побежал в роту. Удивленная Людмила осталась одна. А рано утром саперов на машинах отправили в Курессаре, и с тех пор он ни разу не был в Менту, но часто вспоминал Людмилу…

В кубрик по отвесному трапу скатился краснофлотец.

— Приготовиться к высадке десанта! — передал он приказание командира.

— Всем наверх! — в свою очередь распорядился Егорычев и за краснофлотцем поднялся на палубу.

Наступило раннее, не по-летнему хмурое утро. Небо сплошь покрыто серыми облаками. Ветер несколько стих, но волны по-прежнему кидали тральщик из стороны в сторону. Впереди огромной шапкой возвышался остров Рухну, отчетливо виднелся высокий маяк. Десантный отряд заходил с подветренной стороны, качать стало меньше. Вскоре тральщик лег в дрейф, опасаясь подходить к берегу.

— Лодки на воду! — приказал Егорычев, и саперы принялись за дело. В первую же спущенную лодку сел сержант Ходак, к нему стали садиться красноармейцы из стрелковой роты. Началась пересадка десанта на лодки и с буксиров, катеров и баржи.

— Пошел, товарищ старшина! — крикнул Ходак и включил подвесной мотор.

— Давай!

Лодка, до отказа наполненная красноармейцами, отошла от тральщика и закачалась на волнах. Готовилась отойти и вторая лодка, как вдруг привычный шум прибоя разрезал мощный гул моторов и из-за зеленой шапки Рухну вывалилось около десятка немецких самолетов.

— По фашистам огонь! — скомандовал командир тральщика.

Резко захлопали две пушки тральщика, встречая самолеты врага. Первый самолет пронесся над самым кораблем и сбросил две бомбы. Кормовая пушка замолчала. Егорычев оглянулся и увидел лежащего на палубе краснофлотца; из правого виска его текла кровь. Не раздумывая, он бросился к пушке, зарядил ее и взялся за клевант, но не успел произвести выстрел, как возле борта мгновенно выросли два пенистых султана воды, поднятые разорвавшимися бомбами. Егорычева подняло вверх и бросило в водоворот…

Очнулся он от горько-соленой воды, попавшей в рот. Спасательный пояс, надетый заранее, удерживал его на воде. Тральщик, отбиваясь от самолетов, маневрировал возле острова. К песчаному берегу подходили лодки с десантом. «Значит, высаживаются все же наши», — облегченно подумал Егорычев и поплыл к острову. Он не выпускал из виду головную лодку сержанта Ходака. Вот она уже совсем рядом с отмелью. И тут с берега ударил станковый пулемет. С лодки тотчас же полетели гранаты, пулемет умолк. Десантники соскочили в воду и устремились на остров. Кайтселиты, отстреливаясь, отступали в лес.

Егорычев с трудом доплыл до песчаной отмели, подняться уже не было сил. Болела правая нога. Должно быть, он обо что-то ударился, когда взрывной волной его выбросило с тральщика. Подбежал Ходак и вытащил командира взвода на берег.

— Я думал, вы на тральщике, товарищ старшина, — гудел над ухом Ходак. — А вы купаться вздумали. Остров наш. Саперы не подкачали.

— Все целы?

— В полном составе. Не считая двух раненых.

«Легко отделались, — подумал Егорычев. — Да и корабли десанта особо не пострадали».

Вечером начальник гарнизона Рухну лейтенант Сашков собрал у маяка командиров подразделений на совещание. Он объяснил задачу каждому подразделению и распределил между ними участки обороны побережья в случае высадки немецкого десанта на остров. Командарм поднялись на смотровую площадку металлического маяка, откуда открывался вид на весь сравнительно небольшой остров, прикрытый сверху зеленой шапкой леса.

— Мы будем драться на этой советской земле. Отступать нам некуда, сами видите, — твердо сказал Сашков. — Поэтому каждый метр должен быть неприступен для врага.

Саперам был отведен для обороны тот участок, на котором высадился десант.

— В первую очередь замаскировать лодки и спрятать взрывчатку, — распорядился Егорычев.

Саперы перетащили резиновые лодки в лес, замаскировали их ветвями. В вырытую яму они сложили взрывчатку.

— Завтра с утра примемся за окопы, — предупредил Егорычев саперов, укладывавшихся спать в натянутых палатках.

Следующий день ушел на рытье окопов и стрелковых ячеек.

— Минное бы поле соорудить, товарищ старшина, — предложил Ходак. — Поставить бы с десяток фугасов. Сунется фашистская посудина к берегу — и поминай как звали.

— Добро! — согласился Егорычев.

Ходак взял с собой двоих саперов и, насколько позволяла глубина, поставил десять подводных фугасов вдоль берега.

— Поймаем фашистскую рыбку, вот увидите, — твердил он своим помощникам.

Поздно вечером с Саремы пришел торпедный катер, на котором прибыл инженер для руководства строительством огневой позиции береговой батареи. Обратно лейтенант Сашков отправлял на катере кайтселитов, обезвреженных группой эстонского истребительного батальона.

Все последующие дни с раннего утра и до позднего вечера саперы строили дальномерную вышку для береговой батареи, а инженерный взвод сооружал основания под орудия. Когда уже было почти все готово, пришла неожиданная весть: орудия, погруженные на буксир, потоплены немецкими самолетами при переходе.

— Выходит, вся наша работа вылетела в трубу! — упал духом сержант Ходак. — А может, новые орудия пришлют, а? — с надеждой спросил он Егорычева.

— Не пришлют. Нет их больше, орудий. Остров Муху надо укреплять. В Виртсу немцы.

— Что же нам делать здесь?!

— Только не сидеть сложа руки. Будем укреплять полосу обороны.

Егорычев заставил саперов углублять окопы, укреплять их бревнами, строить ходы сообщения и землянки. Возможно, долго им придется оборонять Рухну, вот тогда все это и пригодится!

Неожиданно к их участку подошли три немецких торпедных катера.

— Начинается, — кивнул Егорычев на катера, которые опасливо подходили к берегу.

— Давайте, голубчики, давайте… спешите, — манил их Ходак. — Еще поближе… Так. Чуточку еще. Наш фугасик ждет вас не дождется…

Катера вдруг открыли огонь из автоматических пушек и крупнокалиберных пулеметов. Снаряды врезались в брустверы окопов и с грохотом разбрасывали землю с осколками. Над головами свистели пули, впиваясь в стволы деревьев.

— Ну, еще ближе подходите, дьяволы! — кричал расходившийся Ходак. — Не бойтесь же. Мы же пока не стреляем!.. — уговаривал он, налаживая свой ручной пулемет.