Он принес из прихожей свой «дипломат», сунул в него аппаратуру, щелкнул замками и помахал Анжеле:

— Бай-бай, детка! Помни, что я тебе сказал.

Когда захлопнулась дверь и Анжела осталась одна в квартире, сдерживать слезы уже не было сил. Бледная, жалкая, с искривленными губами и ужасом в глазах, она совсем не походила на Анжелу, какой была полчаса назад. Рыдания душили ее, протяжный, хриплый стон рвался из горла, разрушая уют спальни, разрушая жизнь в этой квартире: прошлое отрезано напрочь, будущее — непроглядная тьма…

Непривычно тихо было в кабинете. И пусто. Агеева вдруг почувствовала себя совершенно одинокой в этом огромном, безжалостном мире. Усмехнулась, подумала: про жестокость мира говорят, как правило, те, кто ничего об этом не знает. А он и вправду жесток. Это не патетика, не красивые слова, а просто-напросто констатация факта. Жесток потому, что развивается по своим, неведомым человеку законам, бесстрастно перемалывая все, что стоит на его пути. А стоит чаще всего красивое, доброе, талантливое… Люди не перестают сокрушаться: какой был человек, ему бы жить да жить, творить, радовать человечество, а он исчез. Несправедливо, неестественно?

Естественно. Потому, что мир жесток и совершенно равнодушен к человеку.

Что движет этим миром, кто управляет им — неизвестно, что бы там ни говорили все, кто когда-либо пытался говорить на эту тему. Логика действий могущественных сил неподвластна разуму человека, поэтому и нельзя ничего предугадать. Вот она, Валерия Агеева, мэр города — сегодня самый популярный и уважаемый человек в Прикубанске, а завтра может случиться что-то из ряда вон выходящее, и люди, которые нынче восторгаются ею, будут плеваться при одном упоминании ее имени. Что это будет: клевета, провокация, подлог или гнусное предательство — неведомо, но с тех пор, как стала мэром, она знает, что такое может произойти в любой день.

Привыкла уже…

Да, есть у нее враги, у всех они есть. Да, плетутся вокруг ее кабинета интриги, идет тайная борьба за власть, за лучшие позиции к моменту старта очередных выборов. А где этого нет? Дело совсем в другом. В том, что мир жесток и непредсказуем.

С этим она давно смирилась. Но вот одиночество… К нему разве можно привыкнуть? Так хочется, чтобы рядом был сильный, добрый, нежный друг… Особенно теперь, когда Борис каждое ее слово о работе, о выборах воспринимает с нескрываемым раздражением.

Агеева вздохнула, невесело усмехнулась: когда наваливается свинцовая усталость, в ней просыпается философ, вернее, выпускница философского факультета. Могла бы рассказывать студентам о Фоме Аквинском и Шопенгауэре, но вместо этого должна заниматься… Что там еще осталось на сегодня?

Она придвинула блокнот с рабочими записями и планом сегодняшних мероприятий, в которых ей нужно было участвовать. Совещание с руководителями частных банков, компаний и директорами государственных предприятий по поводу предстоящих новогодних праздников. Все будут скулить, что денег на подарки детям и ветеранам, на елки и иллюминацию нет, придется поднажать. Встреча с адвокатами по вопросу о новом здании для городской коллегии — пусть берут какую-нибудь развалюху и ремонтируют, люди богатые, у нее лишних зданий нет. Встреча с южнокорейскими бизнесменами, облюбовавшими «Импульс» для выгодного сотрудничества. Стригунов напоет об ограничении по первой очереди, придется улыбаться и выкручиваться. Бизнесменов нельзя отпугивать. Однако долги энергетикам такие, что впору город без тепла и света оставлять… А вечером в кинотеатре «Родина» какой-то певец. Имя забыла, песен его не слышала, но нужно будет поприветствовать от имени горожан…

И еще не решен вопрос с видеокассетой. Куда он сгинул, этот Осетров? Заблудился, что ли?!

Она закрыла блокнот, швырнула его в сторону. Толстая книжица в переплете врезалась в хрустальный стакан с карандашами, опрокинула его на пол. Агеева вскочила с кресла, всплеснула руками: красивый стакан, подарок американских журналистов, раскололся напополам. Такая досада! Когда она, сидя на корточках, собирала карандаши и авторучки, ожил селектор.

— Валерия Петровна, к вам Павел Иванович Осетров, — послышался голос Марины.

Агеева вернулась в кресло, так и не успев собрать рассыпанные карандаши, сердито сказала:

— Наконец-то! Пусть войдет.

Едва Осетров показался в дверях, Агеева поняла: кассета исчезла. Это было заметно по глазам главного редактора. Ну, и что же он скажет в свое оправдание? А впрочем, это не важно. Теперь нужно думать, что означает исчезновение кассеты, чем грозит ей? Хотя… кое-что она уже знает после визита Вашурина.

Осетров подошел к столу, печально развел руками.

— Садитесь, Павел Иванович. Рассказывайте.

— Да что рассказывать, Валерия Петровна. Кассета прямо-таки испарилась. Все время была на месте, а когда понадобилась… — он трагически покачал головой. — Я буквально всю телестудию вверх дном перевернул, потому и задержался…

— Вы говорили, что кассеты, представляющие определенную важность, находятся в сейфе у человека, который отвечает за них, верно?

— Совершенно верно.

— Почему вы надумали переворачивать студию вверх дном, когда достаточно было выяснить у этого человека, выполняет ли он свои служебные обязанности или нет?

— Не выполняет, Валерия Петровна. Никакого вразумительного объяснения. Да вы и сами знаете, как сейчас люди к дисциплине относятся.

— Сама не знаю, Павел Иванович! — нахмурилась Агеева. — Сама отношусь как к естественной необходимости, без которой не бывает дееспособного коллектива! Если вы знаете другое, поделитесь своей мудростью, попробуйте убедить меня. Не получится — идите огурцы продавать!

— Я не говорю, что дисциплина не нужна, но сейчас не так-то просто заставить людей… стимулов особых нет. Но я уже принял меры, Валерия Петровна. Редактор отдела новостей уволен за грубое нарушение как раз-таки трудовой дисциплины.

— Редактор отдела новостей? — переспросила Агеева.

— Да, его фамилия Истомин, он заменил Богаченко, вы, наверное, видели его на экране. Хороший журналист, но после такого вопиющего безобразия…

— Что он сказал в свое оправдание?

— Сказал, что была кассета, недавно видел ее, а теперь исчезла. Потом грубить стал, но со мной такие номера не проходят, я его живо на место поставил.

— Немедленно проведите служебное расследование, материалы передайте в прокуратуру. Вы отдаете себе отчет, что это нарушение Закона о выборах? К каким последствиям это может привести в нынешней накаленной атмосфере?

— Ну, разумеется, разумеется… Завтра же все, что выясним, передадим в прокуратуру.

Агеева нервно забарабанила тонкими пальцами по столу.

— А сами что думаете по поводу исчезновения материала?

— Кто-то из ваших поклонников постарался. Истомин частенько оставлял ключи от сейфа в кабинете на столе, ну, знаете, бывают срочные выезды, то пожар, то дорожное происшествие, то убийство… Ключи на столе, а он помчался к машине. Какой-нибудь хулиган и воспользовался этим, спер кассету…

— Не притворяйтесь дураком, Павел Иванович! Вы прекрасно понимаете, с какой целью была похищена кассета. Истомин у вас полгода работает, откуда он появился здесь, почему вы доверили ему отдел?

— Из Краснодара приехал. Вообще-то, коренной прикубанец, но жил в Краснодаре, а потом разошелся с женой и вернулся. Богаченко взял его в отдел, а когда уходил, рекомендовал на свое место. Я не стал возражать, как журналист он меня вполне устраивал. Мне показалось, что вы знаете его…

— Когда кажется, креститься надо! — резко оборвала его Агеева.

— Я понимаю, Валерия Петровна… Поэтому и уволил его. Нам такие работники не нужны.

— А нам — такие главные редакторы. Запомните хорошенько: если этот материал где-то проявится, вы понесете не только административную ответственность.

Осетров вытащил из кармана толстого клетчатого пиджака носовой платок, шумно высморкался и лишь после этого глухо выдавил: