В Варшаву он возвращался в новых ботинках, объедаясь шоколадом и пирожными. Парашютистка, благополучно довезенная им до Кракова, попрощалась с ним. И снова никому не пришло бы в голову, что этот сладкоежка на дне сумки с лакомствами везет пятизарядный пистолет. Правда, это была скорее игрушка, чем оружие. Подарок на память от девушки-парашютистки, которую он, наверное, никогда больше не увидит и которая хотела вот так, по-солдатски выразить свое признание варшавскому мальчишке, товарищу по оружию.

Сразу же по возвращении домой снова начались «обычные» поездки в Рыбенек и Миньск-Мазовецки. Праздничный костюм он сменил на повседневную одежду, которая тоже была куплена на деньги штаба Армии Людовой и которая также не была обыкновенной. Сшитая из нового шерстяного материала, она состояла из блузы и широких штанов ниже колен, называемых иначе «брюки-гольф». Блуза специально была скроена объемистой, навыпуск, стягиваемой в поясе. За нее можно было положить много газет. Брюки с буфами также хорошо укрывали пачки подпольной прессы, прикрепляемые резинками к ногам. Эти газеты уже ожидал минский сапожник товарищ Рокицкий (подпольная кличка Сухы), ждал у Буга товарищ Скочень… Возвращаясь в Варшаву, Кшись иногда брал с собой оружие, а иногда немного яиц или муки — в городе голод чувствовался все больше.

Дома порой требовалось пристрелять доставленное партизанам оружие. В таких случаях Гишпан просил мальчика:

— Кшисек, пойди поруби дрова в сенях.

Стук топора и сухой треск раскалываемых чурбаков хорошо маскировал звук выстрелов в комнате.

— Вы мне так всю печь разобьете!.. — опасалась мать Кшисека, потому что стреляли в узкий проем между печью и стеной. Однажды отец пошел рубить дрова, и Гишпан дал Кшисю пистолет.

— Неплохо будет, если и ты научишься хорошо стрелять…

Подпольная кличка командующего округом Права Подмейска — Гишпан была не случайной. Юзеф Домбровский был активным деятелем коммунистической партии, сражался в республиканской Испании. Уже в 1935 году под Мадридом, Теруэлем и на реке Эбро коммунисты пытались преградить путь фашизму, предостеречь мир от угрозы надвигающейся мировой войны. И раньше чем польские добровольцы из Интернациональных бригад, пережив мучения в лагерях для интернированных, смогли вернуться в Польшу, туда ворвались танковые колонны гитлеровцев. Когда Домбровский добрался до Варшавы, ему снова пришлось скрывать свое имя. Он нелегально поселился на квартире Рейша.

Однажды Гишпан, вернувшись домой, достал из кармана толстую пачку денег. Сумма была большая. Это было очень кстати: как раз сейчас касса штаба округа Гвардии Людовой очень нуждалась в пополнении.

— Ребята конфисковали это у какого-то швабского графа. Есть еще золото. Завтра привезешь из Рыбенека, — сказал Гишпан Кшисю.

На этот раз парнишка поехал не один. С ним ехали Мариан Барыла и сам командующий округом. «Клад» был и в самом деле крупный. Оказалось, что сын немецкого помещика был комендантом концлагеря и хранил награбленные ценности у своего отца.

Золото в мешочках, которые сшила жена Скоченя, Кшисек спрятал в складках своих брюк-гольф, а большой сверток долларовых банкнот укрыла блуза. Золотые кружочки монет он насыпал в карманы и… в большого размера ботинки, которые специально взял из дому. До станции Рыбенек для охраны парнишки были выделены также Скочень и Чарный (Франек Осевич), командир местного отряда гвардистов, к которому Кшисек приводил евреев, спасенных из варшавского еврейского гетто.

На перроне в Рыбенеке едва не случилась беда. Когда подошел варшавский поезд, жандармы позвали Гишпана и Бартека, недвусмысленно подкрепив свой приказ автоматами. Они приказали им выгрузить из вагонов какие-то мешки. Кшисек увидел, что Бартек побагровел. Он понял, что это означает. Знал вспыльчивый характер этого широкоплечего мужчины. Но Гишпан спокойно подошел к мешкам и стал их выгружать. Наклонившись, он посмотрел на Кшисека и глазами показал на вагоны:

— Залезай!..

Тогда и Бартек остыл, сдержался, понимая, что нельзя дело доводить до стрельбы. Когда наконец стволы автоматов больше не смотрели на них, они успели вскочить в вагон отходящего поезда…

Удивительно выглядели на истертой клеенке стола в комнате бедного рабочего эти сверкающие драгоценности: перстни, кольца, синь и пурпур благородных камней, золотые зубные коронки.

Вдруг все умолкли, будто что-то произошло, словно в доме умер кто-то из близких. Мать поднесла руки к глазам и вышла на кухню. Ее согнутая спина вздрагивала…

Все конфискованное богатство было передано под расписку представителю ЦК партии. Но еще оставались истрепанные оккупационные пятисотзлотовые банкноты.

— Может, их обменяют в банке? — предложил Рейш.

На следующий день Кшисек стоял в банке на Беляньской у окошка кассира.

— Пожалуйста, пан!.. Мы нашли с сестрой спрятанные в шкафу эти деньги. Играли в них и порвали, а теперь мама плачет, потому что это было наше состояние…

Кассир взял разорванные банкноты. Посмотрел на Кшисека. Ловкие, быстрые пальцы пересчитали пачку денег, а потом медленно отсчитали счастливому парнишке новенькие, хрустящие пятисотки. Кшисек повернул голову и в углу зала увидел улыбающегося отца. Он охранял сына. У банка их ждали Гишпан, Чарный и коллега отца по работе на заводе «Ситко» Станислав Гинко.

Такая же многочисленная охрана сопровождала Кшиштофа и в другой раз, когда он шел в книжный магазин покупать карты.

Однажды случайно Кшись зашел в магазин Гебетнера и Вольфа на Тарговой купить какой-то школьный учебник. Оглядывая полки, заставленные тысячами книг, он увидел, что на прилавке лежит большая стопа карт. Присмотрелся поближе, заметил на них штамп Военного географического института. Что-то его подтолкнуло. Он купил несколько листов и дома показал их Гишпану.

Командующий округом посмотрел на него исподлобья:

— Откуда это у тебя?

— Купил, — ответил Кшисек и пожал плечами.

— Что? — подскочил Гишпан.

Оказалось, что это были подлинные военные карты, так называемые штабные, очень подробные, да к тому же как раз охватывающие районы действия гвардистов — Миньска-Мазовецкого, Рык, Демблина, Рыбенека. Они были настолько подробно составлены, что на них нашли даже одну из партизанских мелин (конспиративных квартир) около Рык — домик Стахурских, убитых позднее гестаповцами.

На следующий день Кшисек снова пошел в книжный магазин на Тарговой.

— Прошу пана, мне нужны карты…

— Какие? — посмотрев на мальчишку, спросил продавец.

— Все, — последовал ответ.

Продавец удивился:

— Все? А на что они тебе?

Тогда стоявший около Кшися мужчина произнес тихо, но решительно:

— Заверните, пан, все и ни о чем не спрашивайте.

Атлетический вид Гишпана произвел, видно, более сильное впечатление, чем слова. Карты они получили быстро, тщательно завернутые, без дальнейших вопросов. Ведь в такое время лучше было как можно меньше знать, и эта оккупационная правда не могла быть не известна продавцу варшавского книжного магазина…

Однако ни отец, ни Гишпан не забывали, что Адъютант все же оставался ребенком и что даже в период оккупации лето — время каникул. Тем более что деревня — это не только отдых, но и лучшее питание, и опасности меньше.

Когда Кшисек стал протестовать, отец сказал:

— Я говорю тебе это как твой командир, а не как отец. — А глаза его смеялись, когда он посмотрел на жену. — Яся, поедешь с ним как «охрана». — И когда мать Кшися хотела что-то возразить, он произнес шутливо: — Говорю тебе это тоже как твой командир…

И вот они поехали под Миньск. Но через несколько дней партизанский отряд ночью получил грузы, сброшенные с парашютами, и необходимо было об этом уведомить штаб и Гишпана.

— Я поеду! — сразу же заявил решительно Кшисек.

Был уже вечер, поэтому решили, что надо подождать утра. Когда на рассвете он согласно инструкции пришел к сапожнику Рокицкому, то застал там незнакомого мужчину.

— Ты живешь на Проховой? — спросил он Кшисека.

Мальчик посмотрел на товарища Рокицкого, но тот кивнул головой.

— Да, а что? — в свою очередь спросил Кшисек.

— В таком двухэтажном доме из красного кирпича, в стороне стоит? — допытывался незнакомец.

— Все так, но…

Мужчина посмотрел в глаза мальчика и сказал:

— В вашей квартире засада.

И тут вдруг Кшисек вспомнил тех типов с электростанции. Это было незадолго до выезда в деревню. Утром они постучали в квартиру.

— Проверяем проводку, — сказали они матери, однако больше интересовались планировкой квартиры. Один из них спросил как бы мимоходом:

— Другого выхода нет?

Других дверей не было. Когда утром, в четверг 22 июля, гестаповцы ворвались в квартиру Рейша, там был только Гишпан. Рейша не застали, потому что он уже ушел на завод. Домбровский спал. Он даже не успел сунуть руку под подушку и выхватить пистолет. Гишпана посадили в машину и поехали к заводу «Ситко».

Рейш как раз вышел в проходную: кто-то предупредил его, что поблизости видел машину гестапо. К нему подошел человек в штатском, спросил:

— Пан Рейш?

В вопросе звучала уверенность, видимо, уже было известно, как он выглядит.

В машине, в надвинутой на глаза кепке, уже ждал Гишпан, с замкнутыми наручниками. Оба потом встретились еще раз в тюрьме Павяк. Последний раз…

Отца Кшися увезли в гестапо на аллею Шуха. Допросы в застенках гестапо, долгое ожидание следствия в известном печальной славой «трамвае» — лавках, установленных одна за другой. Без слов, без движения. Только наедине с собственным страхом, с собственной слабостью. С криком истязаемых за стеной. С отзвуками ударов, которые вскоре предстояло испытать на себе.

…Они потом пошли вместе на аллею Шуха. Это было уже после войны. Отец все перенес в застенках Освенцима и Доры. Кшисек дождался освобождения в деревне. За свое военное детство он получил Крест Храбрых. Но он спрятал его в ящик. Все же неудобно было носить его семикласснику.