И, вот, я здесь. Еще раз, хмуро обозрев гладкие светящиеся изнутри стены камеры, я встала и немного походила взад — вперед, чтобы взбодриться и размять ноги. Все мои вещи остались при мне. Как поймали, так и привели, точнее как увидели, дунули чем‑то в лицо и я заснула. Странные они эти люди — стражи, словно подмороженные.

Несмотря на то, что все в камере изо льда, холода не ощущалось, по крайней мере, не такого, чтобы зябко стучать зубами. Разогнав кровь, я выпотрошила сумку, достав и поставив на ледяной столик шкатулку, две склянки с ироновыми зельями, несколько защитных подвесок на шнурке, шпильку и мешочек соли. Шпилькой я собралась вскрыть замок на шкатулке, но оказался, что замок бутафория. Целую минуту ломала голову, как же она открывается, пока не вспомнила о потайном дне в шкатулке, которую мы с Тенью забрали из дома родителей Кристины. Попробовала снизу и, vu a la, дно, съехав в сторону, неприлично громко упало на пол. Чуть тише об пол звякнул уже знакомый кулон. Я замерла, готовясь воспользоваться силой, но на звук никто не пришел. Заснули они там что ли? Впрочем, какая разница?! Мне же лучше.

Кроме кулона в шкатулке застряла тонюсенькая самодельная тетрадка, которую пришлось вытаскивать по миллиметру, чтобы, не дай Светлый, страницы не порвались. Когда я ее открыла, то, пожалуй, даже не удивилась, когда, начав читать, поняла, что это дневник призванной. Очень короткий, написанный впопыхах, в тайне от Лаиры, а позже и от ведьмы. В нем снежная дева представлялась совсем не как безутешная мать, а как расчетливая и деспотичная женщина, которую мало волновало, какой ужас испытала девушка, оказавшись в замке Снежной королевы в теле этой самой королевы. Ее пугало все: стены, коридоры, залы, сама Лаира, ее ледяные слуги, и, — о, ужас, — муж — мужчина. У девушки был неприятный опыт общения с мужчинами, — какой именно она не написала, — поэтому Эмиля она боялась не меньше, чем младенца, которого ей предстояло растить. Но, как ей было растить Уллу, если сама она была еще ребенком — всего пятнадцать лет. Замуж девочку только — только собирались выдать, и не по любви, а по расчету. Вернуть домой несчастная не требовала — молила, на коленях стояла, но Лаира была непреклонна. Призванной пришлось смириться. Впрочем, призванная быстро привыкла к своему новому облику и начала получать удовольствие от всеобщего почитания и статуса Снежной королевы, не считая, конечно, обязанности быть милой с Эмилем, и, хоть раз в неделю заходить в детскую, чтобы прилюдно подержать ребенка на руках. Я не стала вчитываться, как и что с ней происходило в это время, и сразу перешла к последним страницам.

"Я умираю. Я знаю это. Мне осталось немного. Моя кожа одрябла и обвисла, руки дрожат, а глаза почти не видят. Остался последний осколок. Будь проклята эта Герда! И Ведьма. Будь ты проклята! Ты обманула меня — мне никогда не стать снежной. Но ничего, Яровые, не сдаются. Я пишу это, пока ты, там, празднуешь свою победу. Рано радуешься. Я запрещу Хранителю входить в город, в башню и замок. Но прежде, прикажу Эмилю отнести шкатулку с одним из украшений тому странному мужчине из библиотеки, которого ты так испугалась — пусть спрячет, не зря же ты над ними так трясешься. Время поджимает. Как же мне плохо, но я пишу все это, потому что знаю, что даже если я испорчу ритуал, даже если сейчас все закончится, она вернется. Рано или поздно. Пока существует зеркала, пока есть возможность соединить ледяные силы — она будет возвращаться, ведь она не просто ведьма, она одна из ледяных. Я спрячу дневник там, где никто не додумается его искать. Призову снежного духа, чтобы охранял его, а когда почувствует, что пришел тот, кто может помешать ведьме, показал тайник. Я говорю, уничтожь дьявольское зеркало, чтобы остановить ритуал. В нем осталась силы Лаиры. Я говорю, уничтожь зеркало истинной любви, ведь в нем запечатана сила другой снежной королевы. Но бойся Эмиля — в нем сила Хранителя и безумие безутешного мужа и отца".

На этом все. Я пролистал дневник до последней страницы, но записей больше не нашла. Н — да, легко сказать "уничтожь", а как это сделать? Судя по тому, что дьявольское зеркало дважды восстанавливали, разбить его будет недостаточно. Для себя решила: сначала найду девочек, потом Дилан и Вигго, а уж потом зеркало. Но в своих планах я как‑то не учла того, что представления не имею, куда мне идти, и, покинув темницу, в нерешительности замерла перед травильным выбором: направо, налево или все‑таки прямо. Пожав плечами, начала с левого, а закончила правым. Все коридоры и темницы оказались одинаково пусты, если пленницы здесь и были, то их давно увели. Никакой стражи тоже не наблюдалось, и у меня возникло подозрение, что оставили меня здесь по старой привычке, и, что еще неприятнее, неосознанно, то есть возвращаться за мной никто не собирался, поэтому никто и не отреагировал ни на мои кряхтения, ни на шаги, ни на звук упавшего дна шкатулки. Меня банально, как вещь, оставили и забыли. Я в шоке. Надеюсь, хоть ритуал‑то я не проспала? Вот, весело‑то будет.

Я не сразу нашла лестницу, ведущую наверх. Двери, как и обещала Сейда, открывались сами собой. Однако темница в замке располагалась достаточно глубоко под землей, так что, выбравшись из нее, я оказалась в округлой пещере и снова перед выбором: налево, направо или прямо.

— Да, это издевательство какое‑то! — заскрежетала я зубами и вызвала путевой огонек, но вместо него от снежинки, как и во сне, потянулась светящаяся бледно — голубая путевая нить, — А раньше ты этого сделать не могла?! — возмутилась я, вздохнула и пошла направо.

И, чтобы Сейде в своем зеркале икалось, попала туда, куда собиралась идти в самую последнюю очередь — к дьявольскому зеркалу. Оно стояло напротив входа в усыпальницу, зеркальной поверхностью к ней. Овальное в красивой деревянной раме, значительно больше человеческого роста оно было невообразимо вплавлено в огромный камень, чтобы уж наверняка. И что мне теперь делать? Кирку искать или молот? Н — да, подстраховалась ведьма на совесть.

— Может, ты подойдешь и поздороваешься? Я не кусаюсь, — неожиданно окликнул меня приятный мужской голос, когда я сделал шаг назад, чтобы вернуться в круглую пещеру.

На секунду я замерла, размышляя, стоит ли рисковать? С одной стороны — стоит, ведь именно ради этого я здесь, с другой — рано, но, кто сказал, что моего незримого кукловода это волнует. К тому же неясный образ в зеркале манил меня как магнит, и только боль в месте воспалившейся пентаграммы держала меня на месте.

— Смелее, — в голосе, звучащем от зеркала, послышалась насмешка, — Всего три ступеньки.

Ой, была, ни была. Спустившись с каменных ступеней, я подошла к зеркалу и заглянула в лицо ну очень привлекательному темноволосому мужчине лет тридцати с насмешливым взглядом искрящихся синих глаз. Н — да, "дьявольски хорош" — это про него. Отдаленно суккубус напоминал Тимоти Далтона в молодые годы, вон, даже ямочка на подбородке есть. Телосложение спортивно — подтянутое, не качок, но рельеф соблазнительно просматривается сквозь черную шелковую рубашку, да и грубые кожаные штаны не шибко скрывали стройные крепкие ноги и упругие ягодицы. Вау! Эй, там, наверху! Или, где вы там. Дайте мне несколько минут. Я тут слюни попускаю. Ага, как же, размечталась. Боль в руке стала невыносимой и я, вскрикнув, закусила кисть руки между большим и указательным пальцем. Это помогло. Боль прошла, а так же прошло наваждение. Мужчина в зеркале стал просто мужчиной в зеркале. Чертовски красивым мужчиной в зеркале, но дышать стало легче.

— Привет, — сердито буркнула я, забыв о манерах, настолько меня выбила из колеи эта его вызывающе — сексуальная внешность, моя реакция на нее, и последующее возвращение к действительности.

— Ну, привет, — бархатисто промурлыкал демон.

— Прекращай, — махнула рукой, — Больше не действует.

И, на самом деле, не действовало. Я смотрела на суккубуса, а видела эмоционально опустошенную личность, выжатую, вымученную, обреченную на безрадостное существование быть привязанным к магическому артефакту. Еще я увидела клубящуюся в его глазах тьму, такую же, какую видела в глазах у Роди.