— Слышу, — отмахнулась я от надоедливо лезущего в лицо артефакта, — Роди, это несносное создание предлагает не убивать ее, а заставить ее бояться — как думаешь?

Взгляд алхимика обогрел тихой нежностью, с которой смотрят родители на подрастающих детей:

— С подсказкой, но вывернулась, — мгновенно сменился почерк на листке, — Хорошо, страх так страх. Но, объясни, мне кое‑что. Когда ты на нее смотришь, я чувствую твое недоумение, граничащее с мрачным весельем, но не понимаю, что веселого в том, что по ее вине ты едва не умерла?

— Она не видела меня настоящую, — развела я руками, — только такую. К чему здесь ревновать? Хоть убей, не понимаю.

Роди свел брови на переносице.

— Не видела, говоришь, — поднялся он и подошел к креслу, после чего поманил меня, — Это может быть интересно. Давай проверим. Положи руку ей на живот.

— М — м, — заупрямилась я.

Алхимик коротко взглянул, закатил глаза, вздохнул, но поняв, что сейчас меня не переубедить, поклялся:

— Клянусь Тьмой, это только для того, чтобы выяснить, что с ней не так.

Беспокойство меня не отпустило, но я все же встала, подошла к Герде и положила руку ей на живот. Женщина зашевелилась, хотя и не очнулась, а над моей ладонью начала закручиваться золотисто — желтая спираль. Я хотела убрать руку, но остановилась, когда прочла на подлетевшем листке: "Рано. Еще не всё". К центру спираль начала изгибаться в разные стороны, превращаясь в знак Светлого, что‑то вроде буквы G, но с несколькими завитками в центре. Печать на руке начало жечь.

— Больно, — поморщилась я.

— Потерпи, уже скоро, — вывел артефакт.

Я сердито покосилась на Роди, который смотрел на светлую печать с явным отвращением. "Странно, — подумала я, — раньше не замечала за ним неприязни к знакам Светлого". Только об этом подумала, как под светлой печатью появилась черная смолянистая спираль. Она точь в точь повторила путь светлой печати, но в конце превратилась в тройную петлю — знак Тьмы. Спирали слились, перекрыв друг друга, жечь перестало, но возникло чувство чего‑то неправильного или даже отвратительного. Захотелось срочно пойти и помыть руки.

— Что это? — убрала я руку и повернула голову, чтобы увидеть жутковато торжественную улыбку Роди.

— Это, Рита, старый договор с Тьмой, который жрец почти успешно перекрыл светлым благословением, — алхимик мрачно усмехнулся, — Милая семейка. Один, чтобы пробиться по карьерной лестнице заключает сделку на своего первенца мужского пола, свято веря, что никогда не женится и не заведет детей, другая, из упрямства, привораживает его с помощью темного договора, и рожает ему двух дочерей. На этом бы ей остановиться, но глупой бабе показалось мало и ей захотелось порадовать мужа еще и сыном.

— Но…, — нахмурилась я.

— Именно, — кивнул Роди, — парень получил свое — выше крыши не прыгнешь. Кай вспомнил о договоре и попытался переубедить жену, но та уперлась и пошла в храм. В отличие от Тьмы, Рита, Светлый и его жрецы работают топорно, не разбираясь в ситуации, и не думая о последствиях, благословили ее на зачатие сына. А последствия, лягушечка моя, тебе пришлось испытать на себе. Герда, в отличие от тебя, не боец, хватило дыма без огня, чтобы Тьма поглотила ее разум и выдала потаенные страхи за действительность. Внешность тут в расчет не бралась, будь на твоем месте хоть древняя старуха, Герда поступила бы с ней так же. Она ведь еще не до конца осознала, что натворила, — на секунду я оторвалась от увлекательного чтения, чтобы увидеть, как глаза алхимика стали жуткими — абсолютно черными, а Тьма в них словно вспенилась, как чернильное море, — но я это исправлю. Она сама ему всё расскажет и во всем признается.

— Кому? — непонимающе воззрилась я на Роди, — Жрецу?

Мужчина медленно покачал головой и на листке проступило:

— Мужу. Его порицания она боится больше всего. Это то, что для нее страшнее, чем смерть.

Я поежилась, но воспоминания о том, что произошло в зеркале и после него были еще свежи, да и слова Валко, что на моем месте могла быть любая другая, которые алхимик только подтвердил, все еще звучали в ушах, поэтому я кивком дала Роди согласие — действуй. Это не месть — это наказание. Наказание, которое, она действительно заслужила.

— Положи руку на ее живот.

Прежде чем сделать это, я уточнила:

— А что будет с ребенком?

Роди мягко мне улыбнулся:

— У него все будет хорошо. Мы сейчас снимем с нее благословение, потом запечатаем в нем Тьму. Он уже принадлежит Тьме, но так еще какое‑то время поживет, как обычный ребенок.

Тот факт, что наши с Роди манипуляции никак не скажутся на здоровье малыша, меня обрадовали, но я все же спросила:

— Что значит, принадлежит Тьме?

— Он темный. Вырастет, сможет стать темным магом или ведьмаком.

— Разве ведьмаки темные? — удивилась я, — Дилан, он же…

Не успела договорить, Роди резко взмахнул рукой, заставив меня замолчать.

— Все ведьмаки — темные, — как отрезал Роди и взглядом показал на Герду.

Верно, надо побыстрее с этим закончить, а то я уже ищу повод, чтобы только не прикасаться к ней и не сходить с ума от мысли, что будет с этой семьей после того, как я покину Лиен. Какое мне до них дело?! Кай только и делал, что запугивал меня, а когда пришла разбудить, попытался швырнуть какой‑то гадостью. Герда, она и вовсе отравила. Но дети, они‑то ни в чем не виноваты.

— Рита — а, прекрати, — прочла я на листке, когда Роди подул мне в ухо, от чего я вздрогнула всем телом, а мужчина взял мою руку и положил на живот Герде: — Вот так.

Все прошло очень быстро и легко, но сразу после того, как Роди снял благословение и запечатал Тьму, я почувствовала себя так, словно таскала мешки с картошкой или вскапывала чей‑то огород. Когда Валекеа спустился вниз, я отмахнулась от него, и, пошатываясь, направилась к входной двери. Мне нужен был воздух, пусть даже холодный и зимний, но это даже лучше. Только я вышла на улицу, как увидела, что ко мне на встречу спешит крайне встрепанный и встревоженный Алекс, а за ним, с трудом поспевая за широким шагом парня, бежит Улла.

— Ма? — выдохнул он и тут же оказался рядом.

— Всё, — произнесла тихим, слабым голосом, — Больше не могу здесь находиться. Уведи меня отсюда.

Получилось жалко и жалобно, но, увы, все силы ушли на то, чтобы не заплакать. Это от усталости, уходя, успокаивал Роди, но я‑то понимала, что не из‑за усталости я чувствую себя настолько паршиво.

— Ма, что случилось? — обнял меня Алекс, — Тебя трясет.

— Наказывала Герду, — замолчала, — и Кая.

На удивленный взгляд Уллы пояснила:

— За дело. Понимаешь, это Герда меня отравила, — девочка ахнула, сын сжал сильнее, а я продолжила: — Кай, он только очнулся, сразу чем‑то смертельным швырнул, но знаешь…

Алекс громко заскрипел зубами у меня над ухом. Он продолжал обнимать и легонько поддерживать, и это вселяло надежду, что до библиотеки мы все‑таки доберемся, так как ноги у меня начали стремительно слабеть.

— …чувствую себя, словно не их, а себя наказала. Гадко мне.

— Ма, пойдем, а? В библиотеку. Я кофе сварю. Улла яблочный пирог спечёт. С корицей, как ты любишь. Она умеет.

— Правда, правда, — закивала та, — Я умею. Пойдем?

— Медленно, — и созналась, — меня ноги не держат.

Мы доползли до библиотеки. Случайные прохожие иногда поглядывали с интересом, но, честно говоря, они сами выглядели не многим лучше меня. Опьянённые солнечным светом, солнцем и концом зимы, от того слегка осоловевшие, пришибленные, а порой и напуганные, граждане Лиена бесцельно бродили по улицам города, пытаясь выяснить, как такое могло произойти, и как им теперь жить дальше. Легче всего, появление в просветах сплошных серых облаков голубого неба и пока еще холодного солнца, восприняли, конечно же, дети — они спелым горохом высыпались из домов, искренне радуясь чуду, о котором только мечтали. Смотря в их счастливые лица, я тоже начала улыбаться, сердце мое успокаивалось — всё правильно — это все для них.