— Земляки, — объяснил он, дожидаясь Вендэля у дверей. — Бедные соотечественники. Благодарные и чувствующие привязанность, как собаки! Прощайте. До новой встречи. Так рад!

Еще два легких прикосновения к его локтям, и он на улице.

Нежная Маргарита за своими пяльцами и широкая спина мадам Дор за своим телеграфом витали перед ним до Угла Увечных. Когда он пришел туда, Уайльдинг совещался наедине с Бинтреем. Двери погреба были случайно открыты; Вендэль зажег свечу, прикрепленную к расщепу палки, и спустился вниз, чтобы пройтись по погребу. Грациозная Маргарита витала перед ним неизменно, но широкая спина мадам Дор осталась за дверями.

Погреба были очень обширны и очень стары. В них был какой-то каменный склеп еще с тех пор, когда прошедшее не было прошедшим; некоторые говорили, что это остатки монашеской трапезной, иные — часовни; другие — языческого храма. Все это было теперь одинаково правдоподобно. Пусть всякий, кто хочет, делает, что ему нравится, из раскрошившейся колонны и разрушившейся арки или тому подобного. Седое время сделало то, что ему хотелось, и было совершенно равнодушно к противоречию.

Спертый воздух, запах плесени и громовой грохот над головой на улицах — все это выходило из рамок повседневной жизни и довольно хорошо согласовалось с образом хорошенькой Маргариты, защищающей себя от тех двоих. Так Вендэль продолжал свой путь, пока не увидал, при одном из поворотов в погребах, света от такой же свечи, какую нес сам.

— О! Вы здесь? Это вы, Джоэ?

— Разве не следовало бы скорее спросить: «О, вы здесь, это вы, мастер Джордж?» Потому что мое дело быть здесь, но не ваше.

— Не ворчите, Джоэ.

— О, я не ворчу, — возразил погребщик. — Если кто и ворчит, то это то, что я принимаю через поры, а не я. Постарайтесь, чтобы что-нибудь не начало ворчать в вас, мастер Джордж. Побудьте здесь подольше, чтобы испарения начали действовать, и они окажут на вас свое влияние.

Его текущее занятие состояло в том, что он совал голову в лари, делая какие-то измерения и умственные вычисления, и заносил все это в записную книжку, сделанную как будто из кожи носорога и словно составлявшую часть самого Джоэ Лэдля.

— Они окажут на вас свое влияние, — начал он снова, положив деревянную рейку, которой он производил измерения поперек двух бочек; тут он занес свое последнее вычисление в книжку и выпрямил спину, — верьте им! Итак, вы уже совершенно вошли в дело, мастер Джордж?

— Совершенно. Я надеюсь, вы не встречаете к этому препятствий, Джоэ?

— Я не встречаю, Бог с вами. Но испарения встречают то препятствие, что вы слишком молоды. Вы оба слишком молоды.

— Мы будем уменьшать это препятствие день за днем, Джоэ.

— Ах, мастер Джордж; но я буду день за днем увеличивать то препятствие, что я слишком стар и поэтому не буду в состоянии увидеть в вас большого улучшения.

Этот удачный ответ так понравился Джоэ Лэдлю, что он крякнул от удовольствия, повторил его снова и крякнул вторично, после второго издания «большого улучшения».

— Но вот уж совсем не до смеха, мастер Джордж, — снова начал он, еще раз выпрямляя свою спину, — что молодой мастер Уайльдинг пришел и переменил счастье. Обратите внимание на мои слова. Он переменил счастье, и оно уйдет от него. Не даром провел я всю жизнь здесь внизу. По тем признакам, которые я замечаю здесь внизу, я знаю, когда идет дождь, когда, он перестает, когда ветрено, когда стоит тихая погода. Точно также хорошо я знаю по тем признакам, которые вижу здесь внизу, когда счастье изменяется.

— А эти наросты на сводах имеют что-нибудь общее с вашими предсказаниями? — спросил Вендэль, поднимая свою свечу к мрачным лохматым наростам темных грибов, свешивавшихся со сводов самым неприятным и отталкивающим образом. — Мы славимся этими наростами в наших погребах, не так ли?

— Это верно, мастер Джордж, — отвесил Джоэ Лэдд, делая один-два шага в сторону, — но если вы позволите мне дать вам совет, то, пожалуйста, оставьте их в покое.

Подняв рейку, все еще до сих пор лежавшую поперек двух бочек, и тихонько трогая ею вялый нарост, Вендэль спросил: почему же?

— Почему? Не столько потому, что они происходят от бочек с вином и могут предоставить вам возможность судить о том, что за вещество принимает в себя погребщик, прогуливаясь здесь всю свою жизнь, и даже не столько потому, что в этом периоде их роста в них водятся черви, которых вы можете сшибить на себя, — отвечал Джоэ Лэдд, все еще держась в стороне, — сколько по другой причине, мастер Джордж.

— По какой другой причине?

— (Я не стал бы продолжать трогать его, будь я на вашем месте, сэр). Я расскажу вам, если вы отойдете отсюда. Прежде всего посмотрите на его цвет, мастер Джордж.

— Я и смотрю.

— Уже посмотрели, сэр. Теперь, пойдемте отсюда.

Он пошел со своей свечей к выходу, и Вендэль последовал за ним, неся свою. Догнав его и возвращаясь вместе с ним назад, Вендэль взглянул на него, когда они проходили под сводами и сказал:

— Что же, Джоэ? Цвет…

— Не похож ли он на запекшуюся кровь, мастер Джордж?

— Ну, положим, довольно похож.

— Мне кажется больше, чем похож, — пробормотал Джоэ Лэдль, важно покачивая головой.

— Ну, ладно! Скажем, что он похож; скажем, что он очень похож. Что же дальше?

— Мастер Джордж, говорят…

— Кто говорит?

— Как я могу знать, кто? — возразил погребщик, по-видимому, очень раздраженный нелепостью вопроса. — Все! Те, которые довольно-таки хорошо говорят обо всем, вы знаете это. Как я могу знать, кто такие говорят, если вы сами этого не знаете?

— Правильно. Продолжайте.

— Говорят, что тот человек, которому как-нибудь упадет прямо на грудь кусок такого темного нароста, будет наверняка и несомненно убит.

Когда Вендэль остановился со смехом, чтобы заглянуть погребщику в глаза, которые тот устремил на свою свечу, медленно произнося эти слова, то внезапно он почувствовал удар, нанесенный ему в грудь сильной рукой. Мгновенно проследив глазами движение, нанесшей ему удар, руки — руки его спутника — он увидел, что она сбила с его груди обрывок или комок гриба, еще летевший на землю.

На мгновение он повернулся к погребщику почти с таким же испуганным взглядом, с каким тот обернулся к нему. Но в следующую минуту они увидели дневной свет у подножия лестницы, ведущей из погреба, и прежде, чем весело взбежать вверх по ступеням, Вендэль задул свою свечу и вместе с нею свое суеверие.

Уайльдинг уходит

На следующий день утром Уайльдинг вышел из дому один, оставив поручение своему клерку: «Если м-р Вендэль спросит обо мне, — сказал он, — или если зайдет м-р Бинтрей, то скажите им, что я пошел в Воспитательный Дом». Все, что говорил ему его компаньон, все, в чем старался убедить его поверенный, высказывавший то же самое мнение, не могло поколебать его, и он продолжал настаивать на свой собственной точке зрения. Найти потерянного человека, местом которого он незаконно завладел, — вот в чем заключался сейчас высший интерес его жизни, и справка в Воспитательном Доме была, очевидно, первым шагом в этом направлении. Вот почему виноторговец и шел теперь туда.

Когда-то знакомый вид здания не представлялся ему теперь таким, как и не представлялся ему теперь прежним портрет над камином. Прервалась самая дорогая и единственная связь с тем местом, в котором прошло его детство, прервалась навсегда. Какое-то странное отвращение овладело им, когда он сообщил привратнику, что пришел по делу. Сердце его ныло, когда он сидел в одиночестве в приемной, ожидая, пока не придет казначей заведения, за которым послали и с которым ему нужно было повидаться. Когда начался разговор, то он мог только болезненным усилием воли заставить себя успокоиться настолько, чтобы объяснить причину своего посещения.

Казначей слушал его с лицом, на котором выражалось все необходимое внимание и ничего больше.

— Мы обязаны быть осмотрительными, — сказал он, когда настала его очередь говорить, — относительно всех вопросов, с которыми обращаются к нам посторонние лица.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: