Необыкновенно молчаливая и растерянная, с ярким румянцем, который то исчезал, то появлялся на ее щеках, с лихорадочной энергией, овладевшей ее пальцами, хорошенькая Маргарита наклонилась над своим вышиваньем и работала, как будто бы от этого зависела ее жизнь. Вендэль, едва ли менее ее взволнованный, чувствовал, как важно ее повести с величайшей осторожностью к тому признанию, которое он жаждал сделать, — и еще к другому сладчайшему признанию, которое он страстно желал услышать. Любовь женщины никогда нельзя взять приступом; она уступает незаметно лишь при системе постепенных подходов. Она отказывается идти только окольными путями и прислушивается только к шепоту. Вендэль стал напоминать ей об их прошлых встречах, когда они вместе путешествовали по Швейцарии. Они переживали былые впечатления, припоминали те или иные происшествия счастливого минувшего времени. Постепенно смущение Маргариты улеглось. Она улыбалась, она заинтересовалась, она поднимала взор на Вендэля, ее игла двигалась ленивее, она стала делать неверные стежки в своей работе. Их голоса все понижались и понижались; их лица склонялись все ближе и ближе друг к другу во время их разговора. А что же мадам Дор? Мадам Дор держала себя, как ангел. Она ни разу не оглядывалась, она ни разу не произнесла ни одного слова; она продолжала штопать носки Обенрейцера. Туго натягивая каждый носок на свою левую руку, она время от времени подымала ее на воздух, чтобы осветить свою работу, и были несравненные неописуемые моменты, когда казалось, что мадам Дор сидит вверх ногами, созерцая одну из своих собственных почтенных ног, поднятых вверх. С течением времени эти вздымания стали следовать друг за другом все через большие и большие промежутки. Иногда черная газовая наколка начинала склоняться, быстро опускалась и снова приходила в прежнее положение. Небольшая охапка носков медленно сползла с колен мадам Дор и осталась лежать незамеченной на полу. За носками последовал грандиозный клубок шерсти и лениво покатился под стол. Черная газовая наколка склонилась, опять опустилась вперед, снова поднялась, еще раз склонилась, снова опустилась и уж больше не поднималась. Сложный звук, отчасти похожий на мурлыканье громадной кошки, отчасти на строгание мягкой доски, заглушил притихшие голоса влюбленных и загудел по всей комнате через правильные промежутки времени. Природа и мадам Дор соединились вместе в интересах Вендэля. Лучшая из женщин уснула.

Маргарита встала, чтобы остановить — не храпение — но, позволим себе сказать, чересчур шумное отдохновение мадам Дор. Вендэль положил свою руку на ее ручку и ласково заставил ее сесть снова в кресло.

— Не тревожьте ее, — прошептал он. — Я все ожидал, когда можно сказать вам один секрет. Позвольте мне сказать его сейчас.

Маргарита снова заняла свое место. Она попыталась снова заняться своей иголкой. Это ни к чему не привело: ее глаза изменяли ей; ее рука изменяла ей; она не могла ничего найти.

— Мы беседовали, — сказал Вендэль, — о том счастливом времени, когда мы встретились впервые и впервые путешествовали вместе. Я хочу вам признаться, что я скрыл от вас кое что. Когда мы говорили о моем первом посещении Швейцарии, то я рассказал вам обо всех тех впечатлениях, которые я увез с собой в Англию, кроме только одного. Не сможете ли вы отгадать, какого именно?

Ее глаза упорно рассматривали вышивание, и она слегка отвернулась от Вендэля. Ее красивый бархатный корсаж стал вздымается под брошкой, и поэтому можно было догадаться, что Маргарита взволнована. Она не отвечала. Вендэль беспомощно настаивал на своем вопросе.

— Можете вы угадать, о каком швейцарском впечатлении я еще вам не рассказывал?

Она повернулась к нему лицом, и слабая улыбка задрожала на ее губах.

— Быть может, какое-нибудь впечатление, произведенное на вас горами? — сказала она лукаво.

— Нет, гораздо более драгоценное впечатление, чем это.

— Озерами?

— Нет. Озера не становятся для меня все более дорогими и дорогими воспоминаниями с каждым днем. Озера не связаны с моим счастьем в настоящем и с моими надеждами на будущее. Маргарита! Все, что делает жизнь ценным, зависит для меня от одного слова из ваших уст. Маргарита! Я люблю вас!

Она поникла головой, когда он взял ее за руку. Он притянул ее к себе и взглянул на нее. Слезы показались на ее потупленных глазах и медленно покатились по щекам.

— О, м-р Вендэль! — сказала она с горечью, — было бы гораздо любезнее с вашей стороны хранить ваш секрет про себя. Неужели вы забыли то расстояние, которое существует между нами. Этого никогда, никогда не может быть!

— Между нами, Маргарита, может быть только одно расстояние — то, которое вы установите сами. Моя любовь, моя дорогая, нет ничего выше вашей доброты, нет ничего выше вашей красоты! Ну же, шепните мне одно словечко, которое скажет, что вы станете моей женой.

Она горько вздохнула.

— Подумайте о своей семье, — прошептала она, — и о моей.

Вендэль еще ближе притянул ее к себе.

— Если вы будете настаивать на таком препятствии, — сказал он, — то я подумаю только одно: я подумаю, что оскорбил вас.

Она вздрогнула и подняла на него свой взор.

— О, нет! — простодушно воскликнула она.

В то мгновение, когда с ее губ сорвались эти слова, она спохватилась и сообразила, какой смысл можно придать им. Признание вырвалось у ней вопреки ее воле. Восхитительный румянец залил ее лицо. Она сделала мгновенное усилие, чтобы освободиться из объятий своего возлюбленного. Она с мольбой смотрела на него. Она пыталась заговорить. Слова замерли на ее губах под поцелуем, который Вендэль запечатлел на них.

— Пустите меня, м-р Вендэль, — сказала она слабо.

— Зовите меня Джордж.

Она опустила голову ему на грудь. Все ее сердце стремилось к нему.

— Джордж! — прошептала она.

— Скажите, что вы меня любите.

Ее руки сами нежно обвились вокруг его шеи. Ее губы робко коснулись его щеки и прошептали прелестные слова: «Я вас люблю».

Но в тот момент молчания, который наступил вслед за этими словами, до их слуха ясно долетел, благодаря зимней тишине на улицах, звук открываемой входной двери.

Маргарита вскочила на ноги.

— Пустите меня, — сказала она. — Он вернулся домой.

Она поспешно выбежала из комнаты и, по пути, коснулась плеча мадам Дор. Мадам Дор проснулась с громким зевком, посмотрела сперва через одно плечо, потом через другое, взглянула вниз себе на колени и не нашла ни носков, ни шерсти, ни штопальной иглы. В этот самый момент стали слышны шаги, поднимавшиеся по лестнице.

— Mon Dieu! — произнесла мадам Дор, обращаясь к печке и очень сильно дрожа. Вендэль подобрал с полу носки и клубок и бросил ей через плечо на колени всю эту охапку.

— Mon Dieu! — произнесла мадам Дор вторично, когда лавина шерсти обрушилась в ее вместительное лоно.

Дверь отворилась, и вошел Обенрейцер. Взглянув сейчас же вокруг себя, он сразу заметил, что Маргариты не было в комнате.

— Как! — воскликнул он, — моей племянницы нет? Моей племянницы не было здесь, чтобы занимать вас в моем отсутствии? Это непростительно. Я сейчас же приведу ее назад.

Вендэль остановил его.

— Я прошу, чтобы вы не беспокоили мисс Обенрейцер, — сказал он. — Вы вернулись, как я вижу, без вашего друга?

— Мой друг остался утешать нашего соотечественника. Душу раздирающая сцена, м-р Вендэль! Вся домашняя утварь у закладчика, семья в слезах. Мы все обнялись молча. Мой замечательный друг один был хладнокровен. Немедленно он послал за бутылкой вина.

— Могу ли я переговорить с вами наедине, м-р Обенрейцер?

— Конечно. — Он повернулся к мадам Дор. — Мое дорогое созданье, вам необходимо отдохнуть, вы едва не падаете от усталости. М-р Вендэль извинит вас.

Мадам Дор поднялась и отправилась боком в свое путешествие от печки до кровати. Она обронила носок. Вендэль подобрал его за нее и открыл одну половину дверей. Она сделала шаг вперед и уронила еще три носка. Вендэль наклонился, чтобы снова поднять их, но Обенрейцер помешал ему, рассыпавшись в извинениях и бросив грозный взгляд на мадам Дор. Мадам Дор реагировала на взгляд тем, что уронила всю кучу носков и затем окончательно растерялась в паническом страхе перед таким несчастьем. Обенрейцер свирепо схватил всю эту кучу обеими руками. «Идите!»- закричал он, замахнувшись своей грандиозной ношей. Мадам Дор произнесла: «Mon Dieu!» — и исчезла в соседней комнате, сопровождаемая градом носков.