Лицо Левана осветилось странной улыбкой, он рукавом вытер глаза.

— Нана… — Леван не смог договорить и грудью прижался к окошку.

— Учитель алгебры спросил, почему я плачу, я рассказала ему все это. Он вызвал меня к доске, заставил отвечать урок и… поставил двойку.

На чердаке стало совсем тихо.

Дождь стучал по черепице.

Нана на цыпочках подошла к Левану и осторожно дотронулась до его плеча.

— А ты не думал, что так может случиться?

— Нет. Я все время пытаюсь представить себе, как убили брата, о чем он думал перед смертью и успел ли подумать?..

Леван чувствовал на плече маленькую, легкую и теплую руку и радовался. Эта маленькая легкая рука была как надежда.

Нана молчала.

— Дождь, — сказал Леван.

— Да, дождь.

— Какая, интересно, будет погода в следующее воскресенье?

— Наверно, хорошая.

— Много времени до следующего воскресенья — целая неделя. Я хочу, чтобы она прошла скорее.

Нана рассыпала перед голубями хлебные крошки и через узкое окошко вылезла на крышу. Она ожидала увидеть Левана, но вместо него встретила двух соседок, сидевших на черепичной крыше. Закутанные в шерстяные шали женщины что-то пробормотали и ушли. Кажется, они упрекнули Нану за опоздание.

Небо было высоким.

Несколько окон госпиталя открыты, но раненых не видно. Нана оперлась обеими руками о парапет и посмотрела на улицу. Там стояла санитарная машина. Люди в белых халатах вносили раненых в госпиталь. Вокруг машины собралась толпа. Каждый старался увидеть лицо раненого, а милиционер никого не подпускал близко.

Санитарная машина вскоре ушла. Ворота закрыли, и люди разошлись.

На улице теперь стояли лишь высокие тополя. В их ветвях лишь кое-где остались серо-желтые листья. При слабом дуновении ветерка листья, кружась, опускались на мостовую.

В маленьком сквере, который примыкал к глухой стене трехэтажного жилого дома, дворник поджег кучу листьев. Молочный дым поплыл по улице. Запах горелых листьев донесся до крыши. Нана улыбнулась… Так было всегда… И до войны так было. И после будет так же.

Она подставила лицо солнцу и прикрыла глаза. Теплые лучи приятно скользили по коже. Как удивительно: осеннее солнце, какое теплое, а листопада не может задержать. Ей понравилась эта мысль, она повторила ее про себя, чтобы запомнить. Вот придет Леван, и она скажет ему:

— Нет, Леван, каким бы теплым ни было осеннее солнце, оно не задержит листопада.

Леван опаздывал…

В окне госпиталя показались знакомые раненые, посмотрели на крышу и уселись на подоконнике.

Нана их не знала и никогда не здоровалась с ними. Теперь же почему-то ей захотелось поздороваться. Она стыдливо улыбнулась и кивнула им головой.

Раненые в ответ заулыбались, замахали приветливо руками.

— Как поживаете? — спросили Нану из окна госпиталя.

— Спасибо… Как вы? — знаками ответила Нана.

Раненые поблагодарили ее и передали, что они скоро выписываются.

— Когда выпишетесь, заходите, — с улыбкой пригласила их Нана.

Из окна госпиталя ответили — обязательно.

Потом они спросили, где же ваш приятель?

— Не знаю… — пожала плечами Нана. — И я жду его…

В это время голуби вылетели из окошка и взлетели в небо. Нана проводила голубей взглядом, показала раненым — кажется, он пришел, и обернулась к окошку.

В окошке показалась голова Васико.

Он поднялся на крышу. Ростом Васико был с Левана, только гораздо плотнее. В его черных курчавых волосах застряла чердачная паутина.

Васико присел на парапет и внимательно осмотрелся. Наверно, так оглядывают крестьяне землю при ее покупке.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он у Наны.

— Слежу за небом.

— Одна?

— Нет. Я дежурю вместе с Леваном. А что?

— Так. Ты больше не ходишь за хлебом, и я подумал, куда ты пропала? Оказывается, ты стережешь наше небо. Нашла себе занятие… Леван тоже следил за небом?

— Да… Здесь так хорошо… Вот и Леван сейчас придет.

— Как же он придет?

— Как… Ну, так же, как и ты! — Нана рассмеялась.

— Управдом прислал меня вместо Левана. Разве ты не знаешь, что Леван ушел в армию?

Нана хотела что-то сказать, но не сумела. Она побледнела. Губы задрожали.

— Правда не знала?

Нана взглянула на Васико и поняла: Васико не шутил, не лгал. Она прикрыла глаза тонкими слабыми руками и заплакала.

— Что ты плачешь? — спросил ее Васико и улыбнулся. — Что, он твой брат или муж?

— Когда он ушел? — спросила Нана, не отводя рук от лица.

— Кажется, вчера.

Нана вдруг вспомнила, как школьный сторож сказал вчера, что ее дожидается какой-то солдат. Нана решила, что сторож напутал, и через минуту-другую забыла о сказанном. Теперь она догадалась: это был Леван, он прибегал в школу попрощаться с ней. Наверно, у него не осталось времени, чтобы подождать до окончания уроков. Почему же мама скрыла это от нее? Конечно, она все знала и потому молчала, отворачивалась… Да, потому и молчала…

— Ага, тут дело по-другому обстоит…

Нана отняла руки от лица и полными слез глазами посмотрела на Васико.

— Что ты говоришь? — спросила она его надтреснутым голосом.

— Ничего… Обычное дело…

— Какое дело?

Васико перегнулся назад, заглянув в чердак, и сказал:

— Оказывается, на чердаке темно.

— Ну и что?

— То, что темный чердак — это темный чердак. — Васико приблизился к Нане и обнял ее за плечи. — Не плачь, так бывает.

— Ты не знаешь, Васико… — Слезы хлынули из глаз Наны, и она не сумела досказать.

— Как не знаю… Разве есть что-нибудь такое, чего бы я не знал или о чем бы не догадывался?..

Нану неожиданно обхватили сильные руки, и она почувствовала на шее прикосновение горячих губ.

— Что ты делаешь? Убирайся отсюда! Леван ушел на фронт, а ты…

Вдруг до них донеслись крики и свист. Нана почувствовала, как вздрогнул и выпустил ее Васико.

В окнах госпиталя стояли раненые, они угрожали Васико кулаками, ругались и кричали. Один высунул из окна костыль: «Голову расшибу, мерзавец!»

— Ну и защитники у тебя! Подумаешь, недотрога. Ты и Леван, как кошки, ютились на чердаке. Рыскали по темным углам, черт знает чем занимались…

— Сейчас же убирайся отсюда! — дрожащим голосом сказала Нана с еще не высохшими слезами на глазах. — Сейчас же уходи!

В окнах госпиталя не унимались раненые…

Васико пролез в окошко и скрылся в темноте чердака.

Шум в окнах госпиталя прекратился. Раненые улыбались Нане. Она понемногу ободрилась и медленно побрела в угол крыши, откуда было ближе к ним.

— Почему не идет твой друг? — спросили из окон госпиталя.

— Ушел на войну… добровольцем, — ответила Нана.

— Не бойся, — обнадеживали раненые, — мы были на войне. Он молодец, молодец. Такой парень не пропадет.

Добрые улыбки на лицах раненых неожиданно исчезли, а потом исчезли и сами раненые.

В маленьком сквере опять дымила кучка листьев… Молочный дым клубился в воздухе.

Девочка с суровым лицом долго еще стояла на крыше. Ее большие карие глаза смотрели в окно, которое только что прикрыла сердитая медсестра.

Потом окно точно бы вновь приоткрылось.

На подоконнике уселся смуглый парень и улыбнулся ей, стоящей на крыше.

— Как поживаешь, Нана?

— Спасибо, а ты?

— Я ничего.

— Как рана, опять беспокоит?

— Нет.

— Не знаешь, когда тебя выпишут?

— Скоро.

— Когда же будет это «скоро»?

— Скоро. Ведь ты придешь в следующее воскресенье?

— Обязательно. Только ты сам не опаздывай.

— Разве я опаздываю?

— Конечно, опаздываешь… Сколько я сегодня ждала.

— Ну, теперь я всегда буду вовремя подходить к окну. Ты тоже вовремя приходи на крышу.

— Хорошо.

— Нана!..

— Что?

— Почему ты так легко одета, ведь теперь осень…

— Да, теперь осень… Леван, каким бы теплым ни было осеннее солнце, оно не задержит листопада…