Я прикрыл дверь.

Рабочие принялись рушить этот маленький, старый домишко…

Наступили морозные дни.

Рыба уже не ловилась, и Ладо теперь большей частью помогал мельнику. Работы там тоже было немного, но все же мельница не оставляла их без куска хлеба.

На Куре происходило что-то странное: одна за другой останавливались мельницы.

Степанэ со страхом поглядывал на Куру — то вверх, то вниз по течению. Мельницы стояли неподвижно и безмолвно. Чутье подсказывало мельнику, что это молчание постепенно подбирается к нему и совсем скоро завладеет и его мельницей.

Однажды он уже испытал ужас этого безмолвия, и воспоминание о нем приводило его в отчаянье. Но в то же время в глубине души у него тлела искра надежды: ведь его мельница пока еще крутилась.

— Все еще поет моя повелительница! — говорил он радостно.

Но в один прекрасный день и его «повелительница» умолкла.

Степанэ до позднего вечера ждал клиента. Но он не появился ни на третий, ни на четвертый.

— Плохо наше дело, — сказал мельник. Рыбак поднял воротник старого, потертого пальто и втянул голову в плечи.

Степанэ покинул двор в глубокой задумчивости и лишь через два дня вернулся в сопровождении фургона, груженного мешками.

— Я нашел работу, Ладо. А ну давай, поворачивайся!

— Работу?

Это была не пшеница и не кукуруза и даже не ячмень. Степанэ взялся перемолоть сухари для какой-то артели.

Ладо выгрузил мешки из фургона и свалил их во дворе.

— Что это ты привез, Степанэ? — удивленно спросил рыбак.

— Работу, работу привез! А работа — это деньги, — ответил мельник и, помолчав, добавил: — Снова запоет моя красавица!

Ладо по мостику перешел на мельницу, ледяной ветер пронизывал до костей.

Рыбак должен был поднять деревянный заслон, чтобы вода попадала на лопасти колеса. Но замшелая доска примерзла к двум лодкам, и сдвинуть ее никак не удавалось. Ладо принес кирку и начал долбить толстый ледяной панцирь. Наконец ему удалось поднять заслон. Сильной струей вода устремилась к колесу.

— Пускай! — крикнул Ладо мельнику.

Степанэ повернул тормоз, развел жернова, но колесо не двигалось — оно тоже примерзло.

Ладо снова взялся за кирку, взмахнул ею, но вдруг поскользнулся. В воду полетела кирка, за ней Ладо. Ему удалось ухватиться за колесо. Раздался скрип, затем треск ломающегося льда, и колесо завертелось, увлекая за собой рыбака. Сначала оно окунуло его в воду, затем подняло вверх. Ладо не выпускал из рук скользкого дерева. Находясь в воздухе, Ладо успел кинуть взгляд на свой балкон. Но не заметил, была ли там Юлия. Колесо снова швырнуло его в воду. «Только бы Степанэ не остановил сейчас колесо», — подумал он под водой. Колесо вращалось сильно и размеренно.

Висящий на колесе Ладо заметил кого-то во дворе. Не разобрав, кто это был, все-таки крикнул:

— Остановите!

Колесо на полуслове утащило его снова под воду. Во дворе уже собирались зеваки. Степанэ шутил, смеялся, смешил других.

— Остановите! — снова закричал Ладо. Он взглянул на берег, но увидел только серую безликую массу. Это им он кричал «остановите!». Масса шевелилась, галдела, то и дело исчезая и появляясь вновь. Исчезала тогда, когда рыбак скрывался под водой, как только его выбрасывало вверх, снова на берегу копошились, смеялись, галдели…

Ладо чувствовал, что замерзшие пальцы больше не подчиняются ему. «Если бы не пальто, я бы выплыл», — подумал он, прикидывая свои силы. Руки слабели все больше. Разбухшая от воды одежда тянула вниз. «Почему не останавливают мельницу? — думал рыбак. — Наверно, Степанэ не слышит меня». Вынырнув в очередной раз, Ладо снова закричал. Он бессильно висел на колесе, с него струями стекала вода.

Колесо продолжало вращаться. В глухом рокоте отчетливо слышался размеренный стук порхлицы.

Овчарка носилась по берегу, громко лаяла, жалобно скулила, путалась в ногах у любопытных.

На балкон вышла Юлия. Она быстро спустилась во двор и, побледнев, взглянула на мельницу.

— Остановите! — раздался крик Ладо. Это был уже вопль обреченного.

— Ступай останови! — Степанэ пнул собаку ногой, сбросив ее в воду. Собаку унесло течением.

— Почему не останавливаешь мельницу? — обернулась к Степанэ жена рыбака.

— Если бы он кричал помогите — я бы помог. А мельницу останавливать не буду.

Юлия в мгновение ока очутилась на мостике, спустила в воду заслон и кинулась к тормозу, повернула его изо всех сил.

Колесо остановилось. Ладо, измученный, обессиленный, тяжело дышал и криво улыбался. Тряхнув головой, он смахнул с лица капли воды и тут увидел совсем рядом, в трех шагах от себя, Юлию. Без кровинки в лице стояла она на дощатом настиле. Рыбак осторожно подполз, стараясь не глядеть ей в глаза. Выглядел он пристыженным.

Ладо ухватился за край настила, Юлия наклонилась и обеими руками втащила насквозь мокрого, трясущегося от холода мужа на мельницу. Они молча перешли через мостик. Впереди шла Юлия, следом Ладо с трудом волочил отяжелевшие ноги.

Соседи молча смотрели на них.

Проходя мимо Степанэ, Юлия искоса взглянула на него. Мельник улыбался. И Юлии показалось, что его улыбка была торжествующей.

Дома Юлия переодела мужа во все сухое. Напоила его горячим чаем. Ладо сразу прилег на тахту и укрылся одеялом.

Прополоскав мокрую одежду, Юлия развесила ее возле раскаленной железной печки.

Ладо молчал, накрывшись с головой одеялом. Не подавал никаких признаков жизни.

Было далеко за полночь, а Юлия все никак не находила себе места.

Хотела уснуть, даже в постель улеглась, но не сомкнула глаз. Тогда она встала, раздула огонь в печке и села на трехногую скамеечку, отдавшись течению мыслей.

Тишину нарушало только негромкое гудение пламени.

Время от времени по оконному стеклу ударяли порывы ветра. Но вскоре ветер утих, и теперь снаружи не доносилось ни малейшего шороха.

Ладо лежал неподвижно, натянув одеяло на голову.

— Ладо! — шепотом окликнула его Юлия.

Ладо едва заметно шевельнулся.

— Ты спишь?

— Нет.

Юлии показался странным голос мужа. Она подошла и сдернула с его головы одеяло.

В выражении его лица ей почудилась мольба. Он долго смотрел на жену, потом глаза его увлажнились, и он уткнулся в подушку.

— Ладо, — начала Юлия, — до каких пор ты будешь так жить?

Рыбак не понял, о чем говорила жена.

— До каких пор ты будешь жить с закрытыми глазами? — повторила Юлия.

— С закрытыми глазами?

— Да, именно. Все смеются над тобой.

— Кто же?

— Сначала обманывают, а потом смеются.

— Кто обманывает?

— Все.

— Кто обманывает? — повторил Ладо свой вопрос.

— Я сказала — все! — подтвердила Юлия жестко.

— Возможно, — согласился Ладо.

— Вот так… — Юлия заговорила громче: — А ты знаешь, что значит «все»?

Ладо уперся локтем в подушку и не сводил глаз с жены, стоявшей спиной к старинному комоду.

— Все — это значит… — Она помешкала недолго и после паузы закончила: — Это значит, что и я тебя обманывала.

— И ты тоже? — На лице его появилась беспомощная улыбка, но быстро угасла, потом появилась снова… Он не верил или не хотел верить, что и Юлия обманывала его.

— Я скажу тебе, а ты рассуди сам, потом поступай как знаешь… Должен же ты когда-нибудь узнать правду о себе… Или… — Юлия осеклась. — Я сейчас тебя скорее жалею, чем люблю.

Ладо бессмысленным взглядом смотрел на жену. Сердце предчувствовало беду, он был ботов прикрыть ей рот рукой или закричать, чтобы заглушить ее голос. Он не хотел ничего слышать.

Юлия отошла от комода и присела на тахту. Она сидела так близко, что Ладо слышал ее дыхание. Он понял, что ей трудно было продолжать.

Рыбак обнял жену и притянул к себе. Уткнувшись лицом в ее теплую шею, затих.

— Юлия, — едва слышно заговорил он, — Юлия… Я знаю, Степанэ смеялся надо мной, потому и мельницу не останавливал, чтобы людей позабавить. Я не прощу ему этого, вот увидишь, не прощу…