В тяжелом раздумье, заложив руки за спину, Гэмаль остановился напротив яранги Иляя. Ему казалось чудом, что это убогое жилище до сих пор не опрокинуто и не разбросано ветром по тундре. «Лень он, однако, всосал в себя вместе с молоком матери», — подумал Гэмаль об Иляе.

Жалкий вид яранги раздосадовал парторга. Он повернулся лицом к морю, навстречу резкому северному ветру, и долго стоял так, думая о том, что тропа его жизни опять скрестилась с тропой Иляя, с мужем женщины, которую Гэмаль любил уже давно.

Тэюнэ сидела у полога, выкраивая из лагтачьей шкуры подошвы для торбазов. Увидев у входа в ярангу Гэмаля, она поспейте отодвинула от себя шкуру, сунула куда-то в сторону лежавшую посреди яранги кастрюлю, собрала разбросанный на полу хворост.

Перебросив с груди на спину тяжелые чернее косы, Тэюнэ вытащила из-за полога белую шкуру, разостлала ее на полусломанной нарте, пригласила Гэмаля сесть. В миловидном лице ее, с быстрыми озорными глазами, с ярким маленьким ртом, было смешанное выражение смущения и радости.

— Значит, все же вернулся ты! — глухим от волнения голосом сказала она.

Губы Гэмаля чуть дрогнули. А в немигающих глазах его было столько теплоты, что Тэюнэ ничего, кроме них, не видела.

— Да, вернулся, — ответил Гэмаль и, помолчав, добавил. — Послали. Район послал, а так, может, и не вернулся бы.

Тэюнэ опять перебросила косы на грудь, нервно затеребила концы их тонкими пальцами.

— Это кто там в мою ярангу пришел?.. Гэмаль, кажется? — вдруг послышался из-за полога голос Иляя.

Тэюнэ вздрогнула. В глазах ее метнулся испуг.

— А ты все спишь, как прежде? — насмешливо спросил Гэмаль.

Чоыргын[4] поднялся кверху, и показалось заспанное лицо Иляя. Маленькие глаза его, похожие на запятые с острыми хвостиками, ревниво скользнули по Тэюнэ и остановились на Гэмале.

— Значит, вернулся к нам в поселок? — спросил Иляй, прикрывая полные плечи чоыргыном. Притворно зевнув, он как бы невзначай спросил: — Новость слыхал такую, будто ты женился в Илирнэе?

Тэюнэ вопросительно вскинула тревожные глаза на Гэмаля. Иляй, глядя в лицо жены, растянул в недоброй улыбке свои толстые губы и ни с того ни с сего расхохотался.

— Ты что это? Смешной сон вспоминаешь, что ли? — с невозмутимым видом спросил Гэмаль.

— Не знаю, как ты, а Тэюнэ хорошо понимает, чему смеюсь я, — ответил Иляй, не спуская глаз с жены.

Тэюнэ вспыхнула.

— Ничего я не знаю!

— Скоро зима придет, а яранга у тебя совсем никуда не годится. Зимой в ней и одного дня нельзя будет прожить, — заметил Гэмаль.

— Не ты в моей яранге жить будешь, — неприязненно ответил Иляй.

— Я вот по всему поселку прошел. Все люди в домах живут или в хороших, теплых ярангах. А такой скверной, как у тебя, ни у кого нету.

— Ну и хорошо. Ни у кого нет такой яранги, а у меня есть!

Иляй еще хотел что-то сказать, но жена его перебила:

— Завтра сама начну ярангу переделывать. Не могу я больше жить так. Люди в дома переходят, а мне из-за того, что муж лентяй, здесь жить приходится. Зимой, как щенки, замерзнем.

В голосе Тэюнэ прозвучало озлобление и отчаяние. Иляй с недоумением посмотрел на жену.

— Ничего, Тэюнэ, Иляй завтра сам за дело возьмется, — как можно спокойнее сказал Гэмаль.

Иляй промолчал.

— Так вот, я в Янрай вернулся совсем. Парторгом буду у вас, — близко подошел к Иляю Гэмаль. — Если надо помочь, приходи ко мне, помогу.

Иляй промолчал и на этот раз. Тэюнэ сдержанно вздохнула и пристально посмотрела на Гэмаля. Безграничное уважение, нежность и давняя, устоявшаяся тоска отразились в ее главах.

Гэмаль встал и вышел из яранги.

«Ну что ж, все очень хорошо. Итти надо… все время итти… Нельзя, останавливаться», — размышлял он, пытаясь не думать о Тэюнэ.

Как только Гэмаль ушел, Иляй снова закрыл полог, задумался.

«Уйдет теперь жена от меня. Совсем уйдет. Имя Гэмаля она даже во сне называла…»

Взгляд Иляя тоскливо блуждал по стенам полога. Заметив сумку Тэюнэ, набитую тетрадями и книгами, он взял ее, вытряхнул содержимое на шкуры.

Перелистав одну из тетрадей, аккуратно исписанную рукой жены, он невесело улыбнулся и подумал: «Как же это она научилась всему этому? Неужели, женщина может быть умнее мужчины? Почему я никак не могу понять значков этих?»

Отложив тетрадь в сторону, Иляй высунул голову из полога и приказал жене:

— Сегодня не ходи в школу! Торбаза лучше почини мне, завтра в море пойду.

— Вернусь с занятий — починю, — сухо ответила Тэюнэ.

— Мне скучно одному здесь будет.

Тэюнэ посмотрела на мужа долгим взглядом и неожиданно предложила:

— Пойдем со мной! Как ты не понимаешь, это так весело, так хорошо, когда учишься!

— Не пойду, надо мной все смеются, когда учительница спрашивает о чем-нибудь.

— Это оттого, что ты ничего не знаешь! — отрезала Тэюнэ.

— Верно, не знаю и знать не хочу! — рассердился Иляй. — Что так смотришь на меня? Или и ты думаешь, что у меня башка совсем пустая?

На лице Иляя было смешанное выражение обиды и досады.

Тэюнэ на миг стало жаль мужа.

— Нет, Иляй, о другом думаю, — невесело сказала она. — Мне кажется, что если бы ты каждый день в ликбез ходил, то учился бы не хуже Пытто! Пойдем со мной… Ну, пойдем, я прошу тебя…

В голосе Тэюнэ прозвучала мольба, которая тронула Иляя. «Какой голос у нее сегодня хороший! — заволновался он. — Странные эти женщины, как дети все равно!»

Ни слова не говоря, Иляй принялся разыскивать свои тетради.

На занятиях Солнцева поругала Иляя за то, что он пропустил несколько уроков, раскрыла перед ним букварь и предложила:

— Читай вслух вот здесь.

Иляй долго разбирал буквы, беззвучно шевелил губами. В лице его было такое напряжение, что Пытто не выдержал, засмеялся.

— Словно моржа один из воды вытаскивает, — сказал он.

Иляй вскочил, швырнул в Пытто букварем и ушел домой.

Когда вернулась Тэюнэ, он накричал на нее и заявил, что больше никогда не пойдет на занятия и ее не пустит.

Тэюнэ молча починила мужу торбаза, приготовила все необходимое для выхода в море.

«Ну, что, что мне делать теперь? — мысленно обратилась она к Гэмалю, который неотступно стоял у нее перед глазами. — Зачем ты снова в Янрай вернулся!..»

Правление колхоза собралось в доме председателя. Мать Айгинто поставила на стол огромный, красной меди чайник, и заседание началось.

Долго пили чай, молча вытирая обильный пот. Айгинто часто отставлял кружку в сторону, что-то быстро записывал в блокнот.

Когда выпили весь чайник, Айгинто встал, застегнул пуговицы на гимнастерке, хотя ему все еще было жарко от горячего чая, и сказал:

— Вот так, значит: с парторгом мы долго думали, что прежде всего надо делать нам, чтобы илирнэйцев догнать, чтобы не быть последними в районе. Завтра состоится у нас общее колхозное собрание. Там нужно такое сказать, от чего янрайцам всю ночь не спалось бы, чтобы у них появились мысли особенные. Попробуем сейчас сами так думать. Давай, Пытто, начинай, — неожиданно заключил он.

Пытто вскинул красное, разопревшее от чая лицо, замигал узенькими быстрыми глазами:

— Что начинать?

— Думать вслух начинай.

Пытто смущенно улыбнулся, глаза его почти закрылись.

— Ну как тут особенно думать будешь? — наконец отозвался он. — Ну вот, значит, было лето, осень подошла, зима надвигается. Скоро капканы ставить, много ставить капканов. Фронту помогать надо. Потому что война! Фашистов бить надо!

— Мало. Об этом мы и раньше думали, — невесело вздохнул Айгинто.

— Сам тогда думай! — вдруг вспылил Пытто. Лицо его стало сердитым, обиженным. — Скорей давай думай, да смотри, чтобы голова не лопнула.

— Не лопнет моя голова, она, однако, покрепче твоей, — с достоинством ответил Айгинто и круто повернулся к Рультыну.