На Чукотку пришло долгожданное лето. Наступил круглосуточный день. Стаи диких гусей, морских уток, журавлей, лебединые стаи летели и летели с неумолчным радостным криком, спускаясь к бесчисленным чукотским озерам, рекам, чтобы здесь провести короткое лето, выкормить своих птенцов.

На пригретой незаходящим солнцем чукотской земле расцветала травами и цветами необыкновенно жадная к жизни тундра. Бескрайные речные долины, горные склоны были удивительно разнообразны по своим цветовым оттенкам. Зеленые цвета незаметно переходили в фиолетовые; желтые — в красные, нежно-розовые; синие переливались в голубые. В глубоких оврагах, в скалистых складках горных вершин виднелись извилистые линии вечного снега — родимые пятна сурового северного края. Горные плато напоминали гигантские дамбы, насыпи; изрезанные рвами весенних потоков, их склоны обнажали все пласты горных пород; черные, коричневые, желтые, красно-бурые складки с серебристыми и золотыми прожилками, сверкающими на солнце, напластовывались одна на Другую.

Неусыпное солнце стояло над тундрой. Чуть прикроет его туча — голубизна гор становится синей, зелень долин и горных склонов — фиолетовой; туча растает — и краски сразу же неуловимо меняются.

И столько радости было в разноголосых криках птиц, в писке сусликов, в жужжании шмелей и ос, что даже угрюмые тощие волки, повалившись на спину, улыбчиво жмурились на солнце.

Иляй в этот день встал рано. Ночью ему спалось плохо. Да и как он мог уснуть спокойно, когда спал не дома, не в родном поселке, а в Илирнэе, когда ни на мгновение не мог забыть, что прибыл сюда делегатом на кустовое охотничье совещание. Это было таким огромным событием в жизни Иляя, что ему хотелось кричать на весь мир: посмотрите на меня, понимаете ли вы, что это значит, знаете ли вы, почему сегодня так ярко светит солнце?

И вот сейчас, когда весь поселок еще спал, Иляй вышел на берег моря, уселся на камень, задумался.

Море еще оставалось покрытым ледяными торосами. Но между торосами было столько ослепительных проталин, что глазам становилось больно смотреть на море.

Прислушиваясь к мелодичному звону капель, доносившемуся с берега, покрытого выброшенным льдом, Иляй благодушно улыбался, глубоко дышал — всей грудью.

И вдруг позади себя он услышал тихий насмешливый голос:

— Видно, что у нас, в Илирнэе, и солнце куда лучше, чем в Янрае?

Иляй быстро повернулся и увидел илирнэйского охотника, которого все звали Лисой за изворотливость и хитрость.

Иляй встал на ноги.

— Почему ты думаешь, что Янрай хуже Илирнэя? — с достоинством спросил он. — Не мы ли обогнали вас на четыре песца в прошедшую зиму?

— Хи, хи, четыре песца, — сморщенное, с острым носиком лицо Лисы было насмешливым. — А посмотри-ка ты вот на этот дом, в котором я живу, — хорош дом, а?

Иляй посмотрел, куда показывал рукой илирнэец. Дом в самом деле был хорош. В глазах Иляя отразилась зависть.

— А теперь вспомни свою ярангу, — сладеньким голосом продолжал илирнэец. — Палочки тоненькие, шкуры порванные, на ветру болтаются и ни одного, слышишь, ни одного окна! А какое может быть солнце, когда ни одного окна нет?!

Иляй досадливо поморщился. Ему страшно хотелось возразить илирнэйцу. Но Лиса был хитрый человек, он хорошо знал, чем досадить янрайцу.

— Хи, хи… четыре песца, — продолжал он. — Вот сказали бы тебе: с одной стороны четыре песца лежат, с другой стороны стоит ветряная машина, которая солнечный свет дает, стоит пошивочная мастерская, косторезная мастерская, стоит питомник на сто собак… что ты хотел бы иметь — четыре песца или?..

— Замолчи ты, Лиса! — вдруг вышел из себя Иляй. — Хвастливый ты человек! Будет, будет все это и у нас!

— Хи, хи, будет, — все так же тихо, с ехидной улыбочкой на тонких губах продолжал смеяться илирнэец. — Вот если бы у тебя спросили, что лучше: то, что уже есть, или то, что только будет, да еще неизвестно, будет ли, — что ответил бы ты?

Иляй задохнулся. Илирнэец окончательно и безнадежно испортил ему настроение благодушия и тихой радости, которым он только что упивался. Сжав кулаки, Иляй бросился к илирнэйцу.

— Вот я тебе покажу сейчас, какие у меня кулаки, тогда ты поверишь, что у янрайцев на все хватит силы!..

— Что ты, что ты, Иляй! — Лиса испуганно поднял к лицу руки и поспешно засеменил коротенькими нотами. Остановившись на почтительном расстоянии, он с прежним ехидством спросил: — Не скажешь ли ты, многое ли может сделать морж со своей силой?

— О проклятая Лиса! — Иляй с решительным видом двинулся к илирнэйцу.

— Хи-хи-хи, — засмеялся Лиса и скрылся за строениями.

Повернувшись лицом к морю, Иляй долго стоял на одном месте. Возмущенный, он бормотал проклятья, грозился, что сумеет при людях так осмеять Лису, что тот навсегда потеряет охоту издевательски шутить над янрайцами.

Мало-помалу Иляй успокоился. Мысль о том, что вот через несколько часов он будет сидеть на собрании лучших охотников, которое можно назвать советом мудрейших, опять вернула его к прежнему настроению.

«Однако как же это вышло, что меня послали на это собрание? — вдруг спросил себя Иляй. — Остались же дома охотники, которые куда больше меня песцов поймали… будто бы Гэмаль настоял, чтобы меня на совещание послали…»

Мысль о Гэмале всегда рождала у Иляя самые противоречивые чувства. Он не мог не сознаться, что человек этот невольно вызывает в нем уважение, но тут же рядом уживалось чувство сжигающей зависти к нему, а временами, когда между ними становилась Тэюнэ, Иляй даже ненавидел Гэмаля.

«Ничего, ничего, может как-нибудь все это по-хорошему наладится… Может, Тэюнэ забудет Гэмаля. Есть же голова у нее и ведь умная голова; понимает же она, какой я теперь стал человек! Ого! Теперь даже самые красивые илирнэйские девушки поглядывают на меня ласковыми глазами. Посмотрела бы на это Тэюнэ, — с ума сошла бы от злости!»

Окончательно успокоенный, Иляй закурил трубку, тихонечко побрел по берегу, с нетерпением дожидаясь, когда начнется совет настоящих охотников.

Вошел в клуб Иляй важным и гордым. Весь его вид, казалось, говорил: смотрите, смотрите на меня, илирнэйцы, тот самый Иляй, которого вы считали пропащим человеком, прибыл на совет лучших охотников.

Усевшись в первом ряду, Иляй вытащил заранее приготовленный блокнот, послюнил химический карандаш.

— Хо! Вот диво! Иляй, однако, писать уже научился, — вдруг услыхал он где-то позади ехидный голос Лисы.

Иляй с трудом подавил в себе желание повернуться и как следует ответить насмешнику.

Собрание началось. После короткой речи председателя илирнэйского колхоза Омкара участники совещания выбрали президиум. За длинным красным столом уселись лучшие илирнэйские и янрайские охотники. Посредине, между Омкаром и Гэмалем сидел секретарь райкома Ковалев; чуть дальше — Айгинто.

Ковалев внимательно осматривал прибывших на собрание колхозников, порой о чем-то переговаривался с Омкаром, Гэмалем и Айгинто. Иляю страшно хотелось, чтобы секретарь заметил его. Солидно покашливая, он глубокомысленно хмурил брови, желая этим показать, что отлично понимает всю важность происходящего события.

И вот Ковалев остановил свой взгляд на нем, на Иляе, приветливо кивнул ему головой. Иляй вскочил на ноги и, сам не зная, как это у него получилось, во весь голос воскликнул:

— Здравствуй, Сергей Яковлевич!

В зале раздался громкий смех. Иляй, как ошпаренный, оглянулся назад, затем, конфузливо улыбаясь, устремил взгляд на Ковалева.

— Здравствуй, Иляй. Очень рад тебя здесь видеть! — приветливо отозвался секретарь.

Смех умолк. Иляй снова оглянулся, теперь уже с победным, важным видом.

Внимательно слушал Иляй выступления охотников. Подражая Рультыну, стал записывать в блокнот. Вскоре он искренне жалел, что не умеет писать достаточно быстро: столько здесь говорилось мудрых советов, замечаний, предложений!