Примечания автора:История реальна. Понятно, что я её слегка приукрасил в плане некоторых деталей описания, но герои, поступки и речь остались почти неизменными.

В маршрутке было жарче, чем на улице: окна не открывались, а верхний люк пропускал свежий воздух только во время езды. Быстрой езды, что для города весьма проблематично. За краткое мгновение растерянности, когда я только оказался внутри, анализируя обстановку с целью найти свободное место, мне довелось приметить каждого пассажира, из которых сильнее всего запомнились молодой человек лет восемнадцати-двадцати и, как вскоре оказалось, его мать. Настоящая мегера, динамит, фитиль которого уже почти догорел. Её ненавистный взгляд сжигал сына, а сжатые губы говорили об обиде.

В любую секунду она могла «взорваться», волной раскалённого и испорченного ею же воздуха поразив всё своё окружение.

Я сел сбоку от них, позади меня была девушка в очках, выглядящая как типичная стеснительная любительница книг. Ей бы подошло имя Соня. Кстати, Соня была занята чтением «Телени, или обратная сторона медали» Оскара Уайльда.

Автоматическая дверь со скрипом закрылась, водитель добавил громкости радио, из колонок заиграла музыка, в такт которой запела Лолита Милявская: «Пусть говорят: мир сошёл с ума…». Маршрутка двинулась. Я приготовил проездную карточку, вытащил из рюкзака полюбившиеся мне в последнее время рассказы Сомерсета Моэма и уже был готов составить компанию Соне, читающей позади меня, как «бомба взорвалась».

До этого женщина лишь яростно – именно яростно! – перешёптывалась со своим сыном, но сейчас она перешла на более высокий тон. И на третью октаву:

– Не надо. Вот только не надо мне портить жизнь, Саша! – взвизгнула она, шурша пакетами на коленях. – Ты понимаешь, что я ещё хочу внуков?!

– Оля тебе их и сделает… – шепнул парень, красный, как помидор. – Тише.

– Не трогай сестру! – отрезала женщина тоном, требующего беспрекословного подчинения.

Бедный парень чуть ли не умирал от стыда, однако он и не подозревал, что остальные пассажиры смутились раза в два сильнее. Все они, включая меня и Соню, хранили молчание. Гробовое, мёртвое. Лишь Лолита продолжала петь: «Остановите Землю, я сойду, не упаду, не упаду».

Мегера, чувствуя себя как дома, скандалила, опять же как дома, возможно, желая найти поддержку у окружающих, чтобы разом сломить своего отпрыска! Она с ударением подметила:

– Гей – человек больной!

Атмосфера маршрутки накалилась, воздух стал плотным, даже открытый люк и свежий ветер не смогли бы спасти обстановку. А женщина всё не останавливалась, глаголя, как с амвона:

– Ты знаешь, что бог презирает таких людей? Да-да-да. Это считается грехом, причём очень страшным. И вообще, как я уже говорила, это твоё мужеложство – болезнь, которую надо лечить. Психическая болезнь! Слышала я об одном маньяке, клоуне каком-то. Так вот, он насиловал только мальчиков, потому что был больным на голову.

Я невольно возвёл очи горе, чуть не произнеся вслух: «А здоровые маньяки только девочек насилуют?»

Сын этой дамы бездумно смотрел на свои же сжатые в кулаки дрожащие руки. Молчал. Я его даже зауважал: с довольно-таки вредным норовом, у меня никогда не получалось держать острый язык за зубами, поэтому во время семейных споров громче и чаще всех звучали именно мои слова. Иногда трёхэтажные.

Неожиданно взгляд женщины упал на меня, забегал, изучая. И, видимо, проверку я прошёл, так как мегера, сузив губы, с многозначительным взглядом указала на меня рукой, кивнула сыну:

– Вот, смотри, с виду приличный молодой человек. Никакой ересью не занимается, девочек любит. Нормальный мальчик, не то, что ты.

Конечно же, я растерялся. Но всё же сил съязвить и соврать у меня хватило:

– Так-то я парней люблю…

Голос Лолиты прозвучал в тишине: «…а может быть я уже голубая?» Женщина, на мгновение потеряв дар речи, а так же и интерес к моей персоне, обратилась к Соне, сидящей за мной. Обратилась молча, всё ещё немая, лишь выдала:

– Ну?

Девушка покраснела, закрыла книжку, опустила глаза в пол. Все пассажиры маршрутки смотрели только на неё.

– Я… Понимаете… Я, как бы, тоже лесбиянка.

Мать впала в прострацию, обидевшись на весь мир, замкнулась в себе. Замолчала. Чуть позже успокоилась.

Но не простила.

Минуты через три, за две остановки до моего дома, сын той женщины шепнул, обращаясь ко мне, к Соне:

– Спасибо, – и улыбнулся с благодарностью в глазах.