Часовой промолчал, снял телефонную трубку, соединился с дежурным.

— Муравей, ты?.. Дай-ка мне старшину… Нужно… Это вы, товарищ старшина?.. Шерстнев говорит. Что?.. Виноват, докладывает рядовой Шерстнев. Тут я гражданина одного задержал, говорит, что он — наш новый начальник… Что?.. Алё!.. Алё!..

Их разделял проволочный забор. Суров молчал. Лил дождь. С накидки ручьями стекала вода. Часовой медлил отпирать ворота, притворялся, будто не может совладать с замком.

Но от заставы уже кто-то бежал, тяжело шлепая по лужам и громко пыхтя. А через непродолжительное время перед Суровым выструнился крупный человек в солдатском плаще, вскинул руку под козырек:

— Старшина Холод. На участке без происшествий, товарищ капитан. С приездом.

— С приплытием… Там машина застряла у мостика. Распорядитесь вытащить.

— Счас сделаем, товарищ капитан.

Они в молчании миновали калитку, прошли хозяйственный двор. Показалась застава. И тут Суров, удивленный, остановился: на крыше, светя себе фонарями, лазили два солдата. Свет выхватывал то руки, державшие шифер, то вдавленные в крышу тела.

— Зачем они на ночь глядя разбирают крышу?

— Ремонтирують, товарищ капитан. Разгильдяй один голубей, значится, гонял, ну и продавил шихвер. А сейчас текет понемногу, приходится починять.

Слушать дальнейшие объяснения Суров не стал, поднялся на крыльцо, открыл дверь. Ему навстречу вразвалочку двинулся солдат с повязкой дежурного на рукаве незастегнутого на одну пуговицу мятого мундира.

— Дежурный по заставе рядовой Мурашко.

— Неряшко? — переспросил Суров, хотя фамилию разобрал.

— Рядовой Мурашко, второго года службы.

— Вы и есть тот самый… что шифер побил? — глядя на неряшливого солдата, спросил Суров, не скрывая своего недовольства.

— Никак нет. Это Шерстнев, но он не виноват…

— Вы тоже похожи на… Шерстнева. Приведите себя в порядок.

Он не стал смотреть, как покрасневший солдат дрожащими пальцами принялся проталкивать пуговицу во вдруг ставшую узкой петлю мундира, направился в канцелярию и, открыв дверь, будто остолбенел: посреди комнаты, на письменном столе и в углу стояли банные шайки и позванивали от частых ударов дождевой капели.

— М-да… Веничков не хватает, — съехидничал Суров. И не дав Холоду оправдаться, распорядился: — До утра закройте пролом брезентом. А утром, чуть свет, — дождь не дождь — разгильдяю молоток в зубы, пусть сам и чинит…

Да, было такое. И еще многое было. Но разве он должен носить в душе зло на своих подчиненных, хотя бы на того же Шерстнева, с которым по сию пору не сладить?!

— Вчерашним днем жить невозможно. Как ты себе не уяснишь простой истины, Вера? А я не собираюсь отсюда переводиться в ближайшее время. Иначе зачем было огород городить?

— Не обязательно переводиться. Можно просто уволиться. Я предлагала.

— Без армии не могу.

— И ты решил, что я обязана быть твоей тенью?

— Не говорил таких слов. Даже мысленно…

Во сне Суров разговаривал с Верой, подбрасывал на коленях сына; Мишка визжал от восторга, запрокидывал назад круглую, как арбуз, голову с черным чубиком и делал вид, будто падает навзничь. Вера со страхом посмотрела на сына и вдруг вскрикнула. От этого крика Суров проснулся. Со двора доносились слова команд, топот солдатских сапог. У вольера нетерпеливо повизгивала собака.

За дверью, по узкому коридору, бежали люди, в комнате у дежурного звонил телефон, слышались голоса, хлопали створки ружейных пирамид.

— Тревога!..

В открытое окно лился сырой от тумана воздух, пахло дымом, жареным салом. Суров подумал, что старания Бутенко сегодня напрасны — завтракать будет некому, если всех вместе с поваром надолго закружит в пограничном поиске.

Открылась дверь. В канцелярию, осторожно ступая и шаря впереди себя вытянутыми руками, вошел старшина, деликатно кашлянул, как бы извиняясь, что приходится будить капитана. Суров лишь недавно узнал, что у Холода слабеет зрение, что от этого старшина мучительно страдает, но лишь сейчас, глядя на беспомощно вытянутые руки, понял, как ему трудно.

— Зажгите свет, — сказал Суров. — Я не сплю.

— Поспать вам не дал, — с сожалением сказал Холод и щелкнул выключателем.

— Что случилось, Кондрат Степанович?

— Обстановка. На тринадцатом след к нам.

— Давно?

— В три семнадцать.

Суров быстро оделся, застегнул портупею.

Настенные часы показывали двадцать вторую минуту четвертого.

В ожидании распоряжений Холод стоял, опершись рукой на угол письменного стола. Грузноватый, немолодой, с седыми висками, виднеющимися из-под зеленой фуражки, с нездоровой краснотой на полном лице, старшина хмуровато наблюдал за Суровым. Ему казалось, что капитан слишком медленно принимает решение, долго думает, уставившись в схему участка.

— Вернулся Колосков?

— Завтракает.

— Шерстнев на тринадцатом?

— Так точно. Як раз аппарат сработал, показал прорыв в наш тыл. Я вызвал Шерстнева, поставил ему задачу. Подготовлена поисковая группа: Колосков, Азимов, Мурашко. За старшего я с ними пойду.

«На тринадцатом, — соображал Суров. — Худо, что на тринадцатом болото, осока, кустарник. А тут еще туман как молоко, попрыгай в тумане через осушительные каналы».

— Азимова отставить. Только из санчасти пришел. Лиходеева вместо него.

— Можно идти?

— Ляха с Матросовым к переезду. Каримова с Ефимовым к шоссейке у старой фермы. Цыбина с Моисеевым — на леспромхозовскую дорогу. Этих подбросьте на полуторке.

— Ясно, товарищ капитан.

— Все пограничные наряды оповестите. На соседние заставы позвоните.

— Позвонил уже.

— Дайте знать участковому уполномоченному.

— Есть. Будет исполнено.

— Кто дежурит на переезде?

— Товарищ Вишнев. Задача ему поставлена. Можно идти?

— Выполняйте.

Суров отослал старшину, еще раз бросил взгляд на схему участка, потом вышел к дежурному, чтобы доложить обстановку в отряд. Из ворот выехала автомашина, пробежал Колосков с собакой, на кого-то накричал старшина:

— Сказано — нельзя, значит, нельзя. Вам понятно?

— Таварищ старшина, мы сапсем здаров. Сматри.

— Марш в отделение!

«Азимов просился», — усмехнулся Суров.

В тумане выжелтилось окно на кухне у Холода, конечно же, проснулась Ганна Сергеевна — тревога ее всегда поднимала.

Вошел Холод. Одетый в брезентовый плащ, он казался чрезмерно грузным, неповоротливым, резиновые сапоги были ему тесны в икрах. Неуклюже вскинул руку к фуражке:

— Товарищ капитан, поисковая группа у составе…

Суров отнял у старшины следовой фонарь.

— Останетесь ва меня, — сказал жестковато. — Следите за обстановкой. Об изменениях докладывайте в отряд.

Холод побагровел:

— Еще ж я не на пенсии.

— А я тем более. Группа готова?

— На выходе. Ждуть.

— Все, старшина, времени мало. — Суров надел на себя короткую куртку, через плечо следовой фонарь. — Подполковник Голов позвонит, доложите мое решение.

— Есть.

— Скажете, что свяжусь с ним прямо со следа, с границы.

— Есть.

Во дворе Сурова поджидала поисковая группа — Колосков с розыскной собакой, Мурашко, Лиходеев. Розыскная собака Альфа сидела у ног Колоскова, насторожив уши, словно и она ожидала команды, которую Суров намеревался подать.

— Таварищ капитан, разреши обратись? — Азимов, одетый, как и все, в брезентовый плащ и резиновые сапоги, при оружии, щелкнул каблуками. Таварищ капитан, сматри, Азимов балной нэт. Нага — маладэц нага. — Притопнул несколько раз. — Харашо ходи. Нарушитель даганяй нада.

— Так и быть, Лиходеев, останетесь на заставе.

За воротами хозяйственного двора группа взяла быстрый темп. Скошенный луг с чернеющими в беспорядке копнушками сена миновали за несколько минут. За лугом, где начиналась прошлогодняя вырубка, туман висел низко и неподвижно, широкими слоистыми полосами. Он по пояс укутывал бегущих. Низкорослого Азимова туман упрятал по самую шею, и над молочной рекой торчала одна голова.