Почему же все эти «невероятности» кажутся настолько правдоподобными, что люди видят в них чуть ли не «документальное описание» событий, происходивших какое-то количество лет назад в Сосновке? Потому что все они подчинены скрытым от глаз читателя художественным законам. И главный «законодатель» этой страны безоблачного детства — маленький Никита. Какие же это «законы»?

Случалось ли вам наблюдать, как полуторагодовалый ребенок впервые оказывается летом на зеленой лужайке? Трава, которую привычно топчут взрослые, представляется ему чем-то вроде джунглей. Он смотрит на нее опасливо, ступает несмело. Он впервые в жизни открывает для себя траву… Любой ребенок по самой своей природе — первооткрыватель. Он открывает заново все — землю, огонь, деревья, воду, времена года, рождение, смерть. В каком-то возрасте этот процесс происходит наиболее интенсивно, но в целом он длится многие и многие годы, до тех пор, покуда в человеке сохраняется одна из важнейших способностей поэзии — видеть новыми, изумленными глазами первоосновы жизни.

Художественная находка Алексея Толстого в «Детстве Никиты» состояла в том, что общее для всех детей психологическое свойство он сгустил, сконцентрировал, заставив своего маленького десятилетнего героя на протяжении какой-нибудь сотни страниц, а хронологически — за неполный год сделать столько крохотно-огромных открытий, которых всякому другому ребенку с избытком хватило бы на долгие годы.

Уже в этом, конечно, есть большая мера условности, без которой не обходится подлинное искусство. Но «Детство Никиты» — не только произведение о начинающейся жизни, о ребенке и русской природе. Это — поэма А. Толстого о счастье непрерывного открывания мира. И именно безотчетный настрой на эти «условия», когда мы властью писательского таланта оказываемся в волшебной стране счастливого детства, и заставляет нас забыть о мелких будничных мерках и воспринимать невероятное как вполне естественное…

Казалось, все, что можно было почерпнуть из новых источников о повести «Детство Никиты», было почерпнуто… Но, пересматривая архивные материалы, я обнаружил вдруг такие сюрпризы, о которых следует рассказать особо.

Оказывается, за пятнадцать лет до Алексея Толстого повесть «о том же самом», что и знаменитое «Детство Никиты», собирался написать другой прозаик — Александра Бостром.

Среди куйбышевских бумаг Александры Леонтьевны есть толстая тетрадь в черном клеенчатом переплете, озаглавленная «Материалы и наброски». Это одна из нескольких ее рабочих тетрадей, которые так или иначе ведет каждый писатель. Там есть записи, сделанные 11 июля 1905 года. Сначала шло следующее.

«Детство Леши

Описание. Приключение с гуслями, «кулачок не дурачок». Терпеливость в физичес. отношении. Ожоги и порезы. Друзья: кот и собаки. Как он отгадал, кто кричит в пруду. Товарищи мальчика. Битва снежками, битва арбузами и яблоками. Фейерверк. Спектакль в саду. Лошадка. Езда верблюдом. Гоняние табуна верблюдов. Катание на масленице на верблюдах. Поездка на почту верхом. Торговля яблоками. Лодка. Учитель Арк. Ив. Работа в кузнице. Работа на молотьбе. На подсолнухах. Хорошенькая дерев, девушка. Уроки с матерью и отцом. Елка в деревне и литер, вечер. Мишка беленький и Мишка черненький. Сашок, драка с Сашком. Спанье на открытом воздухе. Ночевка в поле на работе… Провал под лед. Купанье. Первое ружье и первая ворона. Школа в городе. Саратов. Школа. Возвращение в деревню. Немка и привидения. Поездка к родственникам]… дети и гувернантка… Стог сена, ночь и беседа о звездах…»

Вслед за планом, который я привел почти целиком, несколько страниц в тетради занимают записи эпизодов.

Перед нами, конечно, самые первоначальные, только вчерне оформленные наброски предполагавшегося произведения, повести — по размаху плана. Но и по ним уже можно сделать определенные выводы.

Бросается в глаза, что из событий детства А. Толстого Александра Бостром тоже берет для себя только одну сторону, связанную с поэзией деревенской жизни. Правда, причина здесь, в корне иная, чем в «Детстве Никиты». Она определяется общей романтико-моралистической направленностью детских произведений А. Бостром.

Сразу ниже наброска плана она помечает любопытную деталь: «Он был великий исследователь и наблюдатель». Вероятно, эта сторона предполагаемого характера (в эпизодах вместо Леши появляется уже другое сентиментальное имя — «Ортя-бедокурка») тоже казалась А. Бостром одной из наиболее существенных.

Вот один из соответствующих эпизодов — «Как Ортя поступил со своей карт[онной] лошадью». Зная, что каждое животное должно кушать, мальчик попробовал накормить ее травой, то есть разорвал ей рот и напихал внутрь травы. Затем, решив, что лошадь теперь хочет пить, стал лить в нее воду. Эпизод доведен до появления матери, которая застает маленького «исследователя» над останками игрушки, пытающегося разобраться — почему «у игрушечных лошадей размокает живот, когда заботливый хозяин решит их напоить».

История с лошадкой подлинная. Почти совершенно в таком же духе она рассказана в воспоминаниях М. Л. Тургеневой, хранящихся в ЦГАЛИ.

В куйбышевском архиве есть фотография, на которой Алеша Толстой изображен верхом на игрушечной лошадке (возможно, на той самой, злополучной!). Таким образом, события, к которым обращается Александра Бостром, разного времени, когда герою их было от 3–5 до 12–13 лет.

Осуществи писательница замысел в том виде, как он представлен в тетради, — и мы имели бы, возможно, прикрашенное, но зато полное беллетризированное жизнеописание детства А. Н. Толстого.

В черновом наброске А. Бостром подлинность большинства событий бесспорна. Отталкиваясь от некоторых из них, отмеченных также и в плане писательницы-матери, А. Толстой создал в «Детстве Никиты» ряд глав (сравните: «Битва снежками, битва арбузами и яблоками» у А. Бостром — глава «Битва» у А. Толстого, «Поездка на почту верхом» — глава «Письмецо», «Торговля яблоками» — глава «Ярмарка в Пестравке», «Лодка» — «Поднятие флага», «Елка в деревне и литер[атурный] вечер» — глава «Елка»). Конечно, любопытно узнать еще о новых автобиографических деталях в повести. Но мы уже достаточно говорили о «Детстве Никиты», чтобы видеть всю относительность таких совпадений. Речь может идти лишь о самых общих контурах событий. Например, вся суть поездки на почту героя повести А. Толстого в том, что он впервые в жизни получает любовное письмецо от своей девятилетней подруги. Лиля — это маленькая очаровательная дама. А в плане А. Бостром помечена «хорошенькая дерев[енская] девушка», что, видимо, больше соответствовало действительности.

При каких обстоятельствах возник у А. Бостром замысел написать повесть о детстве сына? По-видимому, произошло это так. Как известно, одной из первых попыток А. Толстого в прозе был своего рода юношеский «эскиз» к «Детству Никиты». В марте 1902 года он писал матери: «Кажется, буду участвовать в журнале «Юный читатель»… Я уже начал — Детские воспоминания; кажется, это удачно».

14 марта 1902 года, сообщая сыну о своей работе над детскими произведениями, Александра Леонтьевна интересовалась: «Как твое писание? Очень бы хотелось прочесть твои воспоминания…» (ЦГАЛИ, ф. 494, д. 31).

Пылким надеждам девятнадцатилетнего автора не суждено было сбыться: рассказ, включенный теперь в пятнадцатый том Полного собрания сочинений Толстого под условным названием «Я лежу на траве», оказался слабым и в журнале света не увидел. Не тогда ли у Александры Леонтьевны, не только принимавшей близко к сердцу литературные опыты сына, но и взволнованной темой, мелькнула впервые мысль — самой рассказать о детстве мальчика на степном хуторе?

Впрочем, как бы там ни было, а три года спустя в ее тетради появился план будущей повести и черновые наброски. Так А. Бостром, имевшая за плечами более десятка книг и бессчетные рассказы и очерки в журналах и газетах, вступила в творческое соревнование с новичком Алексеем Толстым. Идея матери — написать повесть (а при задушевности их отношений трудно допустить, чтобы Толстой не знал об этом) могла лишь обострить интерес начинающего писателя к тому жизненному материалу, который с годами фантазия его преобразила в волшебный мир «Детства Никиты». И когда пятнадцать лет спустя перед Толстым вдруг «раскрылось окно в далекое прошлое», быть может, он тогда с улыбкой вспомнил забавную историю о своем юношеском опусе и «соперническом» замысле одной маститой детской писательницы…