Широкий кусок плоскости крыла заклинило между двумя валунами. Рваные алюминиевые края. В мелкой сетке трещин некогда зеленая краска. Рыжеватый силуэт пятиконечной звезды. Авиационный мотор, на котором хорошо был виден заводской номер. Его они нашли сразу у подножия сопки. Он лежал нелепо смятый и обгоревший. От удара мотор скатился вниз. На вершине сопки был сложен гурий.

— Это «Дуглас» — транспортный самолет, — сказал председатель райисполкома. — Должен быть второй мотор.

Мотор и второе крыло они обнаружили по другую сторону сопки. Там же лежали лопасти винта, оплавленная кабина. На щитках приборов стояли английские обозначения. Дата выпуска — 1942 год.

— Товарищи, да что же мы, елки-моталки, стоим как истуканы! Надо искать. Всюду. Каждый клочок земли, каждый камень осмотреть надо…

Первым закричал командир вертолета:

— Часы! Часы нашел!

Это были карманные часы с монограммой на обратной стороне крышки. Стекла не было, но стрелки показывали 11 часов 15 минут.

В хвостовой части фюзеляжа обнаружили кобуру с пистолетом, уголок лейтенантского погона, сильно обгоревший деревянный чемоданчик с оторванной крышкой, пуговицы со звездочками, кусок солдатского ремня, половинку бинокля, зажигалку…

Командир вертолета вежливо торопил. Найденное сложили в рюкзак и так же быстро, почти бегом, начали спускаться к вертолету. Тельман Ивтэкович задержался, рассматривая странный предмет, торчавший из щебенки. Это была женская туфелька с тонким ремешком и высоким каблучком. Такие носят и сейчас. Он видел, что это — туфелька, но не верил своим глазам. Не могла быть здесь туфелька, никак не могла быть. Может, в самолете находилась женщина, скажем, радистка? Но при чем здесь туфелька? Не в туфлях же летали… Тельман Ивтэкович сунул находку в карман.

Второй самолет лежал в восемнадцати километрах на северо-восток, в долине большого ручья. Обломки корпуса и крыльев — на левом берегу, кабина наполовину уже в русловом песке.

— Вынужденная посадка, — профессионально заключил командир вертолета. Он покачал головой. — Заставить здесь садиться могла лишь самая крайняя необходимость.

Начальник милиции снял фуражку и не знал, куда ее деть.

На правый берег ручья упал груз: лопасти винта, обогреватели, канистры.

Беглое обследование подтверждало догадку геологов. Летчики второго самолета могли остаться в живых: их или кто-то подобрал, или они сами добрались до базы, расположенной в восьмидесяти километрах. Или погибли в тундре. Не было ни останков, ни личных вещей членов экипажа.

Прошел год.

— Здравствуйте. Я — Лоскутова. — Очень полная женщина, высокого роста, в необъятном плаще мышиного цвета приблизилась к столу и крепко пожала руку Тельману Ивтэковичу. — Ну и лестница у вас, голову можно свернуть в два счета!

— Вы?

— Я. Жена летчика Гаранина. Варвара Кирилловна.

Тельман Ивтэкович решил про себя, что и сам бы догадался, кто эта женщина с красными склеротическими жилками под усталыми глазами. Почему? Трудно объяснить. И не потому, что с месяц или чуть более назад он подписывал вызов на Чукотку Лоскутовой. Просто всю эту зиму разговоры с сыном Маратом только и вертелись вокруг истории с найденными самолетами. Может быть, поэтому седьмым чувством, как только Лоскутова переступила порог кабинета, он понял — это она.

Ребята из ПТУ, где учился Марат, энергично и настойчиво принялись за поиски родственников летчика Гаранина. Собрали обширный материал по перегону самолетов по трассе Аляска — Сибирь, завели переписку с бывшими летчиками, организовали у себя музей боевой славы.

Появились публикации в прессе.

Лоскутова нашлась благодаря заметке, напечатанной в одной из центральных газет.

Тельман Ивтэкович, приглаживая расческой волосы, смотрел на гостью и, пока она раскуривала папиросу (у него в кабинете не курили), быстро восстанавливал в своей памяти все, что узнал за эту зиму о перегоне американской воздушной техники. Это была его обычная профессиональная особенность — собрать воедино все сведения, которые могли бы пригодиться в предполагаемом разговоре.

Лоскутова глубоко затянулась, выдохнула облегченно дым и только тогда в упор посмотрела на председателя:

— Чего же вы не спрашиваете о дороге, погоде и самочувствии? Да, дорога утомительна — две пересадки. Погода отвратительная, самочувствие неважное — давление.

— Мы рады, Варвара Кирилловна, приветствовать вас на нашей земле…

— Оставьте! — она махнула рукой, и пепел упал на зеленое сукно стола. — Чем скорее я отсюда выберусь, тем будет лучше мне и вам.

— Ну зачем же так! Погостите. Ребята вас ждут.

— Да-да, я побываю у них. Спасибо. Но мне, как вы, очевидно, догадываетесь, надо туда.

— Туда? — зачем-то переспросил Тельман Ивтэкович и сразу нахмурился, полез за расческой. Он скользнул по грузной фигуре Лоскутовой, прищурился и отвернулся к окну, где синели сопки и небо.

— Туда сложно. Это далеко. В труднодоступных скалах. А вертолеты сейчас нарасхват — лето.

Гостья в упор немигающе смотрела на председателя, и он вдруг подумал, что эта женщина еще ни разу не улыбнулась. Понял он и другое — так просто ему не отделаться и, пока она будет здесь, не жить ему спокойно.

Варвара Кирилловна закашлялась, лицо ее вмиг сделалось багровым, на шее вздулись вены. «Еще удар хватит», — подумал председатель и налил в стакан воды. Она ее жадно выпила.

— Поймите меня правильно, дорогой коллега…

Тельман Ивтэкович пропустил мимо ушей слово «коллега», его отвлекла странная манера этой женщины — она говорила почти не разжимая зубов. «Характер. Черта с два уговоришь». Он задумчиво повертел ручку. В кабинет то и дело заглядывали люди, но войти не решались. Непрерывно звонил телефон. Гостья неожиданно поднялась, сорвала трубку и рявкнула:

— Занят председатель! Занят! Звоните через пять минут.

Председатель улыбнулся:

— Это не поможет. Вы хоть о себе расскажите.

— Ничего интересного. С месяц как выгнали на пенсию. Скоро вы это удовольствие испытаете.

— А работали, простите, где?

— В горисполкоме, зампред.

— Да что вы! Коллеги, значит.

— Своему-то заму небось тоже немало крови попортили?

— Скорее он мне.

— А я со своим предом последнее время даже не здоровалась.

— Что так?

— А он примерно так же: сложно, подумаем, подождем, не надо горячку пороть, не наломать бы дров…

Тельман Ивтэкович опять улыбнулся.

— Ну, положим, вы меня еще не знаете…

— Буду рада, если ошибусь. Представьте, из-за его этих «ни бэ ни мэ» мы потеряли целый завод. А что такое для нашего бабьего царства механический завод? Это женихи, семьи, следовательно, закрепление основных кадров — ткачих. Говорила, долбила на всех совещаниях… Так нет, пока думал да прикидывал — завод прибрали соседи. А меня… на пенсию — надоела. Я сейчас в Министерстве обороны была, просила танковую дивизию у нас разместить — хоть механики свои будут. Не вышло. Говорю, давай пехоту, мы и пехотинцев в два счета обучим на механиков.

Тельман Ивтэкович откровенно расхохотался. Варвара Кирилловна с сожалением посмотрела на него:

— Вот так все мужики ржут. А дело серьезное. В нашем городе трудно выйти замуж. — Она впервые с интересом оглядела кабинет, решив, что бесполезно говорить на эту тему. — Кстати, что у вас творится в аэропорту? Автобус черт-те когда ходит, а водители грузовых машин не хотят брать пассажиров, говорят, запрет. Какой еще запрет, если людям надо быстрее домой добраться? Признаться, не думала такое на Севере встретить, пишут-то другое… Да и в гостинице грязновато.

— Позвонили бы, машина есть.

— Сказки. Машины в такие минуты никогда не бывает. Однако… — она глянула на часы, — вам негоже столько времени тратить на меня. До свидания. — Гостья встала и тяжело двинулась к выходу.

Тельман Ивтэкович машинально привстал:

— Куда же вы? А как же с… этим делом?