Потом от имени учащихся выступил черноволосый юноша, сын председателя райисполкома. Он рассказал гостье о дальнейших планах группы «Поиск». Из самых лучших ребят решено организовать экспедицию к месту катастрофы самолетов, обратиться к комсомольцам района и собрать средства на сооружение монумента в поселке, продолжить розыски. В конце он тихо сказал:

— Простите нас за сетки…

Зал дружно захлопал.

В эти дни Тельман Ивтэкович был настолько занят, что не вспомнил бы о гостье, если бы не директор торга.

— Поздравляю вас с новым работником, Тельман Ивтэкович, — сказала она не без иронии. — Энергичная женщина, с места в карьер… на лошади.

— На какой лошади?

Выслушав директоршу, он от души расхохотался:

— А что, молодец, а? Вот вам и лошадиная проблема.

В разговор вмешался начальник аэропорта:

— Кстати, где эта Лоскутова? Она нас вчера чуть до инфаркта не довела со своими парашютами.

— Парашютами? — Тельман Ивтэкович невольно нахмурился.

— Говорит, не может такого быть, чтобы в авиаподразделении не было с дюжины парашютов. Есть-то они есть, да ведь это серьезное и ответственное дело — прыгать с парашютом. Говорит, на той неделе уже привезет список ребят, желающих прыгать. Это же самоуправство!

— Ага, понял. Мне об этом сын говорил. Я не знаю вашей специфики, тем более, как организуется парашютный спорт. Но, прошу вас, прислушайтесь к словам Лоскутовой. Она человек толковый.

— Ну раз вы так считаете…

— А я с жалобой, Тельман Ивтэкович. — К председателю подошел директор ПТУ. — Вам Лоскутова еще не докладывала о перепланировке нашего здания? Это вообще ни в какие ворота… Если мы начнем руководителей из кабинетов выселять, то… — он не нашелся, что сказать, и лишь пожал плечами, ища поддержку в других.

Раздался звонок, все заспешили в кабинет председателя.

Тельман Ивтэкович еще некоторое время размышлял над словами директора, хотя так до конца и не уловил их смысл. Он разглядывал знакомые лица членов исполкома и приглашенных. Для многих из них Чукотка стала родным домом. Но даже они, в подавляющем своем большинстве, все равно, придет время, вернутся туда, откуда приехали, в свои российские города и поселки. И, может быть, поэтому у него в самой глубине души оставалась некая необъяснимая обида на этих людей. Никто об этом не знал, и сам он считал это глубинное чувство своей слабостью. Оно о себе давало знать крайне редко, но почти всегда, когда ему приходилась провожать на пенсию — а значит, и на материк — своих верных товарищей, с которыми был прожит бок о бок не один год и не два, а порою десятилетия. Все равно, как ни крути, на Чукотке существует вахтовый метод работы. Эти вахты растягивались иногда на очень долгие годы, в которые вполне умещалась целая человеческая жизнь, но все равно это были вахты с приездом и отъездом.

Многие уезжали навсегда, а он оставался, и потому собственная его наступающая старость виделась ему незаслуженно обделенной. Обделенной именно общением с товарищами по совместному делу. Он прекрасно знал, что потом, много лет спустя, ему захочется видеть того или того — может быть, уже давно умершего; захочется видеть, как растут и живут дети его друзей. Именно так, не теряя друг друга, из поколения в поколение живут и в русских селах, и в его родном чукотском селении Энмыгран. Но Тельман Ивтэкович давно уехал из родного села, давно живет в районном центре, а здесь вахтовый метод…

Сейчас он думал об этом не случайно. Слушая директора ПТУ, он почему-то почувствовал, что этот человек здесь долго не продержится — не той закваски. Хотя внешне он вроде бы ничем не отличался от других, пожалуй, только излишне осторожен с начальством, высокомерен с подчиненными. Председатель райисполкома знал и другое — его недолюбливали учащиеся, но ведь это еще далеко не критерий оценки деловых и душевных качеств человека. Он с тоской подумал, что скоро, видимо, придется искать нового директора.

Вечером Тельман Ивтэкович послал машину за Лоскутовой.

— Рад вам сердечно, Варвара Кирилловна. — Он помог гостье снять мокрый плащ. — Где так успели промокнуть? Да-а, сезон осенних дождей наступил. Некстати… Я все эти дни, поверьте, на разрыв.

— Да уж не оправдывайтесь, дорогой Тельман Ивтэкович. Я понимаю все прекрасно. И даже догадываюсь, что вы меня пригласили далеко не по поводу этих осенних дождей.

Председатель ушел от ответа, показал на барометр:

— Поверьте, это недели на две. Все вылеты прекращены. — Он вздохнул, вынул расческу. — Честное слово, я намеревался слетать с вами туда, сам все показать. Но…

— Подождем! Мне спешить некуда, — жестко оборвала его Лоскутова.

— Обиделись?

— Вы меня не поняли. Я буду ждать погоды, чтобы улететь домой.

Варваре Кирилловне подумалось, что председатель рад этим дождям, рад, что наконец отделается от надоевшей гостьи. Но она быстро подавила в себе обиду и сказала:

— За меня туда следующим летом поедут учащиеся ПТУ. А я… я просто не смогу подняться на ту сопку. Мне остается только вас поблагодарить за все, что вы сделали. Эта поездка, пожалуй, была одним из самых значительных событий в моей длинной жизни.

— Так-так, — Тельман Ивтэкович продул расческу и аккуратно вложил ее в нагрудный кармашек. — А у меня идея! Только просьба не отвечать сразу, а, скажем, через три дня. Хорошо? Ну тогда вот: оставайтесь у нас до следующего лета. Поработаете заместителем директора в училище, а летом вместе с ними…

Варвара Кирилловна с любопытством рассматривала председателя. Нравился он ей все больше и больше. И нравился прежде всего своей открытой и, что ли, беззащитной хитростью.

— А я вам взамен подарок готовлю. Уговорил демобилизованных пограничников поехать в ваш девичий город.

— Это не подарок, а бомба замедленного действия. Парни найдут себе невест и… вернутся на Чукотку. Молодые от вас не уезжают.

Оба рассмеялись.

— Дорогая Варвара Кирилловна, поверьте, ребятам во как нужны вы с вашей светлой, умной головой и добрыми вашими женскими руками, — нескладно заключил Тельман Ивтэкович, желая сказать этой пожилой женщине нечто вроде комплимента. При этом он взглянул на большие грубоватые руки Лоскутовой и окончательно смутился.

Варвара Кирилловна громыхнула коробком спичек:

— Как условились, сейчас ничего не скажу.

Они поговорили о парашютном кружке, канатной дороге, вспомнили торговскую лошадь…

Председатель неожиданно хлопнул себя по лбу. Он открыл нижнее отделение сейфа и замер, потом медленно повернулся к гостье:

— Простите, Варвара Кирилловна, я и забыл. У меня ведь для вас есть еще что-то… — Он вынул сверток и развернул. — Это тоже оттуда.

Лоскутова осторожно взяла старую туфельку и конверт.

— Здесь письма, которые не удалось расшифровать. — Он вынул слипшиеся листки с блекло-голубыми разводами.

Варвара Кирилловна бережно рассматривала их.

— Да, совсем ничего нельзя разобрать. Мы с ним не переписывались. Нет, одно письмо он мне прислал, а я, кажется, не успела ответить. А что это? — Она развернула полуистлевший листок. — Боже мой! Заявление в загс… Так и не успели. — Привычным жестом она стала искать папиросы. — Отдайте мне это, пожалуйста.

Но откуда туфелька? Погодите, погодите… Неужели…

Она забытым молодым жестом отвела со лба седую прядь волос, тихо попросила:

— Можно я примерю?

Она с трудом наклонилась, приставила рассохшуюся, с множеством трещинок былого лака туфельку к своей полной ноге и надолго замерла в этой неудобной позе.

Тельман Ивтэкович нерешительно прикоснулся к ее вздрагивающему плечу, нагнулся и вдруг поцеловал в висок, быть может вспомнив в эти горькие минуты всех русских ребят, летавших в войну над Чукоткой и сложивших здесь головы.

Однажды он выдвинул из-под кровати фанерный чемодан, поковырял ключиком в висячем замке, приподнял крышку. Ровно настолько приподнял, чтобы просунуть руку, и извлек плоский пакетик из тончайшего, вроде капрона, материала. Сосредоточенно посапывая, Устин Верхососов опрокинул пакетик на ладонь, осторожно ущипнул его двумя пальцами и потянул вверх.