Сборник

Сборник

Бойцы вспоминают минувшие дни

- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -

Проект "Военная литература": militera.lib.ru

Издание: Бойцы вспоминают минувшие дни. — М.: Воениздат, 1960.

OCR, правка: Андрей Мятишкин

[1] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.

{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Бойцы вспоминают минувшие дни (сборник). — М.: Воениздат, 1960. — 232 с. — (Военные мемуары). / Цена 5 руб.

Аннотация издательства: В сборник «Бойцы вспоминают минувшие дни» вошли произведения членов литературного объединения при Центральном Доме Советской Армии имени М. В. Фрунзе. В этот творческий коллектив входят заслуженные генералы, адмиралы и офицеры Советских Вооруженных Сил. За плечами каждого из них — многотрудный путь борьбы и побед. Многим членам литературного объединения довелось не только командовать войсками, но и самим создавать первые полки Советской Армии.

В воспоминаниях, включенных в этот сборник, нашли отражение наиболее интересные страницы их жизни и боевой деятельности в период первой мировой, гражданской и Великой Отечественной войн. Просто, искренне, порой с большой эмоциональной силой они рассказывают «о времени и о себе», о мужестве и несгибаемой воле советских воинов. Каждое такое произведение бывалого военного человека, с честью прошедшего сквозь огонь войны, вызывает у читателя чувство патриотической гордости за наш народ и его Вооруженные Силы, порождает горячее стремление служить Родине так, как служили ей эти сильные духом советские воины.

СОДЕРЖАНИЕ

А. А. Гречкин. К новому берегу [5]

А. Е. Одинцов. За мудрым и горячим словом [77

И. Н. Виноградов. На оборонительных рубежах [105]

Г. И. Мартьянов. Мои товарищи [121]

Г. М. Савенок. Комендант Вены [167]

Иллюстрации

Генерал-лейтенант Алексей Александрович Гречкин (стр. 4)

Подполковник Антон Егорович Одинцов (стр. 76)

Генерал-майор Иван Николаевич Виноградов (стр. 104)

Инженер-полковник Георгий Иванович Мартьянов (стр. 120)

Полковник Григорий Михайлович Савенок (стр. 166)

А. А. Гречкин.

К новому берегу

Генерал-лейтенант в отставке Алексей Александрович Гречкин родился в 1893 г. В 1918 г. добровольцем вступил в Красную Армию. В годы гражданской войны принимал участие в борьбе с белогвардейцами и иностранными интервентами.

Член КПСС с 1938 г.

А. А. Гречкин занимал должности командира полка, дивизии и корпуса; на фронте в период Великой Отечественной войны командовал армией. За успешное руководство войсками и личную храбрость, проявленную в боях с врагами, награжден многими орденами и медалями. [5]

Стоял погожий июньский день 1917 года.

Волга словно застыла в призрачном мареве. Противоположный берег был еле виден, затянутый мглой знойного полдня. Пахло дегтем и пылью.

Далекие, как эхо, басовитые гудки волжских пароходов перекликались с визгливыми маневровыми паровозами. Неторопливо тарахтели по булыге извозчичьи пролетки и военные повозки.

Воробьи, возясь у моих ног, радостно переговаривались друг с другом, ссорились, купались в пыли и задорно поглядывали на прохожих. А я сидел на скамейке тенистого сада при саратовском госпитале, где находился на излечении после контузии, полученной во время боевой разведки на Западном фронте. И снова (в который уже раз!) решал мучительный вопрос: вернуться ли на фронт, куда звало меня чувство долга, или остаться в местном гарнизоне.

Вспомнились полк, в котором провоевал два с лишним года, лица солдат, заросшие давно не бритой щетиной, развороченная снарядами земля, вспышки ракет, вырывающие из темноты исковерканные стволы деревьев, лужи в окопе и вот эта последняя моя атака...

— Как чувствуете себя, поручик? — раздался знакомый [6] голос дежурного врача. Он подошел незаметно и стоит передо мной — сутулый старик со старомодным пенсне в тонкой металлической оправе и с черным шнурком, закинутым за ухо. У него разлохмаченные седые волосы и такая же небрежно подстриженная бородка.

— Здоров, доктор, совсем здоров. Пора и честь знать: два месяца провалялся у вас... Какие новости с фронта? Наступаем?

— Фронтом интересуетесь, молодой человек? — и глаза из-под стекол пенсне колюче смотрят на меня. — А знаете ли вы, где этот главный фронт? Там, где немцы, или здесь, в тылу?.. То-то и оно, поручик. Вся Русь пришла в движение. Вся! Повсеместное брожение умов. Сумбур в мыслях. Дерзкие мечтания... Боюсь, смутное время возвращается на Русь. Смутное! — повторяет он и, старчески шаркая ногами, медленно уходит по дорожке к главному корпусу.

«Смутное время»... Эти же слова сказал полковой командир полковник Трампедах за несколько недель до той, памятной для меня, атаки.

Вьюжным февральским вечером он вызвал нас к себе — всех офицеров полка, от командира роты и выше.

Его сообщение запомнилось мне почти дословно: «Господа офицеры, я пригласил вас для того, чтобы объявить важное правительственное сообщение. — Полковник стоял прямой, вытянувшийся, как на параде, и глаза, всегда холодные и пустые, на этот раз выдавали волнение. — Его императорское величество государь император Николай II отрекся от престола. Государственная власть в России перешла в руки Временного правительства».

Тут в бесстрастном металлическом голосе Трампедаха послышались печальные нотки: «Обстановка в стране сложна. Идет борьба политических партий за новую форму правления в России. Обстановка крайне сложна, — повторил он и на минуту замолчал, очевидно давая нам время осмыслить сказанное. — Полагаю излишним обсуждать и комментировать происшедшее событие, — продолжал полковник. — Однако считаю долгом предупредить: нам придется действовать в обстановке смутного времени. А это требует величайшего спокойствия, силы воли, [7] храбрости и дисциплины. Помните, война не кончилась. Надо думать, она будет продолжительной и еще более ожесточенной. Поэтому — спокойствие, сила воли, храбрость и дисциплина».

Помню, сообщение полковника об отречении царя не произвело на меня большого впечатления — оно казалось естественным и неизбежным. Но его слова о «смутном времени» заставили задуматься.

Должен сказать, что за все двадцать три года своей жизни я, если иногда и размышлял над тем, почему люди делятся на богатых и бедных, то до сути вопроса не добирался. Этот веками установившийся порядок казался мне нерушимым.

Правда, когда я, сын крестьянина-батрака, учился еще на скудные отцовские гроши в церковно-приходской школе села Дьякова Самарской губернии, мне приходилось с ребятами, уходя в лес, петь «Марсельезу», «Варшавянку», читать «крамольные» стихи. Уже потом, общаясь с учителями, я слушал их сдержанно-критические замечания о политике правительства.

Возвращаясь на каникулы домой, я рассказывал обо всем этом отцу, под сурдинку напевал ему ту же «Варшавянку», а отец плакал и говорил: «Нет, не дожить мне, сынок, до того желанного времени. А ты не очень-то ершись. Осторожнее шагай. Оступиться легко, подняться трудно».

Объявление войны отодвинуло все это в сторону и вызвало во мне какие-то неосознанные патриотические чувства.

Потом солдатчина в запасном батальоне лейб-гвардии Измайловского полка, экзамен на звание вольноопределяющегося второго разряда, пехотная школа, и вот я, прапорщик царской армии, еду на фронт заменять тысячи таких же, как сам, безусых офицеров, убитых и искалеченных в первые месяцы войны.

Мне везло: смерть проходила мимо, а время и большие потери на фронте прибавляли звездочки на погонах.

Так стал я поручиком, командиром роты, кавалером орденов Святого Владимира и Святой Анны, обладателем анненского оружия с надписью «За храбрость» и красного темляка на эфесе шашки.

Тогда думал лишь так: я — офицер и должен защищать родину. [8]

Понятие «родина» было для меня туманным и расплывчатым. Мне даже трудно сейчас сказать, как тогда я представлял себе родину. Скорее всего это была поднятая плугом так вкусно пахнущая земля, любимая с детства широкая привольная степь, ржаные колосья, снежные сугробы зимой, весенние разливы рек, девичьи песни по вечерам, мои родители и я сам — молодой, здоровый, увлекающийся...

Словом, из речи полковника я понял, что сейчас больше, чем когда-либо, родина требует от меня храбрости и дисциплины. И когда наш полк был брошен в наступление и подпоручик Максимов первым ворвался в неприятельские окопы, я выскочил на бруствер, крикнул: «Ребята, за мной!» и очертя голову помчался вперед.

Дальше ничего не помню.

Сознание вернулось уже в своих окопах. Потом недомогание, болезнь. И здесь, в саратовском госпитале, врачи одно время даже не надеялись вернуть меня к жизни. Но молодость и здоровье взяли свое, и уже пришло время выписываться.

Пока тянулась эта процедура выписки, я бродил по городу.

В те дни Саратов жил митингами, бурными собраниями, горячими речами.

Старый врач был прав: всюду «брожение умов и дерзких мечтаний». В голове у меня неразбериха. Все же с каждым днем в сознании рождалось, правда смутное, представление о партиях, о классах, о разгорающейся классовой борьбе. Я твердо решил не оставаться в Саратове, а вернуться в родной полк: там, в своей среде, легче будет понять то большое и сложное, что надвинулось на страну.

* * *

На привокзальной площади жарко и пыльно. У кассы галдящая толпа жаждущих уехать.

Протискиваюсь к окошечку.

— Куда прешь, ваше благородие? Становись в очередь! — грубо бросает по моему адресу толстая женщина, нагруженная увесистыми узлами. — Двое суток тут маемся, а ты, гляди, какой прыткий! [9]

— Молчи, тетка. Не твоего ума дело, — останавливает ее стоящий рядом унтер-офицер, но в голосе его нет обычной твердости.