Перелистнув страницу, он прочел:

— Стало быть, сперва Татьяна не произвела на них благоприятного впечатления? — сказал Уотсон.

— Во всяком случае, она не показалась им особенно привлекательной.

— Так, может быть, как раз в этом и состоит ошибка Пушкина? — обрадовался Уотсон. — Может быть, если бы она сразу поразила их своей красотой…

— Вы полагаете, что в этом случае ее последующее появление в облике знатной дамы выглядело бы более правдоподобно? — осведомился Холмс.

— Ну конечно! — с присущей ему пылкостью отозвался Уотсон.

— Что ж, это мы с вами легко можем проверить, — сказал Холмс.

— Заложив в машину другую программу?

— Зачем? — пожал плечами Холмс. — Просто вернемся снова туда же и сами расспросим Молчалина. Поскольку вы высказали предположение, что его суждения о Татьяне были спровоцированы Загорецким, на этот раз мы постараемся побеседовать с ним без лишних свидетелей. Так сказать, тет-а-тет.

И вот они снова в той же ложе. На сей раз здесь один Молчалин: Загорецкий куда-то пропал.

— Здравствуйте, любезнейший Алексей Степанович, — обратился к Молчалину Холмс. — Помнится, мы с вами как-то уже встречались. Быть может, эта мимолетная встреча и не отложилась в вашей памяти…

Молчалин возмутился:

— Ну на наше-то покровительство вам рассчитывать не приходится, — пробурчал сквозь зубы Уотсон.

— Прошу вас, Уотсон, — шепнул другу Холмс, — не показывайте ему своей неприязни. Иначе из нашей затеи ничего не выйдет.

Сделав это предостережение, он любезно обратился к Молчали ну:

— Нам хотелось бы, дорогой Алексей Степанович, чтобы вы высказали свое откровенное и нелицеприятное мнение о юной девице, сидящей в четвертой ложе справа. Прямо напротив вас.

Молчалин отвечал на этот вопрос по-молчалински:

— Полноте, Алексей Степанович, — усмехнулся Холмс. — Мы прекрасно знаем, что в иных случаях вы очень даже позволяете себе иметь свои собственные суждения. И разбитную горничную Лизу решительно предпочитаете чопорной и благовоспитанной Софье.

От этого разоблачения Молчалин пришел в ужас:

— Не бойтесь, он не услышит, — успокоил его Холмс. — Я принял на этот счет свои меры. А мы вас не выдадим. Разумеется, при условии, что вы будете с нами вполне откровенны. Итак? Как показалась вам эта милая барышня?

Успокоенный обещанием Холмса не выдавать его, Молчалин оставил свой подобострастный тон и заговорил более свободно:

Уотсон не выдержал:

— Вы говорите правду?

Холмс удивился:

— Ну, Уотсон? Что вы скажете теперь? — спросил Холмс, как только они остались одни. — Такой вариант вам больше по душе?

— Бог с вами, Холмс, — пожал плечами Уотсон. — Этот вариант так же мало правдоподобен, как и предыдущий. Я и тогда-то не верил ни одному слову Молчалина, а теперь и подавно.

— Почему же теперь и подавно? — насмешливо вопросил Холмс. — Ведь Молчалин как был, так и остался Молчалиным. Стало быть, дело не в нем?

— Стало быть, не в нем, — согласился Уотсон.

— То-то и оно, друг мой. Вся штука в том, что привезенная «из глуши степей» в столицу, Татьяна едва ли могла сразу вызвать всеобщий восторг. Вот почему Пушкин отверг этот вариант, сразу от него отказался.

— Позвольте! — удивился Уотсон. — А разве у Пушкина такой вариант был? Я был уверен, что это вы сами только что его сочинили.

— Нет-нет, Уотсон! Задолго до меня его сочинил Пушкин.

Вот послушайте, как он сперва описал первое появление Татьяны в московском свете.

Взяв томик «Евгения Онегина», он прочел:

— Вот оно что! — протянул Уотсон. — Теперь мне понятно, почему это вдруг Молчалина потянуло на сочинение элегий.

— Да, — подтвердил Холмс. — Как видите, Молчалин и на этот раз был верен себе. Как и во всех других случаях, в разговоре с нами он высказал не свое личное, а всеобщее мнение, мнение света.

— Браво, Холмс! — воскликнул Уотсон. — По правде говоря, сперва я был несколько удивлен, что вы именно Молчалина выбрали на роль арбитра. А теперь я понял всю тонкость вашего замысла: Молчалин понадобился вам именно потому, что он всегда повторяет то, что говорят все. Не так ли?

— Да, — согласился Холмс. — Отчасти я остановил свой выбор на нем именно поэтому. Но только отчасти.

— Вот как? Значит, была еще и другая причина?

— Была. Ведь Молчалин — как раз один из тех, кого Пушкин называет «архивными юношами». Не помните разве, как Молчалин говорит о себе Чацкому: