— Да не в этом дело, — махнул рукой Паук и уставился на пламя костра.

— Конечно не в этом, — подхватил старик. — В тебе говорили амбиции. Ты сам мечтал быть кибер-генетиком, да не родился ты им. А парню позавидовал, ведь, несмотря на его недостаток, он оказался лучше тебя, — ухмыльнулся он и возвратился к своей работе.

— Мы все тут креаторы! — добавил Эрроу, вызвав невольные ухмылки на лицах заключенных.

— Мы просто ошибки в Системе, баги, — пробурчал старик, когда его никто уже не слушал.

Запахло жареной рыбой, и я с удовольствием вдохнул аппетитный аромат.

Вдруг Энди посмотрел на меня и подмигнул:

— Брайан, так сколько лет назад тебя закрыли? — обратился он к Пауку.

— Примерно двадцать пять лет прошло, — ответил тот, не отрывая взгляда от пламени.

Старик тут же расплылся в широкой улыбке:

— А тебе интересно знать, что стало с твоим подопечным? — еле сдерживая внутреннее торжество, спросил он.

Я смотрел на Энди: мне хотелось его поколотить. Старый черт, видимо, решил, что сегодня моя история должна стать объектом всеобщего внимания.

Когда мне было тринадцать лет, я совершил преступление против Системы. Палата генетиков подарила мне увлекательную программу. Что может быть более захватывающим, чем созидание? Я должен был принимать участие в создании биовиртуального организма — он требовался ученым для того, чтобы проводить генетические исследования в Системе. В четырнадцать лет планировалось поручить мне поиск подходящих комбинаций генов, которые были бы заложены в матрицу идеального человека.

Но с самого рождения со мной что-то было не так. Мой детский разум работал в обратном направлении, сводя все начинания в область деструкции. К пяти годам я начал придумывать компьютерные вирусы, но тогда они существовали еще только в моем воображении.

В школе меня обучали работе биопрограммиста. Я был доволен своей программой и со временем перестал задумываться о том, как нарушить ту или иную структуру. Все сочли, что недостаток мой полностью компенсирован, и перестали меня контролировать.

Тогда все и случилось.

Однажды, в рамках проекта коллаборации студентов и опытных программистов, я один из немногих удостоился чести работать в Генетическом Центре. Как же я был горд — мне доверили задание в Системе Планирования. Абсолютно случайно я заметил в ней уязвимость — некорректную защиту запросов для входящих данных. Это несовершенство в Системе поразило мое тринадцатилетнее воображение. Не отдавая отчета своим действиям, я, юный биопрограммист с большим будущим, тут же воспользовался этой ошибкой, чтобы запустить в программу вирус.

Мой вирус проник в системное хранилище, в котором находились данные о программах пользователей. Заражая файлы, он перемешивал символы в них, устраивая ураган из информации. Инфицированное хранилище в свою очередь передавало вредоносный код другому. Так вирус, будто ветер, начал распространятся в Системе, став ее воздухом.

А воздух не поймаешь, он просто есть. Я видел в нем символ свободы и придумал вирус, чтобы запечатлеть эту идею. Но действительность гораздо более прозаична, чем великие помыслы воображения. Только обнаружив результаты своего поступка, я осознал, что стал обычным разрушителем.

Энди смотрел на меня в упор хитрыми уставшими глазами. Его лицо освещало пламя костра, и мне было видно, как меняют форму морщинки на его старческой коже. Вот глаза его снова прищурились в попытке разглядеть меня. У старика было плохое зрение. Затем его правая бровь весело поползла наверх и через несколько мгновений быстро опустилась на прежнее место. На тонких обветренных губах обозначилась глумливая улыбка.

— Тот эмбрион — это Аэр! — изобличил меня он.

— Ну и что с того? — тихо ответил Паук, совершенно не удивившись, продолжая вглядываться в пламя костра.

Энди ожидал совсем другой реакции на эту новость, поэтому нахмурился и больше не произнес ни слова. В пещере воцарилась напряженная тишина, нарушаемая треском костра. Вскоре на пороге появился Стинг, он тащил на руках человека в современной одежде.

— Намечается ужин? — весело спросил он, потягивая носом воздух.

Его массивное тело полностью загородило вход в пещеру.

— Рыба почти готова, — сказал Иннермост, даже не посмотрев в его сторону.

Стинг заметил вопросительные взгляды — мой и Эрроу.

— Ах, этот? — кивнул он на парня, которого по-прежнему держал на руках. — Новичок еле дышит, так его напугал шторм, — сказал он с ухмылкой и положил заключенного на землю справа от того места, где мы сидели.

Стинг сел между Энди и рыжим. Я рассматривал огонь. Вот, казалось бы, пример хаотичного свободного движения. Но на самом деле пламя подчиняется воздушным потокам; эти потоки управляют поведением раскаленных языков, то устремляя их вверх, то завихряя в сторону, будто сама природа «приручает» хаос.

Я бросил взгляд на новичка. Он лежал, повернувшись к нам спиной. В дрожащих отблесках пламени я прочитал на его майке давно мною забытое ругательство — «Пароля на меня нет!»

Вокруг все оживились.

— Рыба готова! — торжественно объявил Иннермост, раздавая порции.

Я получил банановый лист с кусочком жареной рыбы, предвкушая неземное удовольствие. Целый день мне не удавалось перекусить, и теперь, с нетерпением схватив горячий лист, я дул на свою порцию. Когда рыба чуть остыла, я начал ее разжевывать, чувствуя, как силы постепенно возвращаются ко мне.

Удивительно, но все споры улеглись, и каждый из нас сидел довольный в своем углу. Мы грелись возле костра, он связывал нас в единый организм, для которого еда являлась истинным и единственным счастьем.

Я снова обратил свой взгляд на парня, неподвижно лежавшего на земле.

— Что ты все смотришь на него? — спросил меня рыжий. — Новичок как новичок, — сказал он, с аппетитом причмокивая.

Парень попал к нам три дня назад, и с тех пор его мучила сильнейшая лихорадка.

В тюрьме каждый новичок проходит одинаковые стадии адаптации. Первым делом он паникует — доступа в Систему-то нет и уже не будет! Начинаются компьютерные ломки, которые выворачивают заключенного наизнанку. Его изматывает головная боль, и постоянно лихорадит, он не может спать и есть. Мы называем это состояние Обнулением.

Если бедолага не погибает от лихорадки, тропических вирусов или какого-нибудь несчастного случая, то вскоре его организм адаптируется к новой действительности, и ломки начинают потихоньку отступать. Так он переходит на более серьезную стадию — Без фильтров. Теперь бывший пользователь пытается свыкнуться с новой реальностью. Заключенный держится молчаливой тенью. У него слишком много времени для того, чтобы думать: приходит осознание себя тем, кто он есть на самом деле. В этот период нередко совершаются самоубийства. Проходит еще какое-то время (у каждого свои сроки), и с пониманием собственной обреченности он попадает на следующую стадию, которую Энди прозвал коротко и просто — Размазня. У заключенного начинается апатия. Он безразличен ко всему вокруг и продолжает жить под нашим покровительством. Это длится до тех пор, пока ему не становится скучно, так приходит заключительная стадия — Недропользователь.

Бывает и так, что апатия задерживается на неприлично продолжительный срок, тогда нам приходиться давать новичку пинка под зад для придачи ускорения процессу. После этого он начинает общаться, заводить знакомства и искать себе занятия, постепенно интегрируясь в наш круг. Но даже на этой стадии он все еще не считается одним из нас. Чтобы называться по праву жителем Эль-Пасо, необходимо полностью переродиться.

Все уже спали, но мне никак не удавалось уснуть. Эта ночь обещала быть долгой. Устав бессмысленно лежать, я пробрался к тому месту, где находился парень. Он по-прежнему не изменил своего положения и дрожал всем телом.

— Эй, ты как? — спросил я, трогая его за плечо. — Хочешь воды?