И Арсений мгновенно принял решение. Подобно тому как «Жизнь» с тысячекилометровой высоты посылала на Релу радиопризывы, которые никто не ждал, а потому не принял, Арсений передал теперь подобранные в свое время Каспаряном отрывки «послания разумян» направленным лучом в ожидающие глаза эмов.

И эмы поняли!.. Непостижимо как, но они восприняли сигнал, длившийся лишь миллисекунды. Глаза эмов излучали и принимали излучение!

Впоследствии, когда Каспарян удивлялся находчивости Арсения, тот говорил:

— Разве на Земле не пользуются таким методом передачи информации?

Он-то слишком хорошо помнил, как они с Виленой, разделенные полмиллиардом километров, все же говорили друг с другом взглядами на видеоэкране.

Окружив пришельцев, эмы заглядывали своими щелевидными глазами в очки шлемов.

Эмы были ростом ниже людей, передвигались прямо, переваливаясь из стороны в сторону, как пингвины, сходство с которыми еще в первый миг заметил Каспарян.

У них было четыре конечности. Пятой конечностью мог бы считаться их хобот, служивший им для жестикуляции.

Сейчас, когда эмы заглядывали в глаза пришельцев, их хоботы были призывно подняты.

Арсению показалось странным, что все эмы поняли «музыку небесных сфер». Если ее и передавали четверть века назад отсюда, то, вероятно, немногие специалисты и с помощью уникальных устройств. Едва ли рядовые обитатели планеты могли теперь знать об этом.

Но все же именно эта понятая эмами «радиомузыка небесных сфер» сблизила аборигенов с пришельцами.

Эксперимент Ратова имел еще и то последствие, что эмы непостижимо как вызвали из джунглей Эоэмма, очевидно занимавшего у них особое положение.

С Эоэммом, имя которому придумал все тот же Толя Кузнецов («это особый эм»!), и состоялся первый разговор землян. Глаза эма действительно излучали радиосигналы, подобные принятым глобальной радиоантенной.

Теперь-то сказался сизифов труд, проделанный на Земле, пригодился ключ, найденный Каспаряном, для расшифровки инопланетного послания. Киберлингвист, заключенный в ранце Каспаряна, мог переводить «речь эма» на земной язык. Как это было «просто»! Но сколько труда и находок стояло за этой «простотой»!..

Оказывается, Эоэмм понял, что земляне прилетели с другой звезды, приняв радиосигнал с Релы. Но он не выразил никакого своего отношения к их прилету, проявил полное равнодушие.

— Да они лишены всяких чувств! — возмутился биолог.

— Надо думать, наш Эоэмм у них нечто вроде главного радиоастронома. Потому его и вызвали другие эмы, когда услышали от нас отрывок своего послания, — предположил Арсений.

Вероятно, это действительно было так, потому что Эоэмм, радируя глазами, передал гостям, чтобы они приняли участие в космической радиопередаче. Каспарян именно так перевел его обращение.

— Считаю, не имеем права идти к ним, — добавил он, закончив перевод. — Задача разведчиков выполнена. Нашли на планете разумных обитателей. Теперь надо вернуться на звездолет, спуститься уже всем вместе.

— Как мы можем ответить отказом! — возмутился Толя Кузнецов. — Ради чего мы летели сюда через световые бездны? Ради чего оставили свое поколение на Земле? Чтобы теперь отступить? Разведка должна идти вглубь. Мы обязаны проложить дорогу к разумянам.

Каспарян стоял на своем:

— Кто знает, как понимают они высший разум? Может быть, они ставят его выше земных представлений о добре и зле.

— Нет, тысячу раз нет! — протестовал Толя Кузнецов. — Если бы они хотели, они давно бы уже напали на нас.

— Разум — это рациональность, — вмешался Ратов. — Лучше нас использовать, чем причинять нам вред.

— Выгоднее? Так, скажешь?

Тогда-то Эоэмм и предложил пришельцам живой нагрудник. Оказывается, эмы поняли, что у пришельцев в шлемах большее содержание кислорода, чем в атмосфере Релы. Живой нагрудник представлял собой искусственно выращенный организм, он поглощал из атмосферы кислород и снова выделял его уже в концентрированном виде.

Надетый на грудь, он создавал вокруг себя микроатмосферу, обогащенную кислородом.

Эоэмм глазами радировал об этом пришельцам.

— Вот видите! — обрадовался биолог. — Мы прилетели дружить с чужим разумом. А разве они предлагают нам не дружбу, если принесли для нас эти диковинные приспособления?

— Не нравится мне этот передничек, — сказал Каспарян. — Может быть, он не только кислород, а еще гадость какую-нибудь с микробами выдыхает. Рисковать мы не имеем права.

Арсений рассмеялся:

— Это что? Первый риск нашего звездного рейса?

— Разумный риск — это тот, без которого нельзя обойтись.

— Слушай, Генрих, — в упор глядя на Каспаряна, сказал Ратов, — про отца моего, ушедшего в Вечный рейс, ты знаешь. Но у меня была и мать. Ее звали Зоя… что означает — жизнь… Она сама привила себе микробы страшной болезни, чтобы найти против нее противоядие.

— Все мы свято чтим ее память. Но я предпочитаю, чтобы память обо мне возможно позже поселилась в сердцах людей.

— По-моему, ты эм, а не человек! — вмешался Кузнецов. — Теперь я понимаю, почему ты так здорово их переводишь.

— Моя мать и здесь пример. Поступлю, как она на Земле, — объявил Арсений Ратов.

Он взял из конечностей эма нагрудник и, примерив его, приготовился снимать шлем.

Толя Кузнецов с восторгом, а Каспарян с тревогой смотрели на него.

— Лучше переводи, что он сейчас сообщает нам, — попросил Арсений.

Мудрый эм догадался о беспокойстве пришельцев и сообщил, что на их планете все смертоносные организмы, жившие на суше и в воздухе, в том числе и бесконечно малых размеров, давно исчезли.

— Он сказал, что эмы выращивают только те виды живого, которые им нужны, — добавил Каспарян.

— Скот, что ли? Во всяком случае, он дает понять, что опасности нет?

— Почему, почему? — рассердился Каспарян. — Откуда он может знать, что опасно для нас? Он по себе судит?

— Хорошо, — проговорил Ратов. — Вам запрещаю снимать шлемы. А сам попробую.

И Арсений снял Шлем, затая дыхание, как ныряльщик. Потом надел нагрудник.

Друзья с волнением смотрели на него. Он выпрямился и глубоко вздохнул, как делал на помосте для поднятия тяжестей.

— Чудный воздух, — сказал он. — А ароматов сколько! Голова кругом! Петь хочется! Жаль, не могу вам позволить…

Он повернулся к джунглям, потом к морю и все дышал, дышал, с наслаждением втягивая в себя чужой, наполненный неведомыми запахами воздух.

Толя Кузнецов стал умолять, чтобы Арсений позволил и ему снять шлем. Но Арсений был неумолим. Каспарян одобрил его.

Так Арсений Ратов, единственный из землян, ощутил чужую планету во всей ее полноте.

Потом эмы отвели пришельцев в свой «муравейник», как впоследствии выяснилось, жилое здание, состоящее из бесчисленных сотов, служивших эмам кельями. Стены в нем были живой, искусственно выращенной тканью.

Своеобразная цивилизация эмов, взяв контроль над природой планеты, пользовалась только живыми машинами и устройствами, даже материалы у них были такими же.

Исполинский, искусственно выращенный «глаз эма» не уступал радиотелескопу обсерватории Шилова. Чтобы обойти его кругом вместе с медленно шагавшим Эоэммом, друзья затратили около часа.

В одну из келий «живого здания» был введен зрительный нерв гигантского глаза. К этому нерву и присоединил свою аппаратуру Ратов. Эоэмм внимательно наблюдал за ним.

Эмы, вероятно, уже не в первый раз принимали этот космический сигнал. Но он, построенный на чужой системе информации, был им совершенно непонятен. Только люди могли догадаться, что информация заключена не просто в радиоколебаниях, как «речь эмов», а в звуковых «медленных» волнах, которые надо выделить из высоких радиочастот, как это делают на Земле.

Когда Арсений перевел космический сигнал в звуки, настал черед Каспаряна разгадать неведомый язык.

Это было совсем не так просто. И если когда-то в XX веке электронно-вычислительная машина расшифровала язык майя за сорок восемь часов, то сейчас Каспаряну с его знаниями и опытом, с его киберлингвистической машиной, в миллион раз более производительной (по числу попыток в секунду), чем на заре развития кибернетики, понадобилось все же несколько дней.