Остаток дня я провожу там, пока свет не тускнеет и не появляются первые звезды, и мой желудок так больно сводит судорогой, что я вынуждена искать еду и воду.

Я постоянно думаю, что ночью безопаснее.

И я постоянно ошибаюсь.

На следующий день происходит то же самое.

Я приспособилась питаться орехами, корой и листьями. Около полудня я обнаружила ручей и чуть не зарыдала, услышав журчание и почувствовав свежесть воды. Вода прозрачная и ледяная. Я напиваюсь и моюсь, насколько это возможно. Когда я встаю и собираю свои пожитки, я чувствую это.

Небольшой рывок, будто кто-то поймал меня на крючок за одно из рёбер и мягко тянет. Я никогда не чувствовала ничего подобного, и против моего здравого смысла – без всякого смысла, на самом деле – я следую за тем, что тянет меня. Большой кипарис тяжело стонет, когда я проношусь мимо и набираю скорость. Я несусь сквозь деревья, и рывок становится сильнее, резче. Часть меня думает, что это сумасбродство, что мне нужно развернуться и найти укрытие, что мне не нужно следовать этому загадочному чувству, потому что загадочные чувства ничем хорошим для меня не заканчивались.

Но в этом рывке есть что-то удовлетворяющее. Что-то, что напоминает мне о голосе моей бабушки, зовущей меня и моего брата домой на обед. Смех моей подруги Кармины, самый счастливый звук, когда-либо звучавший в залах Нортгейта. Желание, страх и надежда – все сжимает мои внутренности, словно кулак.

Я не знаю, как долго иду. Время теряет значение. Есть только я, это чувство и деревья, вздрагивающие, когда я прохожу мимо.

Затем деревья останавливаются, также внезапно, как рывок.

Я стою на краю широкой поляны, заросшей пожелтевшей травой и сорняками. Солнечный свет отражается от пруда по ту сторону от развалин старого фермерского дома из красного кирпича. Ветхий амбар маячит на расстоянии.

На мгновение, я просто стою здесь, упиваясь тишиной. Лес, окружающий меня, абсолютно спокоен – впервые с тех пор, как я вошла сюда. Словно задержав дыхание. Словно лес ждал, пока я найду это место.

Я с опаской приближаюсь к развалинам фермы. Крыльцо, сделанное из гниющего дерева, выступает от входной двери, его окружает увядший садик. Несколько окон разбито или вовсе отсутствуют, и дверь повисла на петлях. Внутри я вижу лишь пыль, паутину и сломанную мебель.

Я стою и смотрю на старые развалины, и мое сердце обрывается. Как я могу сделать это место домом? Он сломан. Он в руинах. Я не знаю, как починить дом. Я вообще ничего не знаю. Меня вырастили, чтобы я смогла родить ребенка, а затем умереть. Я не должна быть здесь.

Одинокая слеза цепляется за мои ресницы. Я моргаю, и она падает на щеку.

Я снова оглядываюсь, и прямо посреди мертвого сада появляется жизнь. Одинокий цветок оживает, его стебель светлый, по-весеннему зеленый, его лепестки распускаются у меня на глазах, самые белые, которые я когда-либо видела.

Это роза. Белая роза. И в этот момент, я знаю, что она для меня. Что это место, этот лес, дал ее мне. Символ жизни.

Символ надежды.

Я дотягиваюсь до цветка и поглаживаю лепестки. Они мягче кроличьего меха, и они раскрываются еще больше от моего прикосновения. Но, в отличие от красных цветов, следующих за мной повсюду, эта роза не пугает меня. Я смотрю снова на разрушенную ферму и вижу перспективу. Я вижу жизнь для себя.

Деревья позади меня качаются и изгибаются, и впервые я думаю, что в их шелесте я слышу не что-то пугающее, а приветствующее. Может, лес хочет, чтобы я была здесь.

Может быть, я наконец нашла, где мне есть место.

Переведено на Нотабеноиде

Переводчики: Alonsey, Velikolepnaya

Оформление: Наталия Павлова

Перевод подготовлен для: http://vk.com/beautiful_translation