Глава 1. ЛИТОВСКИЙ БЕГЛЕЦ

Непроходимыми лесами покрыта Псковская земля. Только у болотных топей и бесплодных песчаных наносов вдоль рек отступали могучие сосны, открывая путникам невысокое северное небо.

Много рек и речек протекает по Псковской земле. Самая широкая и полноводная река, названная Великой, вливается с юга в Псковское озеро. На этой реке и встал Псков, пригород Господина Великого Новгорода.

Псковский каменный кремль — детинец — возвели на высоком мысу, при впадении в Великую речки Псковы, и назвали его Кромом. С двух сторон прикрывали утюжок Крома обрывистые речные берега, а с третьей — высокая каменная стена, которая тоже имела свое имя — Перша.

Выше Перши был только белокаменный Троицкий собор, стоявший в центре детинца. Собор был виден и из Завеличья, и из Запсковья, и от Спасского монастыря, что при устье речки Мирожи. А с песчаных холмов, которые тянулись вдоль реки Великой ниже города, только кресты Троицкого собора и видны были. Если человек говорил, что видел верх Живоначальной Троицы, это значило, что он побывал в Пскове…

— Се Псков! — сказал бородатый ратник, указывая на блеснувший вдали купол собора. — Скоро приедем, княже.

Молодой воин, ехавший рядом с ним, молча кивнул головой. На голове воина был круглый литовский шлем, из-под которого выбивались длинные русые волосы. Голубые глаза смотрели строго и внимательно, губы твердо сжаты. Это было лицо человека, привыкшего повелевать. На простом суконном кафтане воина поблескивала серебряная цепь, знак высокого княжеского достоинства.

Отставая от передних всадников на несколько шагов, ехали на лошадях еще десятка полтора псковских ратников, вооруженных мечами и копьями.

А еще дальше, растянувшись по дороге беспорядочной толпой, двигались всадники в коротких литовских кафтанах, без оружия. Их было много — две или три сотни.

Литовцы не походили на пленников. Псковская стража не окружала их, а держалась поодаль, возле телег, на которых везли литовское оружие: панцири, шлемы, боевые топоры, копья.

Всадники преодолели холмистую гряду, спустились к речке Усохе. Копыта коней, разбрызгивая неглубокую студеную воду, звонко простучали по речной гальке.

Отсюда виден был весь Псков: каменная громада Перши, деревянные стены Предгородья, а перед ними — дворы смердов и ремесленников, разбросанные по изрезанной ручьями и оврагами зеленой равнине.

— Се Псков! — повторил ратник.

Из ворот Предгородья выехали всадники в цветных плащах, в высоких боярских шапках. Передний — могучий старец с серебряной витой гривной тысяцкого[60] на груди — приветственно поднял руку:

— Будь здрав, князь Довмонт! Добро пожаловать в град Псков!

Два боярина, подъехавшие вместе о тысяцким, слезли с коней, бережно взяли под уздцы княжеского жеребца и повели к мосткам через глубокий ров.

От воротной башни Предгородья вела к Крому длинная неширокая улица. Вдоль улицы теснились квадратные бревенчатые избы ремесленников, приземистые купеческие домины с подклетями для товаров. А над всем этим, поднявшись под самые облака, тяжкой глыбой нависла стена Перши. Казалось, деревянные постройки Предгородья покорно склонились перед каменным величием Крома, навсегда признав его верховодство…

Прохожие поглядывали на всадников дружелюбно, но без любопытства. Трудно было удивить торговый Псков иноземными гостями! К тому же, как сразу отметили опытные купеческие глаза, на этот раз литовцы приехали без товаров. А если так, то торговым людям они без интереса.

У самой Перши, перед оврагом, который псковичи называли Греблей, тысяцкий повернул налево — туда, где возвышалась над рекой круглая Смердья башня.

Довмонт незаметно оглянулся.

Псковская стража заводила телеги с оружием его дружины в ворота Крома. Но Довмонт ни словом, ни жестом не выдал своего беспокойства. Поздно беспокоиться: сейчас он, князь-беглец, в полной власти псковских бояр…

Просторный боярский двор, куда привели на постой литовцев, находился под самой Смердьей башней. Через бойницы было видно все, что делалось здесь, за частоколом, отделявшим двор от улицы. Довмонт понял, что осторожные хозяева на всякий случай приглядывают за литовцами. Что ж, их право — хозяева…

Довмонт вежливо поблагодарил тысяцкого и бояр за гостеприимство, поднялся в отведенную ему горницу. Видно было, что к приезду князя готовились. На стенах горницы висели ковры, лавки покрыты красным сукном, в открытых ларях отсвечивала серебром дорогая посуда.

Довмонт подошел к окну, выглянул во двор.

Псковичи уже разводили его людей по клетям и амбарам. Кони стояли под навесами, хрустели овсом. Во двор заезжали телеги с мешками, коровьими тушами, какими-то бочонками и коробами. Холопы разгружали телеги возле поварной избы, откуда уже тянуло дымком.

В воротах стояли псковские ратники с копьями в руках: не то охраняли гостей, не то сторожили их…

Довмонт присел к столу, сжал голову ладонями. Тяжелые раздумья, страшные воспоминания согнули плечи князя. Надежна ли пристань, к которой причалила его ладья? Найдет ли он в Пскове то, что тщетно искал два последних года, — убежище от врагов и войско для мести?

Бурные и кровавые события привели литовского князя Довмонта в Псков.

Еще совсем недавно Довмонт, князь Нальшенайский, был при дворе великого князя Миндовга, гордился своим родством с ним: были они женаты на родных сестрах. Как вдруг, словно гром среди ясного неба, смерть жены Миндовга и ее странное завещание…

Миндовг позвал к себе Довмонта с женой и, будто не замечая своего родственника, обратился прямо к женщине:

— Сестра твоя, умирая, велела мне жениться на тебе, чтобы другая не обижала ее детей. Волю покойной я исполню…

Два года прошло, но Довмонт снова, как наяву, увидел смертельную бледность своей жены, упавшей к ногам великого князя. Но Миндовг смотрел не на распростертую женщину, а на него, Довмонта. Тяжело смотрел, предостерегающе…

Неслышно ступая по ковру, к нальшенайскому князю уже было двинулись телохранители Миндовга…

Сдержал тогда Довмонт свой гнев и обиду, склонился перед великим князем, благодаря за оказанную честь, но месть в сердце затаил…

Случай скоро представился. Жмудский князь Тренята, племянник Миндовга, предложил Довмонту помощь. Когда Миндовг послал войско за реку Днепр, Довмонт и Тренята повернули свои дружины с полдороги и напали на великокняжеский замок. В яростной схватке полегли верные, как псы, телохранители Миндовга, Довмонт сам искрошил мечом двух сыновей великого князя, пытавшихся отстоять дверь во внутренние покои. Настигнутый в темном переходе воинами Треняты, Миндовг сам бросился грудью на обнаженный меч.

Ничего не взял Довмонт из разгромленного замка: ни драгоценностей, ни пышных одежд, ни пленников. Только отрубленную голову своего обидчика увез в мешке, привязанном к седлу. Без спора уступил всю власть Треняте, возложившему на свою голову поднятый из крови золотой обруч великого литовского князя.

Но Тренята недолго властвовал. Слишком много было в Литве сторонников Миндовга, сохранивших верность младшему его сыну Воишелку. Четверо бывших конюших великого князя подстерегли Треняту в сенях дворцовой бани и убили. Один из них тут же повез окровавленные ножи, перевязанные прядью волос с головы Треняты, в город Пинск, где скрывался Воишелк.

Вернув великокняжеский стол, Воишелк жестоко расправился с друзьями Треняты. Не пощадил он и мачехи своей, считая ее виновницей гибели отца. Конное войско Воишелка, к которому присоединились дружины многих литовских князей, обрушилось на Нальшенайскую землю, наследственное владение Довмонта. Началась кровопролитная война.

Довмонт защищался отчаянно, до последнего воина, до последней стрелы в колчане, но силы были неравными. Союзники Воишелка мстили не только Довмонту, но и всей Нальшенайской земле: жгли деревни, вытаптывали поля, убивали скот, оставляли позади себя дымящуюся пожарами пустыню. Самым жестоким в Воишелковой рати был князь Гердень Полоцкий. Воины его не знали жалости.

Довмонт лишился всего — городов, войска, княжеского венца. Только триста воинов привел он в Псков, спасаясь от неминуемой смерти.

И вот теперь, в чужой земле, в чужом городе, в чужой горнице, принадлежавшей какому-то псковскому боярину, с горсткой обессиленных и безоружных воинов, Довмонт ждал решения своей судьбы. Ждал, не ведая, что его судьба была решена еще вчера, на совете в хоромах близ Троицкого собора, где собрались хозяева Пскова — посадник, тысяцкий, знатные бояре, духовенство.

Для города наступили трудные времена. Умер великий князь Александр Ярославич Невский, мечом своим оборонявший западные рубежи от рыцарей-крестоносцев. Новый великий князь Ярослав Ярославич прислал в Псков наместником своего сына Святослава. Был Святослав тихим и приветливым, но полководец из него получился никудышный. Да и не волен был Святослав в своих поступках, его руками великий князь хотел лишить псковитян старинных вольностей. Крепко были недовольны Святославом в Пскове и решили взять себе другого князя, покрепче, чтобы оборонял Псков и не потворствовал гордыне великого князя. В одиноком литовском выходце Довмонте, не имевшем опоры в городе и вне его, а потому вынужденном быть послушным, псковские власти увидели самого подходящего для себя князя. К тому же, по слухам, Довмонт был храбрым и опытным воеводой…

Доверенные люди псковской господы — тысяцкий Елеферий Твердиславич и воевода Давид Якунович — пришли к Довмонту в тот же вечер и передали условия, на которых Псков соглашался доверить литовскому князю свой меч. Довмонт должен был креститься в Троицком соборе по православному обряду вместе со всеми своими людьми и, не медля, добывать мечом воинскую славу, чтобы ведомо было всем, какой славный воитель новый псковский князь!