— Желаю вам благополучия во все времена года, — почтительно сказал юноша.

— Молодому господину желаю прямой дороги. Если друг говорит: на север, не думаешь о юге. О чем же задумался молодой господин древнего рода? Эти стебли помогут вам выбрать день, благополучный для пути, — молодые нуждаются в совете.

— И тысячелистник ошибается, почтенный гадальщик, а великий человек подвижен, как тигр, и до гадания знает дорогу.

— Пора и нам в дорогу. — Даос сложил в корзину сухие стебли, свернул циновку. Ли Бо не понял, кому он сказал — собаке или ему.

— Могу ли стать вашим спутником?

— Ну, что вы, зачем утруждаете себя? Разве пристало молодому господину Ли идти с неотесанным монахом? Вы добиваетесь славы великих, а Чжу забыл свое имя.

Всю ночь юноша шел за даосом. Ранним утром увидел хижину: на крыше лежал снег; и в распадке бело от снега, мощные ветви кедра гнул накопившийся снег, потревожит их ветер — рушится снежная ноша, а ветвь выпрямляется облегченно; над кустами багульника облачко запаха, запах слабел и снова усиливался — от куста к кусту, голые веточки густо усеяны розовыми цветами, словно огонь охватил их, стоят в розовом пламени. Наконец, обернулся Чжу.

— Вижу, молодой Ли, от тебя не отвяжешься, цепляешься, как репей. Пожалуй, сосну с дороги.

— Разве не пригласите меня к себе? — голос Ли Бо задрожал от обиды.

— Надо бы палкой тебя прогнать, да уж ладно... Мать дала тебе имя, отец — сердце, а дом человек должен строить сам: посмотри на узоры неба, на линии земли — и строй.

— Я не умею.

— Ты понимаешь слово «строить», можешь написать его на бумаге, а строить не можешь? К чему тогда знание, если не знать сокровенное слов?

— Если такова ваша воля, почтенный Чжу, я пойду. Но как срубить дерево без топора?

— Руда в горах, уголь в лесу.

— Вы смеетесь надо мной! Если я начну искать руду и жечь уголь, жизни моей не хватит, чтоб сделать даже гвоздь.

— Возможно, и так... Хотя, думаю, в мире нет ничего выше человеческих сил, просто человек редко знает свои силы.

До вечера бродил Ли в лесу, пока за стволом обгоревшей сосны не увидел лаз в пещеру, там было темно, сухо. Оставалось разжечь огонь. Он сломал сухую веточку, обгрыз кору, плоский камень нашел, а вату вытащил из подкладки халата. Но ничего не получилось — кажется, скорее кожа на ладонях задымится, чем фитилек. Отдыхал и снова начинал. Дым показался неожиданно, крошечный огонек обжег пальцы, но боли он не чувствовал — завопил от радости. Долго сидел у костра не в силах отвести взгляд от лилово-зеленого пламени — не верил, что сам добыл огонь, ярко горящий перед его жилищем. Теперь он пригласит Чжу к себе в гости.

Даос тоже сидел возле костра, играл на бамбуковой флейте. Ли подождал, пока он откроет глаза, поклонился.

— Что же стоите, молодой Ли? Пойдем в дом.

Так и стали жить; ловили в ручье рыбу, собирали ягоды, сушили в тени целебные травы и корни, которые даос потом складывал в матерчатые мешочки. Когда набиралось две корзины, цеплял на коромысло и спускался в долину, не возвращаясь три, четыре, пять дней.

Одежда юноши износилась, в холодные ночи он спал, прижавшись к собаке. Когда было тепло, бродил по горам, слушая птиц, пытался им подражать и криками, и звуками флейты. Ему казалось, он забыл шесть канонов [¹ Шестью священными каноническими книгами древнего Китая были: «И цзин» («Книга перемен»), «Ши цзин» («Книга песен»), «Шу цзин» («Книга преданий»), «Ли цзи» («Записи обрядов»), «Юэ цзин» («Книга музыки»), «Чун цю» («Весны и осени»).] зато теперь быстро разжигал огонь, мог найти по запаху воду, знал свойства трав, камней; звуки леса стали понятны; ходил по горам, не уставая; прыгал по камням, не оступаясь. Иногда, поднявшись на вершину, бежал наперегонки с псом.

— Мне, старику, что ли, попробовать? — сказал даос, застав их за игрой. — Да боюсь, кости рассыплются.

Встали по обе стороны большого камня, набрали воздуха, помчались вниз по крутизне. Ли сбежал к подножию, вымокнув от мокрой листвы; Чжу в сухом халате, словно и не было утром дождя, — ни одной ветви не задел, ни один камень не стронул.

— Стар я стал, а когда-то был проворным. Вот на севере живет куда проворней меня — мыслью и телом. Его могу назвать настоящим человеком: плывет под водой и не захлебывается, ступает по огню — не обжигается, идет над тьмой вещей и не трепещет.

— Учитель, как этого добиться?

— Спроси у Хозяина Восточной Скалы. Я же учил тому, что знал: холодное делать горячим, идти по траве, спать на земле, различать птиц по свисту, зверей по следам. А Хозяин Восточной Скалы научит тебя не отвлекаться. Познаешь это — сможешь познать одно, два, три. Но путь предстоит неблизкий.

Дорога шла вдоль берега реки, среди цветущих абрикосов и гранатов, от аромата деревьев стало легко в груди, хотелось смеяться. Шли долго, пока Ли Бо не увидел, что река внизу, а он наверху, идет по сверкающему снегу, проламывая острый наст, а наставник Чжу шел легко, не оставляя следов, все дальше удаляясь. Чем сильнее Ли торопился, тем чаще проламывал наст. Ноги дрожали, волосы стали мокрыми от страха. Сел на снег и заплакал, потому что понял — никогда не вернуться в дом у Черепаховой горы, где в саду цветут хризантемы, в спелой пшенице кричат фазаны. Слезы замерзли на щеках, руки стыли в рукавах халата.

Хозяин Восточной Скалы держал в правой руке желто-зеленый обломок мыльного камня, царапал ножом, слюнявил.

Даос Чжу поклонился.

— Чжу, разве ты забыл дорогу в мою хижину, что тебе понадобился провожатый? Или ноги подгибаются от дряхлости?

— Не я пришел — молодой Ли привел. У него к вам почтительная просьба.

— Да уж пусть говорит, все равно день пропал.

— Хозяин Восточной Скалы, говорят, вы познали Дао?

Старик засмеялся, камень в морщинистых руках затрясся.

— Чжу совсем спятил, если сказал такое! Видишь, чему научился за всю жизнь — не сгонять комара со лба.

— Без этого как постичь Дао! Научите не сгонять комара, если сядет на лоб.

Хозяин Восточной Скалы сжал нож, выставив кончик лезвия, скреб камень и скреб. Даос Чжу расстелил циновку, захрапел. А отшельник скребет камень — то сверху, то снизу.

— Режут не ножом — способностью видеть; постигают не умом — размышлением.

— Как же этого добиться?

— Если скажу сейчас, что будешь делать остальные весны и осени? Кто же сажает в огороде созревшую тыкву?

— Почтительно пришел за семенами.

— Семена берут из тыквы: мякоть съели, семена оставили. Вот ты заладил, чтобы я стал твоим учителем? Но ты не сможешь выполнить мои требования.

— Я буду очень упорным в послушании. Сколько лет понадобится?

— Для любого дела нужна жизнь, в спешке человек редко достигает понимания.

Однажды сидел у ручья, наблюдал, как снеговая вода кружит прошлогодние листья, то прибивая к камню, то отрывая от камня. Солнечный свет вспыхивал на сколах льдинок. Вдруг Ли Бо увидел тень в ручье, подобную угрю, и в тот же миг на него обрушился удар — Хозяин Восточной Скалы, неслышно встав за спиной, ударил посохом. Все тело, от шеи до поясницы, пронзила нестерпимая боль, из глаз брызнули слезы.

— Учитель, разве я сделал дурное, зачем ударил меня?

— Доволен твоим послушанием, — не смог удержаться от похвалы.

С тех пор случался редкий день, чтобы Ли не пробовал бамбукового посоха. Научился распознавать спиной его конец и рукоять, все утолщения, изгибы. Посох настигал его, когда он ел, спал, мочился на корточках, рубил хворост, перебирал рис... Тело почернело от кровоподтеков, кости разбухли от боли, пальцы рук скрючились.

Прошел еще год, прежде чем ученик научился отражать удары наставника — сидя, стоя, лежа; спина стала зрячей, насмешливой к боли, шея — гибкая, словно стебель лилии. Он громко смеялся над неуклюжим учителем. Поняв, что ему не застать юношу врасплох, отшельник швырнул посох под лежанку.